— Глупая я да? — уткнулась ему в гимнастерку. Мужчина обнял ее нежно, прошептал в русую макушку: Нет — любимая…
Как же сладко с тобой, как же тепло, родная моя…
Глава 37
Лена зашла в блиндаж, готовая к очередному противостоянию, но каково же было ее удивление, когда вместо презрительных взглядов она встретила немного виноватые, вместо словесных «колючек», предложение сесть за стол, отобедать и выпить, как положено — обмыть ордена и медали.
— Дааа, не пью я…
В блиндаж двое незнакомых солдат ввалились. Увидели ее — вытянулись, как положено, доложили по форме, втихаря фляжки Замятину передав:
— Рядовой Ильин.
— Рядовой Красносельцев. Направлены из госпиталя в свое отделение, — и заулыбался. — Рады познакомиться.
— Взаимно, — кивнула Лена, понимая, что ведет себя не по уставу.
Васнецов табурет ей к столу поставил:
— Садитесь, товарищ лейтенант. Мы тут… похамили немного. Вы нас простите. Мы вообще-то ребята хорошие, но бывает.
— Да?
— Товарищ лейтенант? — просительно прижал руку к груди Чаров. — Награды обмыть надо, положено. Вы уж не откажите.
— По глоточку, товарищ лейтенант, — сказал Суслов.
Лена чуть затылок не огладила, как Николай.
— Ну, хорошо, — села.
— Можно? — придвинулись к столу новенькие.
— Да.
Девушка терялась от обходительности мужчин. О таком даре в них она не подозревала. А вот перемены в их поведении вызывали определенные подозрения: не Николай ли вмешался? Она тоже хороша, зачем ему рассказала о трениях?
Гриша ей котелок со спиртом подал, а в нем награды лежат.
— Вам первой, как нашему командиру.
Лена взяла, робея. Подумала, что надо что-то сказать и выдала:
— Я очень рада за вас, рада, что вы достойные сыны своей Родины. Что бьете фашистов, как положено. В общем… Оратор из меня никакой, поэтому скажу главное, — помолчала, обвела всех взглядом и сказала. — Живите, обязательно живите, ребята. На зло врагу. А если придется умереть, то умрите достойно, как и жили.
Мужчинам вовсе неудобно стало: они ее по матушке, а она такие слова им.
Лена собралась с духом и сделала глоток. Горло ожгло, дыхание перехватило. Она понятия не имела, что спирт настолько крепкий.
— Вы, закусывайте, закусывайте, товарищ лейтенант, — засуетился Хворостин, услужливо ей банку тушенки пододвинул. Девушка чуть в себя пришла, кусок хлеба съела. Тепло стало, хорошо, голова правда немного закружилась.
Мужчины тосты толкали, а она смотрела на них и улыбалась: все — таки у нее отличное отделение, бойцы как на подбор. А трения? Ну, с кем не бывает? Она погорячилась, они попыхтели — проехали.
— Товарищ лейтенант, еще глоточек, за выздоровление, — протянул ей уже кружку Остап.
— Ой! — головой качнула.
— Да вы не беспокойтесь. Все чин — чином, — заверил Замятин. — Суслов у нас дежурит, потом Кузнецов сменит.
— А мы не пьем, — дружно подтвердили солдаты.
Лена вздохнула и выпила еще глоток.
Потом был тост за новые звания и, время как-то само побежало, а она плыла в нем, счастливая, что все вокруг такие хорошие, такие героические и мужественные. Сидела и с блаженной улыбкой смотрела на них.
— Большей ей не наливай, — качнулся к Чарову Васнецов. — Поплыла. Комбат убьет нас.
— С пары глотков?
— Много ей надо?
Саня согласно кивнул:
— Отъедаться ей надо.
— Остап, гитару давай, — махнул другу Роман. — Споем сейчас.
— У вас гитара? — вовсе обрадовалась девушка и спохватилась. — Я же вам не сказала! К нам корреспонденты едут из Москвы. Так что завтра товарищ сержант к капитану на счет бани. С утра уборка.
