даже не глянув, а Зосю остановили. Бумажку забрали и, толкать к грузовику.
— Куда?!… Чего?!… Зачем?!!…
— Это ж сестренка моя!! Господин офицер, отпустите! Мы на работу идем! —
начала просить за женщину Лена. Офицер внимательно оглядел ее и поморщился:
— Пшель!
— Господин офицер! Отпустите сестренку! За что ее?! Она же работать на Великую
Германию хочет!
— Поработает, — с противной ухмылкой сообщил девушке полицай, схватив за руку
и толкать прочь. Та в крик, еще надеясь, что Зосю отпустят, и услышала тихое в
ухо:
— Еще слово вякнешь, вместе с сестрой немцев в бордель обслуживать поедешь, —
и швырнул в пыль, так что Лена покатилась по дороге, обдирая ладони и колени. —
Пошла вон, доходяжка!
Скрябина с трудом поднялась и, сжавшись поковыляла к городу. И не понимала,
почему уходит, как может?…
Тошно было на душе от понимания, что сгинула еще одна душа, прямо на глазах
совершилось еще одно зверство, а она, советский человек, комсомолка, вынуждена
терпеть это, смириться. И ничего не может сделать!… Только уйти, уйти…
Что будет с детьми Зоси, каково им не дождаться матери — лучше не думать, чтобы
не сойти с ума. Но слезы душили, перехватывая горло и сердце ныло. А в голове
одно: "ты сволочь, Скрябина! Трусиха и сволочь!"
Все еще будет, она все исправит, немного и умоются фрицы. За все, за всех. Ей бы
автомат добыть, радио, узнать про составы, положение дел, где какие части
квартируются. И тогда — плевать на все — устроят они с Яном и Сашей им такой
праздник, чтобы самому их фюреру икалось.
Только не грели мечты, когда она видела руины домов, вспухшие трупы повешенных,
демонтаж разбитых советских тридцать четверок, конвой оборванных, изможденных
красноармейцев, которых гнали куда-то на юго-запад.
В Пинск пришла вечером и долго плутала меж развалин домов, пытаясь найти
Цветочную улицу. А, найдя, не знала, стоило ли искать. Над добротным, но все же
пострадавшим домом, с изрытым пулями фасадом, висела дощечка: "Обувной мастер
для господ офицеров".
Артур Артурович говорил "люди верные", а вот кому, возник вопрос у Лены.
И все же решилась постучать. На крыльцо поднялась и… бухнула в дверь со всего
маху, вымещая злость и ненависть. И чуть взглядом не убила вышедшего хозяина.
Аккуратненький, в белой рубашке и темном чистеньком жилете, приглаженный да
напомаженный, словно нет войны, не убивают людей буквально за стенами его дома.
Словно сидит он где-нибудь в тихой парикмахерской и припевая брызгает «шипр» на
клиента, любуется своей работой, и плевать ему что там на улице делается,
скольких убили, скольких замучили, изнасиловали, повесили, расстреляли…
— Вам что, молодая пани? — натянул улыбку, чуть не поклонившись.
Гад! — чуть не крикнула ему в лицо, но сдержалась. Процедила:
— Мне Пантелея Леонидовича.
— Зачем он вам, милая пани.
— "Розы мороз побил, а у него, мне сказали, парой луковиц разжиться можно".
Мужчина потерял улыбку, взгляд стал серьезным, острым.
— "Есть две, верно вам сказали", — протянул, оглядывая улицу.
И схватив Лену, втянул внутрь, хлопнул дверью.
Провел, подталкивая в комнату, толкнул в кресло в углу и, уставился недобро,
нависнув:
— Вот что, девушка, вы бы лицо сменили и взгляд. Они у вас как табличка —
комсомолка, партизанка.
— А я и есть комсомолка.
— Поздравляю, — бросил зло. — Какой идиот вас ко мне прислал?
— Банга.
Мужчина глянул на нее, как лопатой по голове дал и отошел к столу, налил из
графина воды в стакан, выпил:
— Ясно. Опытней и старше никого не было?
Лена молчала
— Ясно. С чем пожаловали?
Молчит.
Пантелей погнал бы ее, да что-то мешало. Стул подвинул, сел напротив,
вглядываясь в детское лицо и совершенно недетские в скорби глаза.
