— Ну ладно, я здесь все увидел, — поспешил сказать Акитада. — Пойдемте теперь туда, где у вас размещаются постояльцы.
Но скрип бадьи привлек внимание его спутника, и тот радостно закричал:
— Ишь ты, какая удача! Ноами сегодня здесь! Это известный художник, который работает у нас над адской росписью. Вы обязательно должны с ним познакомиться. — И, не замечая знаков, подаваемых Акитадой, он заорал через весь двор: — Мастер Ноами! Можно минуточку вашего времени? Тут с вами хотят познакомиться!
Художник неторопливо обернулся и посмотрел в их сторону, затем подошел. Узнав Акитаду, он нахмурился.
— Вот, господин Сугавара, познакомьтесь, это Ноами, — сказал Эйкэн, глядя поочередно на обоих. — Ноами, а это тот самый известный господин, который раскрывает все преступления в столице. Представляешь, он и сюда за этим приехал!
Ноами смотрел на них, моргая своими маленькими пронзительными глазками.
— Я уже удостоился чести быть знакомым, — проговорил он своим чудным тоненьким голоском и как-то весь съежился.
— Вот как?! — удивился Эйкэн. — Ах, ну да, я и забыл: вы же тоже ночевали здесь в ту ночь! Ведь вы всегда приходите к нам, когда вам заблагорассудится.
— Что значит «заблагорассудится»? — огрызнулся художник. — Я не монах, а следовательно, свободен в своих передвижениях. А сейчас прошу меня извинить, господин, но мне нужно работать. — С этими словами он повернулся и пошел к колодцу. Плеснув воды в свое ведро из бадьи, он взял его и зашагал к складу. Так ни разу и не оглянувшись, он вошел туда, захлопнув за собой дверь.
— Ну надо же, какой грубиян! — извиняющимся тоном проговорил Эйкэн. — Странный он, конечно, зато как талантлив! Самый гениальный художник этого столетия.
— Столетие еще не закончилось, — задумчиво заметил Акитада. — И мне вот, например, совсем не нравятся кровавые сцены, которые он, похоже, с таким восторгом живописует.
— Так вы, стало быть, видели эту картину? Нет, меня она тоже приводит в трепет, но в этом-то и заключается ее цель. Считается, что если под впечатлением от нее хоть одна живая душа убережется от греховных помыслов, то ее предназначение будет выполнено.
— Хорошо, если так, — сказал Акитада и повернулся, чтобы идти, но у самой галереи вдруг остановился. — Так вы говорите, Ноами оставался здесь в ночь убийства? И где же он у вас обычно спит?
— Иногда там же, где работает, а иногда в какой-нибудь пустующей монашеской келье. Раньше-то он, знаете ли, был монахом.
— Был монахом?! Он что же, нарушил обет, или его отлучили от церкви за непристойности?
Эйкэн только развел руками.
— Этого, господин, похоже, не знает никто. — Он вдруг усмехнулся. — И поверьте, уж мы-то пытались выяснить. Я, конечно, не должен так говорить, но жизнь здесь в монастыре такая однообразная! Вы даже не представляете, как все оживились, когда произошло это убийство. Наш настоятель уже трижды назначал в наказание суровые покаяния, чтобы пресечь это мирское любопытство. А покаяния эти и впрямь суровая штука — стоишь всю ночь на коленях на жестком полу, и спину изволь держать ровно. А если задремлешь или ссутулишься, получишь по спине бамбуковой палкой от монаха-надзирателя. Но даже эти меры не очень-то действуют: те, кто помоложе, до сих пор шепчутся по углам об этом убийстве.
— В таком случае мне теперь даже как-то неловко, что я попросил вашей помощи.
Монастырь в горах
1 Ворота 6. Комната Акитады 11. Огород
2. Пагода 7.Баня 12. Дом для занятий
3. Храм Будды 8.Хоз. двор и кухня 13. Комната настоятеля
4. Колокольня 9. Кладовые 14. Комнаты монахов
5. Общий постоялый двор 10. Столовая 15. Лекторий
Они многозначительно переглянулись, и Эйкэн сказал:
— Даже не берите в голову, господин. Помочь расследованию — мой долг. — И они обменялись улыбками, означавшими полное взаимопонимание.
Жилье для гостей и паломников располагалось в юго-восточном крыле монастыря. Самого-то Акитаду по причине его высокого ранга и благодаря гостеприимству настоятеля разместили в прошлый раз в центральной части.
Через малые ворота они прошли на постоялый двор. Обрамлявшие его квадратом жилые галереи устройством напоминали монашеские кельи. На каждые шесть дверей приходилось по одному крыльцу, их ступеньки спускались во двор. Сейчас там хлопотали по хозяйству два молодых монашка.
