Неизвестный в мгновение ока поднялся на ноги, подскочил к двери и прострелил замок. Держа пистолет наперевес, осторожно толкнул дверь ногой, резко выставил оружие вперед, готовый мгновенно выстрелить при малейшей попытке к сопротивлению…
Николай Опаликов сидел на полу, прижимая к плечу ладонь. Алая кровь густо сочилась между пальцами, натекая на белоснежную рубашку, капала на причудливый узор туркменского ковра. Даже в неярком электрическом освещении кабинета было заметно, что Опала постепенно покрывается гипсовой бледностью.
Толстый нарост пистолетного глушителя недвусмысленно уперся хозяину в лоб.
— Значит, все-таки знаешь, где твоя Катька может быть? Если сбежать решил…
— Да не знаю я, в натуре, не знаю… — прохрипел Колян, мучительно пытаясь припомнить, где раньше видел это лицо, но мысли путались.
— А может, ты с ней заодно, ну?
— Ты кто вообще и от кого? Если от генерала Юрки Сивакова, так скажи, что это мой конкретный косяк, признаю, и бабло, которое моя Катька украла, верну за три месяца. Мне есть чем перед ним ответить. А если от Мухи — то мы с ним сами разберемся.
— Да не нужно мне твое бабло, — спокойно проговорил визитер с пистолетом. — Мне интересно, что ты вообще о своей Катьке знаешь и как ее ищут.
— Не больше твоего, клянусь… — на губах Коли запузырилась кровавая пена. — А она, идиотка, вообще не сечет, что это за деньги и за что в натуре проплаты. Ее же, дуру, за них на части порвут, хоть из-под земли достанут! Знал бы, где она отсиживается, — зубами бы у нее те лавэшки повыгрызал!
— Теперь верю, что о Кате тебе ничего не известно, — задумчиво произнес незнакомец. — Но оставлять тебя в живых я теперь тоже не могу. Лицо ты мое видел. Сам виноват. Так что извини…
…На следующее утро, в понедельник, Коля Шпала в «Трастсанбанк» не приехал. Там сперва не придали этому большого значения, тем более что подобные прецеденты уже были: загулял в воскресный вечер, вот теперь и отдыхает, не впервой…
Однако уже к обеду в банке скопилось немало серьезных вопросов, требовавших непосредственного вмешательства «смотрящего». Мобильник Шпалы не отвечал, домашний тоже. Это настораживало: все знали, что Колян никогда и ни при каких обстоятельствах не выключал «трубу». Обзвонили нескольких Колиных друзей — те показали, что вчера он до позднего сидел в ресторане «ГодуновЪ», а после кабака вроде бы собирался домой. Консьерж в подъезде показал, что Николай Шпаликов действительно прибыл домой в половине первого ночи, но с тех пор из подъезда не выходил. В квартиру звонили минут сорок, однако никакой реакции не последовало. Установили, что дверь заперта изнутри. Пришлось вызывать слесаря из домоуправления и, на всякий случай, врача с участковым.
Бронированную дверь вскрывали «болгаркой» минут двадцать. Труп гражданина Николая Шпаликова полулежал на диване в зале, в лужице запекшейся крови. Очевидно, смерть наступила в ночь с воскресенья на понедельник. Впрочем, причиной смерти стало не проникающее огнестрельное ранение в плечо, а асфиксия: Шпалу банально задушили удавкой из гитарной струны.
Эксперты не обнаружили в квартире ни отпечатков пальцев кого-нибудь из посторонних, ни следов взлома входной двери, ни вообще чего-либо, указывающего на присутствие в квартире непрошеных гостей. Просмотр видеозаписей камер наружного наблюдения также не принес никаких результатов. Но вскоре неподалеку от соседнего дома был обнаружен брошенный автоподъемник, какой обычно применяется для замены фонарных ламп на уличных столбах. Судя по всему, преступник при помощи этого самого подъемника забрался на крышу соседнего, неохраняемого дома, оттуда без труда перебрался на крышу дома, где жила жертва, после чего спустился в подъезд Шпаликова через слуховое окно и далее в подъезд через технический люк.
Почерк убийцы указывал на его несомненный профессионализм. Да и жертва его была человеком весьма известным, и оставалось только гадать, что он мог рассказать перед смертью. Трижды судимый уголовный авторитет Коля Шпала знал очень много закулисных тайн. И его гипотетических признаний невероятно боялись и в московских криминальных кругах, и среди генералитета МВД, и среди руководства Федеральной службы исполнения наказаний, к некоторым руководителям которой покойный был особенно близок.