— Конечно, Елена Владимировна.
Это величание сбило ее с толку. Взгляд на гитару упал — вспомнила.
— Комсомольцы решили организовать концерт силами батальона. Может, выступите?
— Отчего нет? — легко согласился Роман.
Лена волосами тряхнула: мерещится или правда сегодня все решили быть сговорчивыми, милыми?
Встала и качнулась: ого!
— Товарищ лейтенант?
— Проветрюсь. Сидите.
На улицу вышла, головой замотала: ууу, как земля кружится!
Из рощицы Гаргадзе вырулил, поклон ей отвесил:
— Вечер добрый, Леночка.
И тоже улыбается, галантен — как не в чем не бывало. Чудеса! — рассмеялась девушка, а Отар порадовался. Руку выставил:
— Торжественно приглашаю вас прекрасная Елена на вечер, посвященный полученным нами, среднему комсоставу, заслуженным наградам!
Витиевато. Лена на пол фразе запуталась. Забавным показалось — засмеялась и взяла его под руку. И пошла с ним в темноту, слабо соображая куда.
Гриша выглянул, затянулся самокруткой, вслед паре поглядывая с прищуром:
— Саня? — позвал.
— Ну? — подошел тот.
— Пойдем-ка прогуляемся? — указал подбородком в сторону силуэтов Саниной и Гаргадзе.
— Понял, — бросил тот и пошел следом, сунув руки в брюки.
В штабе тоже отмечали. Миша на стол метал, Семеновский и Грызов терпеливо ждали, а майор за женой пошел — темнеет уже, а ее нет.
В блиндаже тоже нет. Разведчики гудели, увидев комбата, дружно поднялись, вытянулись, пытаясь быстро запрятать спиртное.
— Лейтенант ваш где? — бросил Санин.
— Так… проветриваться ушли, — протянул Замятин.
— Давно?
— Даа… минут десять… наверное.
Мужчина обвел их недовольным взглядом и вышел. Огляделся, начиная всерьез беспокоиться за Леночку.
— Вы Елена Премудрая и Елена Прекрасная в одном лице, — заливался соловьем Гаргадзе, решив, что время для мести наступило. Девушка явно была пьяна и если с умом и напором действовать, то прославит он ее на весь батальон. Майора не боялся — не знал, что Лена его жена, решил, что у того тоже губа не дура, только повезло больше, из-за погон.
Лена засмеялась на его сомнительный комплимент. Он взял ее за руки, попытался обнять и тут же с Лены слетел хмель, веселость исчезла — отпихнула разозлившись. Отар опять к ней:
— Ну, чего ты ломаешься? — схватил и отлетел на траву — Лена не думая кулаком в лицо ударила. Губа вдребезги и позор — девчонка расквасила!
Отар вскочил, разозлившись, к ней кинулся и тут же был схвачен за плечо Васнецовым.
— Неприятности ищешь, лейтенант? — дыхнул дымом табачным, в лицо поглядывая, как ни в чем не бывало.
— Отставить рядовой. Кругом марш!
— Зря ты это, — вздохнул Чаров.
— Под трибунал захотели?!
— Мы? — дружно удивились мужчины.
— Нее, — заверил Саня. — Мы тебя как раз от него спасаем.
— Пошли вон! Завтра же на вас будет написан рапорт!
— И на тебя, — заверил Васнецов. — Аморальное поведение. Приставал к жене комбата.
— Не первый раз! — выставил палец Саня.
— Точно, — кивнул Гриша. Отар оторопел:
— Какой?…
— А Елена Владимировна, — указал на девушку Григорий. — Санина. Если дебилам не понятно — жена майора Санина, — сказал спокойно и вдруг рыкнул. — Усек?!
Гаргадзе отступил и вдруг развернулся, стремительно зашага прочь.
— Все. Отшили навеки, — хлопнули в ладони друзья, повернулись к девушке и застыли.
