Нагаока изобразил скупую улыбку.
— Разумеется, я это выясняю. Кроме того, покупатель, как правило, интересуется происхождением вещи. Она от этого только возрастает в цене.
Акитада удивленно приподнял брови:
— Но как же тогда быть с конфиденциальностью? Его собеседник улыбнулся чуть шире:
— Она ограничивается тремя парами ушей. Акитада задумался на мгновение, потом достал из пояса[9] список Тосикагэ и протянул его Нагаоке со словами:
— Это не на продажу, поэтому, надеюсь, в данном случае дело ограничится только вами и мной. Указанные здесь предметы были незаконно изъяты из собрания и могли предлагаться к продаже в течение последнего месяца. Не известно ли вам о каких-либо сделках в отношении части этих предметов или всего списка в целом?
Нагаока сначала молча смотрел на него, потом прочел список. Нахмурившись, он пробежал его глазами еще раз, потом посмотрел на Акитаду. На лице его было странное выражение.
— Вы говорите, эти вещи были похищены? Акитада покачал головой.
— Похищенными они могут считаться, если будут предложены на продажу. В противном случае они были всего лишь изъяты без разрешения.
— Ах, ну да… — Нагаока вернул ему листок. Пальцы его слегка дрожали. — Готов только с радостью признаться, что тут мне вам сообщить нечего. А дело-то нешуточное. Если они и впрямь были украдены, то это означает, что кто-то совершил неслыханное святотатство. Такие вещи не станут предлагать на продажу торговцу с хорошей репутацией вроде меня. За присвоение и сделки с любым из этих предметов грозит смерть или каторжные работы. Что касается меня, то я непременно доложил бы куда следует о любых слухах, если бы таковые ходили среди моих коллег. Не сомневаюсь, что точно так же поступили бы и они.
Акитада кивнул. Его ничуть не удивило, что Нагаока знал о происхождении этих предметов. Специалист с его опытом определенно должен был знать, что хранилось в имперской казне.
— Благодарю вас. Я так и предполагал, только хотел получить подтверждение. А как по-вашему, возможно ли, что эти вещи были увезены из столицы для продажи где-нибудь в отдаленной провинции или даже в Корее?
Нагаока задумался.
— Такое возможно, но это очень рискованное предприятие. Посудите сами, в этом случае вор должен иметь на примете уже готового покупателя, согласного совершить акт измены против его императорского величества и выложить немалую сумму за овладение такими предметами. А такой человек должен обладать весьма и весьма надежным положением.
Акитада теперь по-новому смотрел на Нагаоку. Этого человека можно было уважать за удивительную проницательность. Возможно, профессия научила его так хорошо разбираться в тайных пожеланиях власть имущих.
— А во втором случае?
— Во втором случае вору пришлось бы заиметь тесное знакомство с зарубежными торговцами либо здесь, либо в порту Нанива. Корабли из Кореи не ходят к нам уже больше года по причине охлаждения отношений между нашими странами. Для людей моей профессии это большое бедствие, но это почти наверняка означает, что подобного рода предметы не могли предлагаться на продажу корейским торговцам. Никто из них давно не выезжал из страны, да к тому же, как я уже сказал, владеть такими предметами опасно.
— Да, думаю, вы совершенно правы. Благодарю вас. Скажите, а сами вы много разъезжаете по делам?
— Сейчас уже не часто.
Оба снова замолчали. Акитада пытался придумать, как затронуть тему брата, когда Нагаока, вдруг откашлявшись, сказал:
— С вашей стороны было очень любезно, господин, что вы проявили искренний интерес к моим семейным делам, но я надеюсь, что вы больше не станете беспокоиться и утруждаться ради моего несчастного брата.
— Вот как? Так у вас, стало быть, есть утешительные новости? Может, у полиции появился другой подозреваемый?
Нагаока отвел в сторону взгляд.
— Это не совсем так. Простите меня, я не имею права обсуждать этот вопрос с кем бы то ни было, но надеюсь, что скоро он будет разрешен.
Да что же все-таки случилось? Акитада несколько мгновений колебался, потом все же спросил о том, что уже давно не давало ему покоя:
— Надо полагать, вы ничуть не подвергаете сомнению вопрос о личности жертвы?
Нагаока был ошеломлен.
— Конечно, нет. Я узнал свою жену сразу же.
Эти слова вынуждали Акитаду напрочь отказаться от подозрения, что мертвое тело принадлежало кому-то еще.