Эйкэн свернул направо, и они долго шли по длинной веранде, пока не остановились перед какой-то дверью.
— Вот в эту комнату поселили на ночлег деверя госпожи Нагаока, — сообщил он Акитаде.
Дверь была не заперта и распахнулась от первого толчка. В крохотной комнатке не было ровным счетом ничего, даже платяного сундука. Грубые дощатые стены пестрили многочисленными надписями, оставшимися после многих поколений паломников, и имели только два отверстия — дверь да маленькое окошко в дальнем конце. Одним словом, жилье это никак нельзя было отнести к разряду роскошного.
— А мебель что же, убрали? — спросил удивленный Акитада.
— Нет. Здесь все комнаты такие. Постель и лампу приносят, когда вселяется гость. А в холодные ночи еще полагается жаровня. Ну и конечно же, вода и что-нибудь незатейливое из растительной пищи. Все это, кроме жаровни, принесли тогда тому мужчине. — Эйкэн помолчал и, многозначительно кашлянув, прибавил: — Только не больно-то он ими пользовался.
— Вот как? — От Акитады не укрылось хитроватое, озорное выражение на лице Эйкэна.
— Да, господин, такие вот как раз факты и взбудоражили нашу молодежь, за что ей и пришлось потом отдуваться на суровом покаянии. — Эйкэн лукаво подмигнул ему, сделав при этом самое что ни на есть серьезное лицо.
Акитада едва сдержал смех. Его провожатый нравился ему все больше и больше.
— То есть вы хотите сказать, что родственничек этой дамы переселился к ней, едва успев приехать? А как насчет поклажи? Были у него с собой какие-нибудь вещи?
— Все осталось в его комнате. И деньги, и все остальное.
Брови Акитады взметнулись вверх, и он задумчиво пробормотал:
— Все, кроме меча.
— Ага! — воскликнул Эйкэн, потирая руки. — Кажется, я понимаю, о чем это вы, господин. Вы полагаете, он заранее замыслил убийство этой несчастной дамы, поэтому незамедлительно отправился в ее комнату, прихватив с собой меч?
— Это одна из версий.
— Но это означает, что он не собирался соблазнять жену своего брата, как решили большинство из нас. Не убил же он ее из-за того, что она отвергла его ухаживания?
— Нет. Отправляясь на любовное свидание, он вряд ли взял бы меч.
— Блестящий вывод, господин! — Эйкэн с восхищением смотрел на Акитаду. — Готов побиться об заклад, что полиция до этого не додумалась. Они только расспрашивали всех, не заметил ли кто чего подозрительного в отношениях этой парочки.
Помня о Кобэ и не будучи наделен какими-либо официальными полномочиями, Акитада не стал затрагивать эту тему, а вместо этого спросил:
— Кто обнаружил убийство?
— Один из новообращенных послушников по имени Анчо. Новички у нас занимаются уборкой в комнатах гостей. Как раз на той самой неделе убирали Анчо и Сосэй. Я это хорошо помню, потому что сам расспрашивал Анчо, когда сообразил, кто вы такой. На тот случай, если вы вдруг вернетесь и зададите мне этот вопрос.
Акитада горячо поблагодарил своего нового знакомого за сообразительность.
— Рад оказаться вам полезным. Как бы там ни было, но Анчо и Сосэй пошли убираться только после утренних занятий. То есть когда уже миновал час Дракона[14] и когда большинство гостей разошлись — кто на молебен, а кто и вовсе по домам. Анчо постучался в комнату дамы и, не получив ответа, решил, что там пусто, поэтому воспользовался полагающимся ему запасным ключом. Он перепугался насмерть, когда обнаружил там окровавленное тело женщины и бездыханного мужчину, не подающего признаков жизни. Парнишка тут же бросился прочь и на бегу принялся громко звать на помощь. На его крики прибежал Сосэй, увидел и тоже в страхе побежал, только ему хватило ума позвать кого-то из старших монахов. Анчо, перепуганный, топтался во дворе. Оттуда он видел, как у дверей комнаты собрались несколько постояльцев, а потом прибежали старшие монахи. Только тогда кто-то заметил, что мужчина в комнате живой и просто мертвецки пьян. Его связали, а потом настоятель отправил нарочного в столицу за полицейскими.
— И что же, во всей этой сутолоке и толкотне мужчина все время спал?
— Да полицейские несколько часов кряду не могли его добудиться. А когда растормошили, тотчас же взяли под стражу. Держать его пришлось крепко и даже связать, потому что он бушевал и все пытался вырваться. Как раз это, как сочли полицейские, и подтвердило его вину.