Лене резко стало плохо. Как только Гаргадзе коснулся, ее как накрыло — ярость, ненависть, брезгливость. И казалось — фриц это. Ударила и сползла по стволу березы от внезапной боли внутри. Сидела, зажимая грудину, ртом воздух хватала и таращилась в темноту, а видела заскаленную докрасна железку, которая приближается и приближается. И девушка точно знала — сейчас будет больно, невыносимо больно.
А потом взрыв — Лена вздрогнула, вжав голову в плечи.
— Мать твою, — протянул Чаров, глядя на нее.
— Крындец нам, — согласился Васнецов, видя, что Лена не в себе. Вздрагивает, шарахается, то грудину зажимает, то уши.
— Чего делать будем?
— ХЗ.
Санин услышал голоса и приметил пролетевшего Гаргадзе. Пошел по его стопам в обратном направлении и наткнулся на разведчиков.
Те его шаги услышали, вытянулись, спешно воротнички поправляя:
— Товарищ майор!…
— Где ваш лейтенант?
Мужчины сникли и расступились, Санин ворот рванул, увидев Лену. Она сидела, обняв колени и качалась, что-то шептала, глядя перед собой стеклянными глазами. Напоили, понял сразу. Завтра лично их прибьет!
— Она же контуженая, идиоты! — процедил и к ней подошел. Присел, в глаза заглядывая, а в них ничего — пустота. Щеки дотронулся и как пружину сорвал — по руке получил и в лицо кулак полетел, насилу увернулся. Девушка не видела, кого и куда бьет — просто била, с остервенением, что-то выкрикивая сквозь зубы.
Николай перехватил ее руки, поднял рывком и зажал своими. К себе жену крепко прижав, зашептал:
— Тихо, Леночка, тихо. Все хорошо, все хорошо.
Немного и она затихла, но дышала тяжело, прерывисто и вздрагивала.
Немного и она затихла, но дышала тяжело, прерывисто и вздрагивала.
— Сваливаем, — бросил Васнецов другу и оба бесшумно скрылись в темноте.
Санин гладил ее по голове, успокаивая, но она не слышала, она воевала:
— Гранаты… Костя упал… Гранаты надо…
Взрывы, слева справа меж сосен — отделение партизан окружают.
— Саня уходи!… Немцы… Лезут и лезут, лезут и лезут…
— Нет немцев, Леночка…
Чей это шепот? Кто с ума сошел?
— Вот же!… Костю ранили!…
— Нет, Леночка, нет…
— Саня, обойму!…Больно… больно…
— Где больно Леночка?
— Руки… пить… если до стены доползти… она влажная…
Николай чуть не взвыл — сил не было слушать. Встряхнул девушку:
— Очнись! Лена! Посмотри на меня! — сжал лицо ладонями, заставляя посмотреть на себя. Девушка моргнула и как пелена с глаз упала:
— Коля? — растерялась. Отстранилась, огляделась, ничего не понимая: ни немцев, ни взрывов, ни воронок, ни Дрозда, ни ребят, ни камеры.
— Что это было? — пролепетала.
— Пить тебе нельзя.
— Я же пару глотков…
— Совсем нельзя.
Она видела, что он сильно расстроен и сжалась от стыда:
— Прости.
Николай головой качнул:
— Я просто прибью кого-нибудь из твоего отделения.
Обнял ее и повел в штаб.
Если в ближайшее время он не отправит Леночку домой, то, наверное, поседеет и с ума сойдет от переживаний за нее.
У дома умыл ее водой из бочки:
— Ты как?
— Нормально, — а смотреть в глаза стыдно.
— Мише скажу, чая крепкого заварит, выпьешь — легче станет.
— Да, — покосилась на него. — Прости? Я не знаю, что нашло, не знаю…
— Испугалась?
— Да… А если снова повторится? Я с ума схожу? — она даже побелела от этой мысли.
— Нет, просто совсем нельзя пить.