Нагаока выглядел удрученным, но, как показалось Акитаде, отнюдь не подавленным и убитым. Почему? Неужели Кобэ припугнул его? Или имелась другая, более серьезная причина? Может, он решил не рисковать и не позволять Акитаде совать свой нос в его семейные дела? И в том и в другом случае он дал это понять вполне отчетливо. Акитаде предлагалось не вмешиваться.
Еще раз поблагодарив Нагаоку за помощь со списком Тосикагэ, Акитада распрощался с торговцем.
Слуга, уже не такой угрюмый и более разговорчивый, ждал Акитаду в дверях, чтобы помочь ему обуться.
— Зима на носу, — сказал он, чтобы завязать беседу. — Сегодня-то как холодно!
— Что верно, то верно, — согласился Акитада, усаживаясь. — Я вижу, тебе пришлось потрудиться с этой листвой. Наверное, тяжело в одиночку присматривать за таким хозяйством?
— Да еще от хозяина не больно-то дождешься благодарности, — проворчал слуга, возясь с обувью гостя. — Вот похороны скоро. Хоть и скромные, а еще хлопот прибавится.
— Да, печальная история. А тебе нравилась твоя хозяйка?
— Красивая она была. — Он помолчал и прибавил: — И гораздо моложе хозяина.
— А что, должно быть, скучно ей было, такой молоденькой, сидеть здесь, пока хозяин бывал в частых отьездах?
Слуга загадочно усмехнулся, поднимаясь. Акитада достал из пояса мелочь, отсчитал несколько медных монеток и протянул ему:
— Вот, возьми за свои старания.
Слуга довольно хмыкнул и поклонился. Они вместе направились к воротам.
— Она строила глазки хозяйскому брату, — неожиданно продолжил разговор слуга. — А хозяин не видел ее шашней. Все возился со своими горшками да прочими штучками, а то и вовсе из дому уходил купить новых. И зачем только людям нужна эдакая дребедень?!
— Да, это одна из таинственных сторон жизни. А ведь, должно быть, именно ты сообщил хозяину о ее смерти? Наверное, нелегко тебе было.
Слуга кивнул.
— Да уж, что верно, то верно. Знаете, как я трясся, когда полицейские колотили в то утро в ворота, а потом задавали мне всякие вопросы, словно я вор какой! Пришлось мне сказать, что хозяин будет позже и что я понятия не имею, куда он пошел. Накинулись они на меня, будто голодные псы, но в конце концов рассказали, что произошло, и ушли восвояси, велев мне самому сообщить ему о случившемся. А тут и он вскоре вернулся. Да знаете ли, довольно спокойно воспринял новость. Только развернулся и пошел прямиком в тюрьму — повидать брата.
— А тебя удивило, что брата арестовали за убийство?
— Поначалу да. А потом я подумал: кто знает, что у людей в голове? Выпить он любил крепко, а выпивший человек иной раз сам не разумеет, что творит.
Итак, все вроде бы объяснялось просто и удобно. Но, шагая к дому, Акитада несколько раз задавал себе вопрос: где Нагаока провел ту ночь, когда была убита его жена?
ГЛАВА 6 НАРИСОВАННЫЕ ЦВЕТЫ
Прошло больше недели без каких бы то ни было новостей. Мать Акитады немного оправилась после приступа и чувствовала себя чуть лучше следующие несколько дней, однако продолжала упорствовать в своем нежелании видеть сына. Но у Акитады было ощущение, будто гора свалилась с плеч. После посещения святилища он перестал ненавидеть мать, но в нынешнем состоянии отчуждения не имел ни малейшего желания лицезреть новую сцену. У него было чем заняться — нужно было подготовить отчет для советника-кампаку и навести порядок в счетах. Он наведался в монастырь, приславший монахов, чьи причитания продолжали оглашать дом, и пожаловал за их усердие несколько рулонов шелка. Там же он обсудил с помощником настоятеля условия похорон — этот вопрос последний встретил с откровенным неодобрением, мягко отчитав Акитаду и посоветовав ему укрепить свою веру в молитвы. Впрочем, это не помешало ему, как с сарказмом подметил Акитада, пуститься в разрешение денежных вопросов со всей основательностью.
Больше всего Акитада беспокоился из-за того, что нет писем от Тамако. Он знал, что сейчас они должны были находиться где-то на подступах к столице, и передать письмо с кем-нибудь из нарочных, ежечасно проезжавших по главным трактам, ведущим в Киото, не составляло труда. От сознания беспомощности тревога Акитады только возрастала.
Тосикагэ и Акико тоже не появлялись вот уже несколько дней. И хотя отсутствие новостей уже само по себе можно было считать хорошей новостью, Акитада никак не мог выкинуть из головы проблему Тосикагэ.
