ним.
И не чувствовал ничего: ни усталости, ни тяжести. Только во что в душе, что в
сердце, словно пеплом тем завесило. Мрак на душе, а в нем ярость клокочет такая,
что вырвалась бы — небесам тошно стало.
Молча мимо поста прошел, по расположению отряда. Ногой в госпиталь дверь толкнул,
не заметив, как застыла, рот прикрыла от ужаса, Надя.
Положил Лену осторожно на лежак, что операционным столом Яну служил и тяжело
уставился на мужчину. Тот как стоял, так и застыл, взгляд растерянный и
потерянный.
— Откуда? — прошептал, шагнув к телу, ладонь в руку взял — раны на ней
странные.
— К тополю прибили! — бросил Сашка зло, лицо такое, что и понимать не надо —
не в себе мужчина. — Осколочных море.
Осел на табурет, голову опустил — холодно отчего-то стало и тоскливо, так бы и
утопился.
И тут командира заметил. Георгий Иванович стоя у ног Лены и смотрел на нее,
потом медленно перевел взгляд на врача:
— Сделай что-нибудь. Сделай все, чтобы жила.
— Я не Бог, — бросил тот глухо.
— Так стань им!! — закричал Сашка.
Янек помолчал и вдруг заорал в ответ:
— Так убирайтесь оба!! Надя?!! Готовь к операции!!
Командира и Дрозда смыло. Последний вообще не предполагал, что Вспалевский
кричать умеет, да и Георгий Иванович видимо тоже получил потрясение от рыка
всегда спокойного, даже медлительного, интеллигентного доктора.
Командир ушел помогать распределять беженцев из Ивановичей, принимать доклад от
Тагира, а Сашка осел на лавку у избы и приготовился ждать. Взгляд бешенный,
ненормальный. Мужики подходили, желая узнать чего там и как, но натыкались на
его взгляд и молча уходили. Прохор Захарыч же сел рядом, понимая, что творится с
мужчиной, закурил и ему протянул. Санька взял, затянулся и закашлялся до слез.
Но были ли эти слезы от крепости табака, Прохор Захарыч сомневался.
Надя плакала, подавая Янеку инструмент. Врач методично вытаскивал осколки, но
понимал, что все не достать — нужна более серьезная операция, а ни сил у Лены,
ни медикаментов, ни возможности сделать это в полевых условиях — у него нет.
Он бы хотел выйти и сказать Дрозду и ребятам: будет жить.
Но как специалист знал — шансов, что выживет мало.
— Перестань плакать, — попросил девушку, перетягивая Лене раны.
Надя всхлипнула, обмывая рану на голове, лицо.
Такая красивая, молодая… — Ян качнул головой. Зашил рану на голове. Обработал,
перевязал и перенес Пчелу в закуток за занавеску, на приготовленную Мариной
постель. Теперь ждать — ничего иного не остается. Организм молодой, только
слишком измотанный и ослабленный. Но он бы сделал ставку на силу Духа.
— Ты должна жить. Слышишь? — прошептал ей в лицо, обескровленное до такой
степени, что кожа казалась прозрачной.
Лена не услышала его да и не могла. Она так и не пришла в сознание.
— Там Александр сидит, не уходит. Вас ждет, — сообщила Надя, заглянув за
занавеску. И вздохнула. — Я посижу с ней, Ян Владиславович. Если что, сразу
позову.
— Пить не давай, нельзя пока.
Вышел. Постоял у дверей и шагнул на улицу.
Прохор тут же сдвинулся, уступая место на лавке доктору, Саша даже не
пошевелился. Страшно ему было, что скажет сейчас Вспалевский, что Лена умерла.
— Жива, — бросил тот и покосился на Прохора. — Закурить дай.
— Ты вроде не курил.
— А сейчас курю, — отрезал. Получил самокрутку и неумело затянулся под
пристальным взглядом Дроздова:
— Не тяни, а? — попросил тот глухо.
— Хорошего мало. Пять осколков извлек, но два слишком глубоко застряли. Без
ассистентов, инструмента нужного и медикаментов их извлекать — убийственно.
— С осколками ходить будет?
Ян помолчал, вглядываясь в темноту ночного леса.
— Если выживет, — сказал тихо.
Сашка застонал, голову ладонью огладил и свесил: выживи, а? Выживи, Леночка!