Впрочем, убийство Коли Шпалы стало лишь первым звеном в целой цепочке зловещих и загадочных событий, произошедших в последующую неделю.
Спустя два дня был убит генерал внутренней службы Юрий Сиваков, являвшийся одной из ключевых фигур в структуре Федеральной службы исполнения наказаний. Случилось это рано утром, неподалеку от элитного дачного поселка Грин Хил, что на Новорижском шоссе. Юрий Сиваков совершал традиционную утреннюю пробежку — в отличие от большинства коллег, генерал не пил, не курил и очень заботился о своем здоровье. Труп генерала с рваной раной на голове обнаружили в лесополосе неподалеку от дороги. Впрочем, удар по голове не был причиной смерти Сивакова. Генерал был задушен точно такой же гитарной струной, как и Колян Шпала. Никаких свидетелей убийства, естественно, не нашлось: будний день, загородная местность, лесополоса, утреннее время. И тоже оставалось гадать, что он успел сказать своему убийце.
А еще через день в медсанчасти московского следственного изолятора № 1, более известного как «Матросская Тишина», был обнаружен труп Равиля Мухамедшина по кличке Муха — авторитетного вора в законе, одного из «смотрящих» по столичным тюрьмам. Он, как и предыдущие жертвы, также был задушен гитарной струной. И вновь никаких свидетелей и вообще ничего, что могло бы прояснить причину гибели Мухи.
Несомненно, все три смерти были связаны между собой. На это указывал и «фирменный» стиль убийства — удавка из гитарной струны, и полное отсутствие свидетелей, и вообще каких-либо заметных следов.
Все погибшие прекрасно знали друг друга не первый год и, по слухам, имели общие бизнес-интересы. Оставалось лишь догадываться, кто и почему их заказал, кто был исполнителем и к каким последствиям могут привести их смерти…
3
— Ты, Антон, неправильно мясо на шампур насаживаешь, — невысокий чернявый мужчина протянул худую татуированную руку к шампурам. — Давай покажу, как надо.
— Руки прочь от продуктов питания! — с нарочитой угрозой воскликнул пожилой румяный здоровяк, загораживая собой дачный столик с огромной кастрюлей, где в бордовом маринаде плавала нарезанная баранина. — И вообще, Сохатый, ты всего лишь три месяца назад по УДО на свободу вышел, а уже в присутствии полковника внутренней службы к холодному оружию тянешься… Нехорошо!
Матвей Сахно, более известный в специфических уголовных кругах как Мотя Сохатый, ничуть не обиделся, тем более что на условно-досрочное он действительно вышел три месяца назад. Произошло это не без помощи хозяина дачи, Антона Никодимовича Голубинского, одного из влиятельных функционеров Федеральной службы исполнения наказаний, известного в вертухайско-криминальных кругах под обидным погонялом Голубь.
О причинах такого благоволения и Голубь, и Сохатый предпочитали не распространяться. Одни говорили об их общем бизнесе, другие — о компромате, имеющемся у Сахно не только на этого отдельно взятого полковника внутренней службы, но и на других полковников, подполковников и майоров, третьи — о деньгах, щедро заплаченных братвой за освобождение Моти…
Как бы то ни было, но после освобождения Сахно гостил на даче Голубинского уже второй раз. И если первая поездка на полковничью дачу была простым визитом вежливости для изъявления благодарности, то теперь Голубь сам вызвал влиятельного уголовника телефонным звонком: предстоял серьезный разговор о делах…
Поливальные машинки на клумбах без устали крутились, разбрасывая вокруг себя струйки воды. Холодные капли стекали с лепестков роскошных роз и мохнатых астр. Антон Никодимович тщательно насаживал на шампуры куски маринованного мяса и, по мнению Моти Сохатого, делал это совершенно неумело.
— Голубь, иди лучше мангалом займись, а я за тебя все сделаю, — Сахно решительно отодвинул хозяина от стола, взял шампур.
— Думаешь, у нас в «исполнении наказаний» не понимают толк в мясе?
— Еще как… — процедил Сахно.