— Голодная? — спросил.
— Нет, — опустила голову.
Вот оно как бывает, оказывается. Ставишь цель и идешь к ней, а как пришел,
начинаешь понимать, что цена дороги слишком высока.
— Я… ушла, — сказала глухо, в пол. Мужчина нахмурился, соображая, о чем она.
— От немцев? У вас нет аусвайса?
— Нет… Вернее, нет… Женщину забрали, а я ушла, — посмотрела на него,
винясь. И поняла — зря сказала. Лицо потерла, отгоняя наваждение — не лишнее, но
для мужчины ненужное. — Вы, правда, знаете Артура Артуровича?
Пантелей вздохнул: всяких разведчиков видел, но таких, чтобы прямиком из
детского сада — нет.
— Меня удивляет, откуда вы его знаете.
— Он мой дядя.
— Ах!… - и подбородок потер в раздумьях: худо дело. — Вы только больше
никому об этом не говорите, хорошо?
И Лена поняла, что сболтнула лишнее.
— Да. Больше не повторится.
— Угу? Вернемся к вашему вопросу, что вы хотели.
— Радиоприемник.
— И только? — выгнул брови. — Вы решительно удивляете меня, пани. Почему не
граммофон?
Вот и еще один человек принимает ее за ребенка. Может, стоит задуматься?
Или не стоит голову забивать, хватает.
— Нужно знать новости, нужно чтобы люди о них знали.
— Ах!…
И помолчал, поглядывая на девушку уже совсем иначе.
— Это дело, — протянул. — Н-да-с… Так что, говорите, аусвайса у вас нет?
— Нет.
— Нуу, тогда вам стоит остаться у меня, только не выходить из комнаты, —
выставил палец. — И никому не открывать. Вас нет, понимаете?
Лена кивнула.
— А завтра, к утру у вас будет аусвайс.
Девушка выставила пятерню. Сначала три попросить хотела, но подумала, чем больше,
тем лучше.
— Пять? — не поверил мужчина. — Шутите, пани? Зачем вам столько.
— Не мне. Два на меня, четыре на мужчин.
— Это будет шесть.
— Шесть, — заверила.
— И?…
— Очень надо.
Пантелей задумался: бис его знает, зачем девочке столько документов, но Банга
человек не простой, то и племянница его, будь даже она племянницей по легенде,
непроста. А не играет ли девочка? Очень даже натурально у нее получается этакую
трогательную сиротку изображать, странную, но весьма очаровательно. Вот только
взгляд…
— Н-да, а на счет взгляда и лица, — указал на ее физиономию пальцем.
— Я поняла, — заставила себя улыбнуться. Получилось дурно, Пантелея
передернуло. — Ясно, да-с.
Огляделся и пошел в другую комнату, поманил девушку за собой.
— Тренируйтесь, — указал на зеркало, что висело на стене.
— Мне некогда… Мне еще нужны данные по расписанию составов, местонахождению
арсеналов, казарм.
Мужчина голову клонил слушая ее, и вот замер.
— Ааа?… И только?
Ей показалось, он дурачится или ее дурачит:
— Я серьезно.
Мужчина выпрямился и вздохнул в сотый раз.
— Хорошо, — ответил вполне серьезным тоном. — Тогда мне придется уйти. А вы
пока тренируйтесь. Искренне советую, — вышел и вновь вернулся, выглянул из-за
двери. — Вы помните?…
— Меня нет, — заверила.
Можно ли надеется на девочку, Пантелей сомневался. Ребенок он и есть ребенок. Но
с другой стороны, именно дети сейчас наиболее пронырливая и незаметная боевая
единица.
Он надел пальто и вышел. Запер дверь на ключ.
Лена смотрела на себя, а видела чучело. Нечто страшное с серой кожей и кругами
под глазами, с бледными губами и заостренным носом. Она?
Девушка медленно развязала платок и стянула его. Короткие волосы, едва до плеч,
совершенно изменили ее, сделав с одной стороны взрослой, с другой — чужой.
Что ж, не в том суть. Друг дяди прав — сейчас она разведчица и должна уметь
подстраиваться, иметь сотню масок на лицо на все случаи жизни.