Грань между жизнью и смертью оказалась слишком тонкой, до потрясения этим
несправедливым фактом. Прошел месяц, а девушка так и оставалась на границе меж
миром живых и мертвых. Они путались в голове, выдавая желаемое за действительное,
действительное за желаемое. Лицо Нади медсестры, сливалось с лицом убитой еще
двадцать второго июня сорок первого подружкой, превращалось в лицо Пелагеи, что
кормила ее картошкой, оборачивалось Зосей, которая гневно обвиняла ее, удаляясь
на грузовике, полном немецких солдат.
Лене виделся то Янек, то отец, которого она видела плоским, как на снимке, то
Перемыст, но в гражданской одежде, а не полицейской форме, то виделся Игорь. Он
шел к ней из темноты на свет, чуть покачивая одной рукой, другую держа в кармане.
Сапоги скрипели и блестели, и менялись вместе с формой брата. Она превращалась
из советской в немецкую, и в руке у него был пистолет. Он вскидывал его и Лена
видела, как медленно, тараня густой как мед воздух, смертоностный металл
стремится к неизвестному парню, как вонзается ему в грудь, как тот нелепо
вскидывая руками падает, падает, падает…
Она кричала брату: остановись.
Кричала парню: беги.
И слышала в ответ жалкий, жаркий шепот и верила, что это Коля вернулся, но
видела сквозь туман и пелену отчего — то Сашу.
— Коля? Коля…
Шептала, не осознавая того.
Саша держал ее ладонь в своих руках и боялся смотреть в глаза, что звали не его.
— Кто такой Коля? — спросил Ян.
— Мой друг. Погиб в первые дни войны.
— Их что — то связывало?
— Сложно объяснить, — сказал нехотя.
— Она еще Игоря зовет, почему-то просит остановиться.
— Игорь? Брат. Скажи, Ян, она вообще придет в себя?
— Тяжелейшее ранение, Саша, что ты хотел?
— Я? — мужчина невесело усмехнулся. — Я бы многое что хотел. Изменить.
И развернулся к доктору, с прищуром уставился на него:
— Командир говорит, у соседнего отряда есть аэродром. Если самолет с Большой
Земли сядет, раненых можно будет отправить в госпиталь.
— Исключено, — качнул головой Ян. — Она не доедет до аэродрома, и ты это
понимаешь, так же как и я, как командир. Поэтому со мной он даже не обсуждал эту
тему.
В закуток заглянул Перемыст. Встретил тяжелый взгляд Саши, вздохнул и молча
хлопнув на табурет у кровати Лены яблоко, испарился.
— Часто ходит? — кивнул на качнувшиеся занавески Дрозд.
— Да. Все навещают.
— Полицай!
— Не шипи. Попал парень в оборот, я сам в плену был, знаю, что за сахар.
— Но служить полицаем не пошел.
— Может, не успел.
— Не наговаривай. Ты другой.
— Мы все неодинаковы. И не за то, что Антон в полицаи подался, ты злишься на
него — за то, что с Леной случилось.
— И за то, что жив тогда остался, а Коля…
И подумалось, а если Санин тоже, как Антон всего лишь контужен был и попал в
плен?
И даже холодно от этой мысли стало. Хотя Перемыст клялся, что один в живых
остался, но как ему верить?
Страшно было и вина давила: куда не кинь, везде Дроздов облажался.
Ян вышел, видя, как поник мужчина. В чужой душе ковырять не хотелось, всем
сейчас тошно было.
Немцы теснили, по деревням волна террора прошлась, стирая с лица земли вслед
Ивановичам другие села. Только не находился больше Перемыста, который знал о
готовящейся операции и предупредил бы, как не находилось Пчелы и тех троих
безымянных, что похоронили на пригорке, лицом к сожженной деревушке, которые
своей жизнью прикрыли жизни своих соотечественников.
Лена приходила в себя трудно, тяжело. Она словно заставляла себя жить. Но никак
не могла понять зачем. В голове все путалось и мешало ориентирам.
В начале июля она начала подниматься. Ребята радовались, но Саша больше всех.
Ведь именно он помогал ей выйти на улицу, придерживал и обнимал крепко и нежно.
Она так и называла его Николаем, а он не противился. Ему было все равно кем быть,
хоть и больно понимать, что Лена не в себе. Но главное встала. Окрепнет и все
будет хорошо.