— Мясо должно быть живым, горячим, должно трепыхаться, как свежевырванное сердце! — Голубинский повздыхал, попыхтел, однако уступил гостю.
— Что-то тебя на поэзию пробило…
Мангал, стоявший у беседки, уже дышал жаром. Призрачные синеватые огоньки перебегали по алым углям. Водрузив шампуры на мангал, Сохатый искоса посмотрел на хозяина: мол, ты меня пригласил — тебе и начинать!
Голубинский, однако, не спешил. Очевидно ожидая наводящих вопросов от гостя.
— Что-то тебя на поэзию пробило…
Мангал, стоявший у беседки, уже дышал жаром. Призрачные синеватые огоньки перебегали по алым углям. Водрузив шампуры на мангал, Сохатый искоса посмотрел на хозяина: мол, ты меня пригласил — тебе и начинать!
Голубинский, однако, не спешил. Очевидно ожидая наводящих вопросов от гостя.
Наконец Голубь не выдержал.
— Что ты о последних событиях думаешь? — спросил он, снимая с мангала первый шампур.
— Тебя только Колян интересует или Сиваков с Мухой тоже? — поинтересовался гость.
Хозяин попыхтел, повздыхал и сузил вопрос:
— Пока только Шпаликов.
— Ну, Колян вообще был человеком по-своему неплохим. Во всяком случае, надежным. Я с ним когда-то даже в Златоустовском централе сидел, только в разных камерах, — нормальный такой пацан, в авторитете, никаких подлянок за ним не замечали. Однако в последнее время, говорят, Шпала сильно оборзел. Дербанил бы в своем банке долю малую — и дожил бы до глубокой старости. Атак… Наверное, кому-то дорогу перешел, накосячил по крупняку, вот и поплатился, — осторожно ответил Мотя.
— Один… или со своей сестрой Катькой? — прищурился Голубинский.
— Да хрен их там разберет! Наверное, он все-таки со своей сеструхой в сговоре был. Не верю я, чтобы молодая неопытная баба такую кусошную мазу одна оторвала!
— А Сиваков с Мухой, царство им небесное? Что о них можешь сказать?
— Так ведь они вплотную с покойным Шпалой работали. Кому, как не нам с тобой, об этом не знать! Одного убрали — вот цепочка и потянулась к остальным. А, может, Коля перед смертью тому киллерюге что-то лишнее по запарке ляпнул, потому заказчик решил не церемониться и остальных вальнуть для надежности, — спокойно произнес Сахно.
Полковник Голубинский аккуратно снял шампура с румяными шашлыками, разложил на подносе, поставил на стол в беседке. Принес из холодильника бутыль вискаря, открыл, собственноручно налил уголовному авторитету…
— Ладно. Надо бы по нашему обычаю помянуть. За помин душ рабов Божьих Шпалы, Мухи и генерала Юрия Петровича Сивакова! — с пафосом и скорбно произнес Голубь и перекрестился.
— Муха вообще-то мусульманином был, — напомнил Мотя Сохатый, но все равно выпил и тоже перекрестился, но как-то торопливо и коротко.
Спиртное под шашлыки, да еще за городом, всегда способствует быстрому взаимопониманию. После третьей рюмки Голубь решил говорить без обиняков — тем более что сам вызвал гостя на беседу. А беседовать было о чем…
Год назад Коля Шпала по своим уголовным знакомствам нашел стабильный канал поставки в Россию кокаина. И притом по самым что ни на есть минимальным оптовым ценам. Предприимчивый Шпаликов тут же купил полумертвую фирму «Гиппократ-М», по уставу занимавшуюся поставкой в Россию импортных медикаментов. Фирма была зарегистрирована на сестру Катю — ведь Шпале, который и так был на виду в своем «Трастсанбанке», не хотелось лишний раз светиться. Сперва «кокс» продавался через дилерскую сеть в Москве и Подмосковье, однако вскоре Шпаликов дошел до очевидного: элитный наркотик куда выгодней задвигать по следственным изоляторам и тюрьмам. Ведь публика там встречается весьма денежная: уголовные авторитеты, мотающие срок бизнесмены, разные чиновники, откусившие кусок не по чину… Многие из них и за «решкой» не могут прожить без кокса — так почему бы на этом не нажиться? Ушлый Шпала быстро вычислил потенциальных компаньонов: генерала из «исполнения наказаний» Юрия Сивакова и своего старого кореша Равиля Мухамедшина, влиятельного казанского вора. Механизм был налажен четко: медицинская служба Федеральной службы исполнения наказаний через одно из своих унитарных предприятий перечисляла общий паевой взнос Шпалы, Сивакова и Мухамедшина в «Гиппократ-М» якобы за поставки лекарств для СИЗО и ИТУ. Деньги на всякий случай переводились через «Трастсанбанк», в котором Николай Шпаликов занимал далеко не последнее место, хотя и числился там всего лишь консультантом. Кокаин под видом лекарственных препаратов поставлялся фирмой Екатерины Шпаликовой. Деньги всегда шли стопроцентной предоплатой — за деловую репутацию сестры головой отвечал Коля Шпала. Далее кокс под видом лекарств приходил в тюремные и зоновские медсанчасти, а уж оттуда попадал барыгам, которые с небольшим для себя наваром перепродавали его денежной публике. Естественно, многие врачи в погонах не хотели догадываться, какого свойства «лекарства» через них проходят, однако четко выполняли телефонные команды из Москвы, по которым часть порошков передавалась определенным людям.