— Да… Да.
— Пойдем?
— Куда?
— Домой.
— До дома пешком километры и километры, Коля.
— Я про этот дом. Политрук пришел, капитан, девочки связистки. Миша патефон нашел.
— Танцы? — усмехнулась. — А ничего, что там, за линией!…
— Леночка, не начинай, — прищурил глаз, сел рядом и уткнулся подбородком ей в макушку. — Я знаю, что ты чувствуешь. Но мы в армии. Будет приказ — в бой, пойдем в бой, а пока приказа нет, нужно наслаждаться затишьем. Оно слишком редкое, родная. Бывало неделями из боя не выходили. Отдых и солдату нужен, иначе ни черта он не навоюет.
— Дурею я с этой тишины, Коля. Тем более знаю, там за линией немецких траншей — ребята, там Саня, там люди, которых в этот момент…
— Лена, — сжал ее. — Не надо, пожалуйста. Я не ребенок и все понимаю, но пойми и ты — мы в армии, а не в отряде партизан.
— Ты имеешь что-то против партизан? — уставилась на него недобро. Мужчина понял, что спирт еще поиграет с ней злую шутку. Уже играет. И как ее выводить?
— Посиди минуту, хорошо?
Лена кивнула, забыв, о чем говорила, уставилась в траву под ногами.
Николай в дом зашел и на ординарца сразу наткнулся:
— Николай Иванович! Где ходите?!…
— Чай завари. Крепкий. Мы на улице, вынесешь, — покосился на двери в комнату — за ними слышались гудение голосов, Утесов хрипел, выдавая: "Ах, Андрюша, нам ли жить в печали?".
— А чего?…
— Ничего! — отрезал, вернулся к девушке, сел рядом на крыльцо. Обнял:
— Не замерзла?
— Нет, — улыбнулась, странно посмотрев, и вдруг засмеялась. Коля невольно улыбнулся — пусть лучше смеется, неважно над чем.
— Я такой смешной?
— Ты? — качнулась, пропев. — Нееет. Просто голос у тебя… Ой.
— Это как?
— Ой, ой!
— Со знаком минус или со знаком плюс?
— Ой, — вздохнула опять, и прижалась к мужчине. — Заманчивый. Греет и зовет.
— Зовет, — согласился, засмеявшись. Понял о чем она и порадовался — в этой теме неприятностей не будет, а вот приятностей — да хоть сейчас!
Пальчики ей поцеловал, щурясь от удовольствия и предвкушения, на губах что у него, что у нее — загадочная улыбка.
— Ты хитрый…
— А ты милая, наивная девочка…
— Неее-а, женщина.
— Да что ты?
Николая умиляло ее состояние, эта неловкая попытка флирта, полунамеки совершенно прозрачные, но кажущиеся ей хорошо завуалированными.
— Маленькая, маленькая, еще совсем глупенькая девочка, — поцеловал ее в носик.
— Нее-а, — расплылась в улыбке — хорошо было лежать на его плече и видеть всего. Особенно нравилось шею и подбородок рассматривать. И не удержалась, была бы трезвой, не посмела бы, а тут — впилась губами в кожу. Николай дрогнул, зажмурился от неумелой, но такой неповторимо чистой ласки, маленького признания ранимого сердца — люблю, хочу.
— У тебя кожа такая…
— Какая? — щурился, поглядывая на нее искоса, и никак улыбки сдержать не мог.
Лена слов не нашла, вновь губами к шее припала и обняла Николая, гладить начала по спине и груди. У него горло пересохло от желания. Какого черта он гулянку в штабе разрешил?… И руку ей ладонью накрыл — еще минута, и выкинет всех в шею, нехорошо получится.
Лена отодвинулась, уперлась локтями в ступеньку выше и на него из-под полуопущенных ресниц смотрит, так что сердце от волнения выскакивает. Не знал он, что она такой бывает, смотрел, глаз не отрывая.
— Пойдем, потанцуем? Вальс, слышишь?