Акитада без труда представил себе эту картину. Брат Нагаоки Кодзиро, когда его грубо растолкали, а потом связали, спросонок и спьяну, конечно, сильно перепугался. Понимаюше кивнув, он сказал:
Акитада без труда представил себе эту картину. Брат Нагаоки Кодзиро, когда его грубо растолкали, а потом связали, спросонок и спьяну, конечно, сильно перепугался. Понимаюше кивнув, он сказал:
— Да, теперь я бы как раз хотел осмотреть ту комнату. Через веранду они прошли в другое крыло.
— Вот здесь у нас размещаются женщины, — сказал Эйкэн. — А комнаты в крыле напротив занимали актеры. Лучше селить их порознь — тогда помыслы перед молитвой будут чище.
Акитада что-то буркнул себе под нос, явно не согласный с такой точкой зрения. Эйкэн словно бы не заметил этого и открыл дверь в комнату, ничем не отличающуюся от предыдущей. Акитада вошел и огляделся. Дощатый пол был, конечно, давным-давно отскоблен, да и крови там в любом случае не должно было быть много. Не обнаружив ничего особенного, он принялся осматривать дверь. Та имела изнутри задвижку, поднять которую снаружи можно было только специальным ключом, вставленным в крошечную скважину.
— У кого имеются ключи от этой задвижки? — поинтересовался Акитада.
— Таких ключей только два. Они хранятся у дежурного. Пользоваться ими могут только уборщики спальных помещений. Они получают ключи у дежурного утром перед работой и возвращают их ему же после уборки. Пустующие комнаты у нас обычно не запираются.
— Понятно. А как вы думаете, мог бы я перемолвиться парой слов с этим Анчо?
— Нет ничего проще. Он сейчас во дворе.
Они вышли на веранду и посмотрели вниз, где юный монашек разравнивал граблями гравий в дальнем конце двора.
Сложив руки у рта, Эйкэн громко позвал:
— Анчо!
Паренек отбросил в сторону бамбуковые грабли и послушно подбежал.
— Вот, Анчо, это тот самый важный господин, о котором я тебе говорил, — сказал ему Эйкэн. — Он приехал расследовать убийство и хочет кое о чем тебя спросить.
Щеки парнишки, розовые то ли от холода, то ли от работы на свежем воздухе, сразу же заметно побледнели, и он метнул испуганный взгляд в сторону открытой двери.
— Не знаю я ничего, — сказал он, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Мастер Гэнно запрещает нам думать о таких вещах. Это трудно, но я стараюсь не ослушаться.
— Об этом не беспокойся, — сказал Эйкэн. — Тут ситуация особая. Ты же знаешь, что его преподобие велел нам оказывать посильную помощь властям.
Видя волнение паренька, Акитада поспешил его успокоить:
— Я постараюсь как можно короче. Я же понимаю, как тебе это неприятно.
Анчо закивал с облегчением. У него был смышленый вид, несмотря на юный возраст — лет восемнадцать, не больше, как предположил Акитада.
— Тогда, Анчо, скажи: эта дверь точно была заперта на задвижку, когда ты пришел убираться?
— Да. Когда на мой стук никто не откликнулся, я толкнул дверь. Обычно гости их не запирают, когда уезжают. Я снова постучал и, когда опять никто не ответил, достал свой ключ и отпер задвижку.
— А можно мне взглянуть на ключ?
Анчо переглянулся с Эйкэном и, когда тот уверенно кивнул, протянул Акитаде тоненькое металлическое приспособление, которое он носил привязанным на веревке к поясу.
Отмычка была специальным образом заточена, и Акитада сразу обратил внимание, что она предназначалась только для этого типа задвижек. Он вставил ее в скважину и услышал легкий щелчок, когда задвижка поддалась. Слегка повернув, он вынул ключ из отверстия. Придя к выводу, что открыть дверь без такой отмычки мог только очень опытный вор, заранее готовившийся к преступлению, Акитада вернул приспособление молодому монаху.
— А теперь я должен задать тебе, возможно, очень неприятный вопрос, — сказал он. — Ты уж прости меня и постарайся на него ответить. Прежде всего скажи, что именно ты увидел, когда дверь открылась?
Монашек закрыл глаза. Он снова немного побледнел, но отвечал без запинки и с готовностью:
— Я увидел женщину на полу. Она лежала ногами к двери. Я сразу узнал ее по платью. Очень красивое у нее было кимоно, расшитое хризантемами и золотистыми травами. Я было подумал, что она спит, но тут же сообразил: почему не на постели? Она лежала на голом полу, да в такой странной позе… Тогда я решил, что она, должно быть, почувствовала себя плохо и потеряла сознание. Я подошел, чтобы помочь ей. — Он передернулся всем телом и проглотил тяжелый ком в горле. — Лицо ее было в крови… да и лица-то, считай, не было… сплошное месиво. Тут я понял, что она мертва, и побежал прочь. — Он открыл глаза и затравленно посмотрел на Акитаду.