Дурочка? Кокетка? Комсомолка? Святая наивность? Пламенная страсть?…
Ничего не получалось, лицо, словно закаменело, взгляд законсервировался. Так не
Ничего не получалось, лицо, словно закаменело, взгляд законсервировался. Так не
пойдет, — поняла. Надо представить что-то хорошее… День рождения Нади,
например. Они с Игорем танцевали вальс и смеялись, а Лена кружила с медвежонком.
Потом объелась варенья и застала своих родных целующимися в темноте на кухне…
Девушка посмотрела на себя и заметила легкую, мечтательную улыбку на губах:
улетела? Сколько они вместе, а любят друг друга по-настоящему сколько она их
знает. Она не завидовала, она была уверена, когда-нибудь тоже полюбит, и любовь
будет взаимной…
Была.
На лицо набежала тень, делая его мрачным. "Нет, не была — есть", — подумала,
глядя на себя.
— Санина, — прошептала несмело. Потом громче, увереннее. — Елена Владимировна
Санина.
И улыбнулась, придав взгляду серьезность и строгость, как положено замужним
женщинам. Получилось.
Лена воодушевилась и оглядела комнату. Ничуть не смущаясь, залезла в шкаф, нашла
тонкую шаль паутинку, скромное платье, почти своего размера, и даже туфельки в
коробке. Теперь умыться, расчесаться и…
— Начинаем курсы театрального мастерства!
Пантелей, он же Адам Ялмышский, вернулся поздно ночью. Вошел в квартиру и не
поверил гробовой тишине. Неужели девушка ушла?
Включил свет и чуть не воронил пакет с бумагой, который принес как раз своей
гостье.
Она сидела за столом, как княгиня и выглядела аристократкой, к которой хотелось
подойти и, отвесив галантный поклон, коснуться губами нежной ручки.
— Добрый вечер, — улыбнулась с очарованием. Мужчина не сдержал ответной улыбки.
— Какие перемены.
— Я хорошая ученица.
— Послушная. Очень ценное качество, — выставил палец. — Это вам, — положил
на край стола сверток и начал раздеваться. — Но это не все. Сейчас будем пить
чай с бубликами. Любите бублики?
— Последнее время я люблю все, — заверила учтиво. Развернула сверток и
пробежала пальцами по стопке чистой бумаги. Зачем?
И улыбнулась: листовки!
— Вы гений, Пантелей!
— Что вы, милейшая пани эээ?
— Олеся, — представилась вымышленным именем.
— Надеюсь?
— Я хорошо учусь, пан Пантелей, — напомнила. — Но на будущее, возможно вам
стоит знать, у меня есть и другое имя — Пчела.
— Ооо! Почему же именно Пчела?
— С легкой руки друга.
— Надеюсь, он не присоединиться к нам? — с беззаботной улыбкой спросил ее
Пантелей, поставив на стол чашки, тарелку с бубликами и самое настоящее варенье
на блюдце.
— О нет, что знаю я, знаю только я, — сделала вид, что даже не замечает пищи.
— Не по годам мудро, — заверил мужчина, но верить не спешил. Лена же не
спешила схватить бублик, хотя очень хотелось. Дождалась когда первым возьмет
хозяин и, выказала ему все свои манеры, намекая, что он может держать себя в
руках.
Мужчине понравилось поведение девушки, импонировало и самообладание. Она ела
неспешно и аккуратно, словно сыта, но он точно знал, что она голодна. Но ничего
не выдавало ее внутреннего состояния — лицо держало светскую маску наивного дитя,
взгляд чуть лукав и беспечен, улыбка мила, разговор самый приятный. Трогательная,
хрупкая и неопытная нимфетка нуждающаяся в сильной руке и опеке — была сыграна
на ура.
Он понял, что девушка может не просто понравится мужчине, но и всерьез вскружить
ему голову. И взял это на заметку. В дальнейшем никто не знает, что может
случиться, что пригодится.
Если б он знал, чего ей это лицедейство стоило.
— На счет нашего дела, н-да-с.
— Да? — улыбнулась, во взгляд безмятежности напустила.
— К обеду будет. Второе. Третье потребует времени.
— Сколько?
— Думаю пару недель. Сбор данных не простая работа.
— Понимаю. Приду через две недели.
— Осторожно. В городе полно филеров, — улыбнулся, словно повинился.