Но здесь по крайней мере он был в силах хоть что-то предпринять, поэтому послал коротенькое уведомление о своем предстоящем приходе. И вот одним стылым и промозглым утром, когда крыши домов и террасы посеребрил иней, он выбрался из дома, чтобы нанести визит своему зятю.
Дом Тосикагэ был хотя и меньше особняка семейства Сугавара, зато имел гораздо более свежий и внушительный вид. Он занимал четыре участка городской земли в одном из лучших жилых кварталов, сам дом и сторожка привратника были покрыты синей черепицей и обильно украшены резьбой на манер императорских дворцов, монастырских зданий и домов сановной знати.
Акитада залюбовался им с улицы, отметив, что его собственный дом хоть и располагался в более старом и престижном квартале, даже несмотря на внушительные размеры, казался старомодной ветхой развалюшкой по сравнению с жильем зятя. В свое время дед и отец распродали часть угодий, прилегавших к дому, отчего оставшиеся постройки теперь выглядели затерявшимися среди высоченных старых деревьев и жалких клочков запущенного сада. Убогое и захудалое зрелище не только по мнению Акитады, но и, несомненно, в глазах осуждавших ею соседей. Частичный ремонт строений не решил главной проблемы — кровли, которая давно облупилась и зияла прорехами. Ведь на дорогостоящую черепицу никаких денег не хватит, хотя по прочности и долговечности она ни в какое сравнение не идет с чернеющим и гниющим дощатым или тростниковым покрытием.
Мать Акитады, выбирая мужа для Акико, руководствовалась материальными соображениями. Ее привлекало состояние Тосикагэ, и теперь Акитада робко надеялся, что все это не будет конфисковано в погашение ущерба от кражи.
Через открытые ворота он вошел в просторный двор, где слуги разравнивали гравий. Один из них, низко склонившись перед гостем, тотчас же помчался вперед доложить о его приходе. В доме его встретил дворецкий и после многократных поклонов сообщил, что хозяин с кем-то беседует у себя и очень просит извиниться. Зато госпожа Тосикагэ готова была с радостью принять брата.
Акико занимала большую красивую комнату в северной части дома, где по традиции полагалось жить хозяйке. Покои сестры поразили Акитаду своей роскошью. Раздвижные двери, обтянутые вощеной бумагой, были сейчас закрыты из-за плохой погоды, но можно было догадаться, что за ними скрывается прекрасный вид на богатый, ухоженный сад. Одну из стен занимали полки и шкафы со всевозможными красивыми безделушками, вдоль противоположной стены стояли лакированные сундуки с одеждой и изящно разрисованная ширма. Посреди комнаты на глянцево-черном дощатом полу лежали четыре толстые соломенные циновки, огороженные парчовыми занавесками с бахромой.
Акико томно сидела, откинувшись назад, на одной из циновок посреди шелкового постельного белья, пока юная служанка расчесывала гребнем ее блестящие черные волосы.
— Неужто все еще в постели? — шутливо приветствовал ее Акитада.
Она заулыбалась в ответ:
— Да ладно тебе! Я уже полностью одета. Хотя только совсем недавно. Тосикагэ считает, я должна жить спокойно и не суетиться. — Она легонько похлопала себя по животу, выпирающему под шафраново-желтым шелковым кимоно, поверх которого был накинут еще коричневый жакетик китайского покроя.
— Выглядишь просто замечательно, — заметил Акитада, усаживаясь на полушку-дзабутон. — Какой симпатичный на тебе жакет. А волосы! Я и не знал, что они у тебя так выросли.
Акико была польщена.
— Да. Красивые, правда? По целому часу причесываю их каждое утро. — Она вдруг выпрямилась и, обращаясь к служанке, сказала: — Все, достаточно. Видишь, у меня гость? Пойди-ка принеси вина.
— Да рано еще для вина-то, — запротестовал Акитада. — А чай у вас, наверное, не подают[10].
— Вот еще! Конечно, подают. Тосикагэ добудет для меня все, что угодно. Ну вот что, Сачи, приготовь-ка тогда чаю и принеси каких-нибудь сладостей.
Когда они остались одни, Акико встала.
— Ну и как тебе моя комната?
Акитада огляделся по сторонам. В чистой и просторной комнате, куда свет проникал сквозь обтянутые прозрачной бумагой двери, было уютно и тепло — благодаря расставленным повсюду жаровням-хибати, в которых тлели раскаленные докрасна угольки.
Акико подошла к двери и немного приоткрыла ее.
— Мой личный садик! — с гордостью сказала она.