— Молодец. Ты очень хорошо рассказываешь, — подбодрил его Акитада. — Но ты успел понять, что в комнате есть кто-то еще?
Анчо покачал головой.
— В комнате было темновато, свет попадал туда только из открытой двери. В общем, я увидел только женщину, а догадаться, что там может быть и мужчина, мне и в голову не пришло. — Он залился болезненным румянцем и отвел глаза в сторону.
— Вот ты говоришь, что узнал ее по платью. Значит, ты видел ее накануне вечером?
— Да, господин, видел. Ведь я приносил ей постель и еду с питьем.
— Так это ты обслуживал ее?! Что ж ты мне не сказал? — воскликнул Эйкэн.
Ответ был простой:
— А вы меня не спрашивали.
Поначалу Эйкэн выглядел раздосадованным, потом просиял:
— Нет, ну надо же! Только вы, господин, с вашим умом и проницательностью могли обнаружить такой значительный факт из каких-то небрежно произнесенных слов! Да-а, похоже, мне еще многому учиться и учиться в жизни.
Акитада усмехнулся:
— А нужны ли вам эти знания при таком-то образе жизни?
— Конечно, господин. Вы даже представить не можете, что иной раз вытворяет наша молодежь! Не убийства, понятное дело, но все-таки… Да и гости разные бывают, всякая низменная публика вроде тех актеров… Хотя наш настоятель собирается запретить пускать сюда бродячих комедиантов и женщин. Сказано ведь: «Вырождение Закона начинается с женщин».
— Да, я, признаться, тоже был удивлен, когда обнаружил, что в ваш монастырь пускают женщин. В ту ночь я даже застал одну из женщин в компании нескольких актеров-мужчин, и не где-нибудь, а в бане.
Эйкэн был потрясен до глубины души.
— Неужели? А вы уверены, господин? В этой части монастыря мужчинам и женщинам не дозволено находиться вместе. Куда же смотрел банщик?
— Он пытался увещевать их, да только все без толку. Я так понял, что ради праздника ваши строгие правила разрешено было немного ослабить.
— Ничего подобного, господин! Актерам надлежало не покидать своих комнат. — Он покачал головой. — Теперь понятно, почему настоятель так расстроен.
Акитада снова повернулся к Анчо:
— Расскажи-ка мне про вечер накануне, когда ты видел обоих живыми.
— Меня послали обслужить новых постояльцев — даму и господина. Сначала я зашел на кухню. Она была уже закрыта, но я все же положил в корзинку холодных рисовых лепешек и два кувшина воды. Корзинку я отнес на веранду и поставил перед комнатой дамы, потом сходил в кладовку за постелью и постучался. Дама открыла мне. Я старался не смотреть на нее, но красивое платье как-то само бросалось в глаза. Сначала я принес постель и разостлал ее возле окна. — Он покраснел. — Вообще-то нам не полагается ее стелить. Закончив с постелью, я принес еду и воду. Просто поставил их в комнате у порога и отправился делать то же самое у господина.
— Понятно. И ты не разговаривал ни с тем, ни с другим?
— Нет, не разговаривал. Нам не положено. Тот господин поблагодарил меня, и только-то.
— А какую-нибудь поклажу у него ты не заметил?
— Заметил, господин. У него была переметная сума и меч, а у дамы только сума, и все.
— А как они себя вели? Какой у них был вид — веселый, беспокойный, унылый или раздраженный?
— Трудно сказать. Тот господин улыбнулся мне и кивнул. Мне показалось, он выглядел усталым. А дама все расхаживала туда-сюда по комнате. Может быть, она нервничала? Не знаю. Но не улыбалась и даже не смотрела в мою сторону. Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать.
Где-то снова начал звонить колокол, рассекая прозрачную тишину. Анчо оглянулся и забеспокоился.
— Это нас созывают на обед, — пояснил Эйкэн.
— Еще только минуточку, — попросил Акитада. — Скажи, а не довелось ли тебе в тот вечер обслуживать еще одного постояльца, который мог приехать позже? Лет эдак за пятьдесят, седовласый и худой.
— Нет, господин. Больше никаких гостей в тот вечер не прибывало. И я вообще не припомню никого, кто бы подходил под ваше описание.
Итак, Нагаока, судя по всему, не следовал по пятам за женой и братом.
— Тогда скажи мне еще вот что. Не интересовался ли кто-нибудь из других гостей дамой, которую нашли мертвой?
Анчо покачал головой:
— Насколько мне известно, нет, господин.
— Тогда все. Спасибо тебе. Ты молодец, что заставил себя снова вспомнить такие неприятные вещи.