В это он свято верил.
И каждый день уходил с группами то подрывников, то разведчиков, чтобы убивать
фашистов, взрывать поезда, крушить рельсы, выбивать немцев из сел вокруг.
Выплеснуть ту ярость, которой было тесно в душе.
Июль был жарким. На фронте шла Сталинградская операция, немцы рвались к Кавказу,
войска Юго-Западного и Брянского фронта отступали, опять откатились на сотню
километров, Ленинград оставался в блокаде.
В тылу врага шли не только систематические диверсии в помощь фронту, но и,
образование и укрепление партизанских краев. Зверства фашистов переполнили чашу
терпения народа.
Лена у костра сидела, спиной к сосне прислонившись, ребят слушала и все пыталась
хоть строчку написать Наденьке.
Саша вчера сообщил, что у соседей аэродром есть, самолет с Большой Земли
приходит, можно письма передать. По территории отряда даже фотокорреспондент
шатался. В отряде его от соседей приняли, ущелкал всех. И Лена попалась — как
сидела у сосны в попытке письмо написать, так и заснял. Были б силы, сказала бы
она ему много «доброго».
Все спешно листы бумаги искали, записки и письма писали, а у девушки не шло.
Вывела:
"Любимая моя сестренка, Наденька! Здравствуй!
Я тебя очень люблю".
И все, не идет дальше.
Антон картофелину из углей достал, почистил, Лене протянул:
— Завязывай эпистолярием заниматься. Жуй. Тебе надо.
Она улыбнулась ему: славный.
Тот в глаза заглянул, что-то непонравившееся увидел:
— Давай-ка я тебе до Яна дойти помогу.
— Нет. Письмо надо… дописать. Я же как тогда так и…
Тяжело говорить, в легких как кол сидит и у сердца заканчивается. Больно, и
слабость до пота. Но нужно держать себя в руках, подняться нужно. Не убили,
значит дальше ей убивать надо.
Послюнявила карандаш, вывела через силу "как ты?" — руки не слушались, как чужие
с того дня. И раны паршивые, затянулись, но выглядят жутко, и болят. Болят,
пальцы то крючит, то сводит.
— Давай-ка, курица лапой, — отобрал бумагу и карандаш Антон. — Диктуй чего
писать. Нет, ну ты глянь, что нацарапала! Это же шифровка, азбука Морзе! Кто
разберет-то?
— Ты чего шумишь? — Саша нарисовался. Кончилась опека Перемыста.
Согнал его от места рядом с Леной, письмо забрал, прочел, смял. Достал бумагу из
нагрудного кармана, планшет под нее положил:
— Пишем: "Здравствуйте дорогие мои, любимые Надя и Игорь".
— Нет! — вырвалось у Лены и вдруг дурно стало, обнесло голову. Рукой ворот
рванула: душно, а перед глазами звездочки крутятся.
Дрозд испугался, к себе ее прижал, придерживая и, на Перемыста глянул:
— Давно здесь сидит?
— Ну, час.
— "Ну, час"! Ей лежать надо!
Откинул все к чертям, девушку на руку поднял, понес в госпиталь под присмотр
Нади, Марины да Яна.
Лену мутило, но одно сквозь марево плывущее перед глазами всплывало:
— Не надо… про Игоря, — прошептала. — Людей он… расстреливает.
Дрозд встал как вкопанный, на Пчелу с сожалением и пониманием посмотрел:
— Давно знаешь?
— Да, — сглотнула слюну и ворот оттянула, чтобы воздуха больше было. — Тогда
еще.
— Это он тебя тогда отделал? — похолодел.
Лена глаза закрыла, ткнулась лбом ему в шею и молчок — сил нет.
Саня зубами скрипнул: живут же гниды, по земле ходят…
— Поэтому ты столько времени молчала, — прошептал, сообразив. — Ничего
Леночка, ничего. И с этим справимся.
Донес до госпиталя, новость обдумывая и все поверить не мог — чтобы Игорь ее,
людей стрелял? Не-ет, не то здесь что-то. Не иначе задание какое-то иначе, зачем
он вообще здесь появился, каким образом?
Но понятно, слова о своих предположениях Лене не сказал — не время. Заметил уже
— волноваться начинает, плохо ей становится.