— Провоцируешь.
— На что? — засмеялась. Николай навис над ней, одной ладонью за спину придерживая, чтобы спьяну не ударилась, другой по ножке под юбку скользнул:
— Рассказать? — рассмеялся. И ее губы своими накрыл.
Мишка с кружкой вышел, глянул на пару, что прямо на ступенях миловалась и, внимательно за звезды уставился, покашлял для приличия.
Лена чуть с крыльца не скатилась, не удержи Николай, точно бы покалечилась.
И засмеялись оба, узрев столб с кружкой.
Белозерцев ей молча кружку сунул, сообразив уже кому крепкий чай причитался. Лена чуть не выронила посудину — горячая. Николай спас, перехватил, а девушке смешно стало. На Михаила уставилась — серьезный — то какой!
— Пойдем, потанцуем?
У Коли улыбка на губах застыла.
Парень на девушку, потом на комбата покосился:
— Не умею.
— Ааа! Ну, бди! — кружку у Николая забрала и ординарцу обратно сунула. В дом пошла, о порог запнулась и повисла на руке Николая — смешно до коликов.
Миша затылок почесал, с растерянностью косясь на девушку: и где успела? Ничего себе жена командира!
— Николай Иванович, может разгонять пора? — намекнул.
— Кого? — тут же к нему Лена развернулась, обняла мужа, фактически повиснув на шее. А тому и смешно и грешно.
Ответить не успел — Семеновский проявился:
— Оо! А я думаю, кто у нас так заразительно смеется? Чего в сенях-то, молодые?
— А вы?
— А я покурить, — выказал папироску.
— А мы танцевать, да? — подхватил жену на руки мужчина — еще одна полоса препятствий через шаг — порожек.
Занес прямо в комнату к восторгу собравшихся. Грызов руками развел:
— Нуу! Это дело!
Зам по тылу заулыбался. А вот Осипову значительно перекосило, клацнула зубами о кружку — опять ее пытка начинается!
— Николай Иванович, познакомьте с вашей очаровательной подругой, — подошел к ним майор Минаев, командир артиллеристов.
— Знакомьтесь, Иван Сергеевич, моя жена, Елена Владимировна, — поставил девушку на ноги. Лена с улыбкой руку подала, чтобы пожать, но майор галантно поцеловал ее:
— Очень рад, очень, очень рад.
Ротный саперов, капитан Рогожкин, кивнул, пристально оглядев девушку:
— Павел.
— Лена.
Николай ее за стол усадил и сам рядом сел, обнял. Миша кружку с чаем ей поставил и Осипова уставилась на девушку:
— А почему чай? Не пойдет. Правительственные награды заведено обмывать.
— Уже, — заверила, а Николай туманно посмотрел на Милу: ты, когда молчишь, такая приятная женщина…
А той все равно: понесло от боли, что выпитое обострило:
— Комбат орденом Ленина награжден, это тебе не абы что. Могла бы как жена, порадоваться. Глянь на себя — никаких наград, "летеха", — и на себя показала, а на груди две медали.
— В смысле наградами нужно помериться? — рассмеялась девушка.
— Да куда тебе?
— Никуда, — согласилась. — Наград у меня действительно мало. Звезда только, так что в этом ты права — не пара я Коле. Не мне с ним тягаться. Да и с тобой. Но главное в не в наградах, а в том, чтобы фашиста выгнать…
— Какая звезда? — прищурил глаз Грызов, Санин насторожился.
— Героя, — плечами пожала. У Осиповой лицо вытянулось, остальные молча смотрели на Лену и той стало неуютно: чего разболталась, дура? На Николая посмотрела — а тот во все глаза на нее, взгляд потерянный и растерянный. Обидела?
Уткнулась в кружку, пить чай начала, даваясь от крепости. Ерунда — главное хмель быстро выветрить. А то уже язык развязал, сейчас еще что-нибудь наболтает или того хуже, натворит. Ой, стыдоба!