Ольга Сергеевна давно привыкла к этой его манере работать и не тревожилась. «Творческий запой» — так в шутку и сам он называл наиболее счастливые дни своей жизни. Ольга Сергеевна возилась на кухне, в коридор выходила на цыпочках и волновалась, лишь когда слышала, как мужа одолевает кашель.
За дверью сначала раздавались сипение и хрип, будто приходил в движение ржавый механизм старинных часов, перед тем как им начать бить. Затем со скрежетом отодвигалось кресло — это Игнат Александрович либо вставал, чтобы перейти на диван, либо наклонялся над корзиной. Воздух с трудом продирался через его сжатые больные бронхи. Кашель налетал как вихревой порыв ветра на деревенскую улицу, когда скрипят и хлопают калитки, гнутся деревья, всполошенно кудахтают куры и с визгом и хрюканьем разбегаются по подворотням перепуганные поросята.
Все в душе Ольги Сергеевны в такие минуты замирало от страха и жалости. Каждый стон, каждый стук, доносившийся из кабинета, отдавался болью в ее груди. Она припадала к двери, готовая в любое мгновение выдавить ее своей тяжестью и броситься на помощь. Время от времени она спрашивала:
— Подать тебе чего-нибудь, батько?
— Ничего не надо, уйди отсюда! — хрипел Игнат Александрович, когда удушье и кашель понемногу отпускали его.
В дверную щель несло холодом — значит, форточка в кабинете опять открыта. «Простудится еще на сквозняке!» — беспокоилась Ольга Сергеевна, подозрительно принюхиваясь к свежей осенней струе, — идущей из кабинета.
— Не простудись, отец! — говорила она и отходила.
Наконец Игнат Александрович принес на кухню готовую рукопись. Он выглядел усталым, но был доволен собой.
— Перепечатай, пожалуйста, — попросил он жену. — Я сейчас позвоню в редакцию, чтобы утром прислали курьера. Названия пока нет, может быть, ты подскажешь. Это очерк, но я думаю потом сделать из него повесть. Очень богатый материал подбирается.
Остаток этого дня и весь вечер он не работал и не заглядывал в кабинет: просматривал зачетные архитектурные чертежи и рисунки Наташи, звонил Мише, разговаривал по телефону с бабушкой, еще с кем-то…
Перепечатав и перечитав очерк, Ольга Сергеевна похвалила его:
— По-моему, получилось. Даже очень получилось! Ты сумел показать, на что способен сильный человек, если только пожелает и точно знает, чего он хочет. Все очень интересно…
— Спасибо! — обрадовался Игнат Александрович. — Давай так и назовем: «Сильный человек». — Подумав, он добавил: — Обязательно в повесть разверну. Завтра же засяду. Ты уж не мешай мне, потерпи еще немного.
С утра он снова закрылся в своей комнате. Ольга Сергеевна не мешала ему.
Дня через три очерк был напечатан в газете — и на квартиру один за другим начали звонить друзья Игната Александровича. Но он уже работал над повестью, отключил свой аппарат, и на звонки отвечала Ольга Сергеевна. Очерк хвалили.
Пришло несколько телеграмм, он из кабинета не вышел.
— Хочешь, я прочитаю тебе, — предложила она через дверь, — а ты сиди, не вставай. Слушай: «Молодец Игнашка тряхнул стариной поздравляю — Виктор».
— Какой Виктор? — удивился Игнат Александрович и тотчас протянул: — А, понял…
— Слушай еще: «Спасибо за отличный рассказ зпт хорошо отобразили юг и север — ваши Люся и Эля».
— Ладно, хватит, — недовольно, оборвал он. — Сам знаю. Не мешай!
Пришла еще телеграмма. Ольга Сергеевна мельком увидела на бланке пункт отправления и, не сдерживаясь, закричала во весь голос:
— Батько, телеграмма из Хоби! Из Хоби!
В тот же миг в кабинете громыхнуло кресло. Игнат Александрович вскочил и наотмашь распахнул дверь:
— Давай сюда!
— Из Хоби! — еще раз восторженно повторила Ольга Сергеевна и заглянула в открытую дверь кабинета.
Пока Игнат Александрович разбирал телеграмму, она стояла рядом и плакала: в кабинете было темно от табачного дыма.
Опомнясь и увидев ее слезы, Игнат Александрович сказал:
— Прости, родная! Но разве бы я смог написать это, если бы…
— Что если бы?.. Очерк ты написал, а на большую вещь тебя же не хватит, задохнешься.
На нее жалко было смотреть.
— Что теперь с сыном нашим будет? — шептала она.
Зазвонил телефон. Игнат Александрович поднял валявшееся на полу кресло, сел, включил свой аппарат.
Захлебываясь от самодовольства, говорил Юрий Семенович:
— Послушай, ты молодец! Продолжай в том же духе. Ты — сильный человек! А бутылочки эти, оказывается, в любом магазине продаются. Я тебе сейчас пошлю точно такую же…
— Пошел к черту! — крикнул ему Игнат Александрович и бросил трубку.
Ноябрь 1965 г.