— Бумагу дай, пожалуйста, — попросила она его, когда уже на постель положил.
— Не сможешь писать.
— Смогу. Дай.
— Ладно.
И что он мягкий с ней такой? — вздохнул.
— Принесу сейчас.
Глава 20
Его рота вторую неделю стояла на оборонительном рубеже. Немцы то выбивали войска
из поселка, то отступали сами. Это "перетягивание каната" значительно достало
всех.
Санин смотрел в небо — прохудилось что ли? И его замучила эта беготня, туда-
сюда в которой лишь теряются жизни.
И поежился — прохладно.
В развалинах было действительно прохладно, голые стены из изрытого пулями и
осколками кирпича вытягивали быстро тепло из тела. Ничего, переживет. Главное
радисткам в соседней комнате, почти не пострадавшей на удивление, тепло и уютно.
Да и что переживать из-за отсутствие комфорта, если вдруг завтра опять придется
уходить? Укрытие от проливного дождя есть, связь работает — остальное неважно.
Из завесы дождя вынырнул Миша с котелком:
— Вот, товарищ капитан, горячее! Полевая кухня поспела! Поешьте!
— Да, мать твою, парень, я тебя, о чем просил?
— Так наладили связь-то с Грызовым! Наладили!
— Клава?! — развернулся к связистке. — Где связь?
Та растерянно пожала плечами.
— Ну? Что ты мне здесь по ушам ездишь?!
Михаил сунул капитану котелок и рванул обратно под дождь. Николай девушке кашу
отдал:
— Ешь. И связь, Клавдия, связь!
Жахнуло где-то рядом. Песок сыпнул на головы. Девушка пригнулась невольно, а
Коля в проем выглянул: зенитки бьют. Значит все-таки прорвались опять где-то
гады. И Грызова черти где-то носят, не добьешься ничего!
Тут и он вынырнул, чуть с ног не сбил. Отряхнулся, скидывая каску и бросил:
— К востоку группируются, гниды. Самоходки грязь месят, батальон на подходе.
— Откуда взял?
— Так «язык»!
— А где он, где?! Я что докладывать должен?! Мол, лейтенант Грызов самый умный
в роте лично мне сказал, что двигаются немцы, атаки жди?!
— Убили «языка», снайпер сука лупит, засечь не можем!
Николай выругался, грязно, пространно. Автомат взял, каску на голову одел и
Клаве бросил:
— Докладывай под мою ответственность. А про меня скажи — в бою! Все!
И рванул с Грызовым под дождь.
В восточной части города в развалинах бойцы засели, ждали команды. Капитан
лейтенантов собрал, бросил:
— Короче, братья славяне, или уходим или до последнего стоим?
— Стоим, — пробурчали те.
— Тогда стоим! До последнего! Это немец драпать должен, а не мы! Не сорок
первый, мать вашу! Ни одной улицы, ни одного дома ему! Задача ясна?!
— Так точно.
— Разошлись по местам! Приготовились к бою!
Минут тридцать прошло, дождь как по заказу закончился и, первые залпы грянули,
первые автоматные очереди. Одну цепь, вторую отбили, а немец лез и лез.
— Какой там батальон, Федя?! — отстреливаясь, заорал Санин. — Бригада, не
меньше! Ты кого взял-то?!
— Кто попался того и взял, — огрызнулся Грызов. И пригнулся — чиркнуло у
проема разбитого окна.
— Танки!! — закричал кто-то.
— Стоим!! — рявкнул в ответ капитан.
Сплюнул попавший в рот от разрыва снаряда песок, сунул гранаты за ремень и
огляделся. Махнул двум бойцам с минометом, указав наверх, и сам двинулся на
второй этаж, подтянувшись за остов лестницы. Сверху позиция лучше, хватило бы
боезапаса.
— "Самоходки", мать твою, Федя, — проворчал, выглянув и заметив поднимающиеся
по пригорку «пантеры».
К нему, запинаясь о битый кирпич и пыхтя от тяжести гранатомета, Михаил прибежал.
Пригнулся, застегивая каску.
— Ты, что здесь?! — рявкнул Санин, отстреливая сверху всех кто на мушку попал.
— Из штаба сообщили, рота Капрухина на подходе! Сказали — держать поселок всеми
силами, а они помогут! — бодро доложил парень. Грохнулся на камни, пристраивая