— Буду. Как на счет первого?
— Эээ… Я могу, но… вопрос в доставке. Если вас заметят с радиоприемником,
вас расстреляют. Все аппараты приказано сдать в комендатуру уже больше месяца.
Лена задумалась:
— Если вынести ночью? Дойти до леса, закопать. Потом прийти с подводой и
спрятав под сено, вывезти.
— Рискованно.
— Пантелей Леонидович, сейчас рискованно вообще жить.
Мужчина усмехнулся и спрятал грусть в глазах, отведя взгляд:
— Согласен. Ну, хорошо, — поерзал, допивая чай. — Кое-какие данные я могу
предоставить, но… Но! Сколько вас человек? — он в миг изменился, став
собранным, серьезным и совершенно непохожим на того расхлябанного интеллигента —
сапожника.
И Лена поняла — игры закончились. Посерьезнела в ответ.
— Трое.
— Фьють! — выгнул бровь Адам. — Один как минимум циклоп, второй Ахилл, а
третий видимо атлант.
— Нет.
— А кто?
— Пантелей Леонидович, каждый из нас знает свое, и фактически ничего друг о
друге. Думаю, в этом русле и стоит двигаться. Спокойнее так.
Мужчина покрутил чашку и тихо сказал:
— Но сколько вас, вы мне все же сказали.
— А что вы сварите с этой информацией?
— Много, — прищурился. Подпер кулаком щеку. — Хотите, я расскажу о вас? Ну, к
разведке вы не имеете никакого отношения. Каким-то прямо скажем, неприятным
стечением обстоятельств вы оказались здесь. Городская, комсомолка. Были ранены,
живете в деревне, где вас приютили. Отсюда вывод — если б я был сексотом и
стукнул на вас нашим новым доблестным властям, вас бы легко разыграли как карту.
Выпустили и пошли за вами. Вы привели бы к своим друзьям и всю вашу штурмовую
группу взяли за пару минут. На этом ваше служение Родине и вашим идеалам
заканчивается.
Лена закусила губу, слушая мужчину: прав, тысячу раз прав. Она бездарность!
— Вы научите меня азам?
Адам долго молчал, рассматривая девушку и, мягко улыбнулся.
Он мог отказать, но понял, что война уже опалила душу этого ребенка,
безвозвратно, не исправимо. И если он не поможет, она просто канет в лету
сражений как тысячи и тысячи уже убитых и забытых.
— Я научу вас сохранить себя и не стать причиной беды других. Скажите, Олеся,
ваши друзья знают, куда вы пошли и зачем?
— Зачем — да, а в остальном, знают только про Пинск.
— Вот как, — пошарил по карманам пиджака и достал пачку сигарет с иностранной
надписью. — Позволите?
— Да.
Мужчина закурил и спросил:
— Вы уверены в своих друзьях?
— Как в себе.
— Прекрасно. А теперь уберите личное, уберите эмоции и привязанности, и
ответьте на тот же вопрос.
Лена задумалась, задача оказалась непростой, но тем и интересной. Минут через
пять она смогла ответить:
— На счет одного — ответ ото же, на счет второго… я мало знаю его и он не
проверен.
— Угу? Значит, в вашей цепи есть слабое звено и на нем она может порваться.
— А может не порваться.
— Согласен. Но допускать нужно как лучшие, так и худшие варианты. И
просчитывать их заранее, до того как наступит то самое — худшее или лучшее. Это
уже не игры девочка, речь идет о жизнях, от которых зависят другие жизни. Первый
совет — не спеши доверять. Проверяй человека без всяких сантиментов. Если
ошиблась — извинишься, а если нет, твоя проверка может спасти жизнь как тебе
самой, так и другим, порой очень близким людям.
— Почему же вы доверились мне?
— А кто тебе сказал, что я тебе доверился?
— Но как же? Это очевидно.
— Нет, Олеся, это видимость очевидности. Я всего лишь даю тебе то, что ты
хочешь.
— Это второй совет?
Мужчина улыбнулся, глаза блеснули лукавством: а девочка не глупа. Пожалуй, из
нее можно было бы вылепить неплохого специалиста.
— Скажите, как вы узнали про меня?
— Просто, — пожал плечами. — Наблюдательность. Подмечай мелочи. Именно на них