Акитада тоже подошел и выглянул на улицу. За красными лакированными перильцами открытой веранды начинался настоящий пейзаж. Опрятный ручеек струился меж мшистых берегов. После горбатого красного мостика он вливался в небольшой прудик и оттуда вытекал на улицу прямо под высоченными штукатуреными стенами. Его холмистые берега покрывали высаженные талантливой рукой кустики и карликовые деревца, напоминавшие настоящий лес. Среди валунов возвышалась крохотная пагода, до мельчайших деталей — и позолоченными колокольчиками на карнизах, и золоченым шпилем на верхушке — походившая на настоящую, а за мостиком каменный фонарь искусной резной работы так и манил, словно обещая открыть новую сказочную картину.
— А вон тот изображает гору Фудзи. — Акико указала на самый большой из рукотворных холмиков. — Похож?
— Прямо один к одному, — соврал Акитада и с нежностью посмотрел на сестру. — Я рад, что ты счастлива и что Тосикагэ гак заботится о тебе.
Она весело рассмеялась. Одной из самых милых черт Акико был ее звонкий смех. Он не был таким заразительным и непосредственным, как у Ёсико, зато прямо-таки ласкал слух. Акитада вдруг понял, что обожает обеих сестер.
Акико поежилась и прикрыла дверь.
— Какой сегодня холод, — сказала она, потом спросила: — Ну а как там матушка? Наверное, велела притащить к себе в комнату все жаровни, чтобы вы окончательно задохнулись. Нет, просто не представляю, как Ёсико выдерживает такое день за днем!
Акитада немного приуныл, а трепетных чувств к Акико в его душе чуть поубавилось. Взгляд его упал на расписную ширму, сплошь разрисованную цветами в корзинах и вазах. Выписаны они были настоящей рукой мастера и выглядели как живые — глициния, колокольчики, камелии и множество других растений, которые его Тамако наверняка знала по именам и по целебным свойствам.
Он вдруг сообразил, что Тамако, приехав, попадет в пустые комнаты, где даже от старой мебели толком ничего не осталось. Роскошь обстановки в доме Тосикагэ напомнила Акитаде о скудости его собственного. А как бы ему хотелось порадовать Тамако такой же вот в точности ширмой. Уж кто-кто, а она с ее любовью к саду и растениям, несомненно, оценила бы такой подарок.
— Какая милая вещица, — сказал он сестре, указывая на ширму. — И кто художник? Вот бы и мне приобрести такую для Тамако.
— Понятия не имею, — ответила Акико. — Ее заказал для меня Тосикагэ, его и надо спрашивать. А какая яркая, правда? Должно быть, дорогая. Все, что покупает Тосикагэ, стоит дорого. Только посмотри на все эти вещи!
Не пропустив мимо ушей намек на то, что ширма может оказаться ему не по карману, Акитада обвел глазами комнату с ее изобилием ваз, лакированных шкатулок, расписных платяных сундуков, шелковых картин на стенах и занавесочек с кистями и бахромой, низеньких столиков для письма и косметики и многочисленных зеркал.
Один из этих предметов вдруг привлек его внимание — крохотная расписная фигурка богини, чьи выцветшие краски все же притягивали взор благодаря позолоте.
— И это он тебе подарил? — спросил Акитада, внезапно почувствовав, как учащенно заколотилось в груди сердце.
Акико скользнула по фигурке равнодушным взглядом.
— Что-то не припомню. Наверное, подсунул тихонько, чтобы сделать мне сюрприз. — Она присмотрелась к фигурке. — Симпатичная, только, по-моему, какая-то старая. Да? И вроде бы даже не здешняя. Похожа на китайское храмовое изображение Каннон[11].
— Да, — согласился Акитада. Его сестра, как оказалось, неплохо разбиралась в подобных вещах. Статуэтка действительно была старинная и, судя по одежде, представляла собой одно из китайских олицетворений богини милосердия. Но главное, если только он не ошибался, эта крохотная женская фигурка имела прямое отношение к списку исчезнувших императорских ценностей. Двух таких существовать определенно не могло. Задумчиво глядя на Акико, Акитада пытался понять, не вор ли ее муж.
— А в чем, собственно, дело? — спросила она.
Ее встревоженные глаза и рука, прижатая к выпуклому животу, удержали Акитаду от объяснений — он понял, что не может поделиться с ней своими подозрениями. Снова усевшись на подушку и грея руки у жаровни, он сказал как ни в чем не бывало:
— Знаешь, я вот подумал, что очень мало внимания уделял Тамако. По-моему, пришло время исправить это.
Акико звонко рассмеялась и присела рядом с ним.