Генерал Сиваков осуществлял общее прикрытие в домах без архитектурных излишеств, а вор Муха — оперативный контроль. Погоны Сивакова и его высокая должность гарантировали, что любой скандал будет погашен в зародыше, а авторитета Мухамедшина было более чем достаточно, чтобы барыги не зарывались и не крысили кэш. Навар вроде бы делился на троих — при этом, правда, было совершенно непонятно, какой процент доставался самой Кате. А ведь прибыль измерялась цифрами с многими нулями. Доза кокаина в Москве стоит от ста пятидесяти до двухсот долларов — и то нет гарантии, что он не разбодяжен сахарной пудрой или стиральным порошком. На зоне же одна порция с колес улетала за четыреста, а то и за пятьсот долларов, и от желающих не было отбоя. Спрос намного превышал предложение.
Все шло хорошо — по накатанной дорожке, пока на счета «Гиппократа-М» не упала особо крупная сумма. В контрольные две недели «лекарства» так и не поступили. Зато «Гиппократ-М» неожиданно объявил о самоликвидации, а сама Екатерина Шпаликова исчезла. Конечно, логично было бы предположить, что она и заказала всю троицу — мол, уходя, гасите всех! Однако первой жертвой стал ее родной брат, а подставить его Катя не могла…
И полковник Голубинский, и Матвей Сахно тоже были вовлечены в преступный бизнес, однако в основном по мелочам: замять скандал на месте, заткнуть рот особо болтливым, наказать виновных, проконтролировать медсанчасть. Всей картины, всех ходов-выходов они не знали, да и знать не должны были… Однако с барских столов им доставались лишь крохи. Теперь, когда главные действующие лица были мертвы, к Голубю и Сохатому автоматически переходили все рычаги: кто-кто, а механизм продажи кокса на зонах и в тюрьмах они знали прекрасно. Тем более Голубинский был первым заместителем генерала Сивакова и теперь вполне мог рассчитывать занять его кресло со всеми вытекающими из этого последствиями…
— Ладно, Мотя, — Голубинский аккуратно разлил виски по рюмкам, — ты мне лучше скажи: каким ты дальше видишь наше светлое завтра?
— До завтра еще дожить надо, тем более до светлого, — по ситуации отреагировал Сохатый, тщательно пережевывая кусок шашлыка.
— Ну что ты под идиота косишь! — Антон Никодимович со злостью шлепнул комара на щеке. — Ты ведь и сам понимаешь, зачем я тебя пригласил! Хочешь, чтобы я тебе первый об этом открытым текстом сказал?
Сахно отложил пустой шампур.
— Зачем мне тебя напрягать лишний раз, нервировать? Пойми, Голубь, я ведь еще по дороге сюда все просчитал, по полочкам разложил, — Сахно зашелестел сигаретной пачкой, закурил. — И твой ход мыслей — прежде всего. Ты уже видишь себя на месте Сивакова, а меня — на месте Мухи. Ты уже прикидываешь, сколько бабла мы будем дербанить с одной дозы и сколько будем иметь в оконцовке с каждой партии. В голове у тебя нули, нули и еще раз нули. Картинка красивая, слов нет. Особенно если перед теми нулями какая-нибудь значащая цифирь пририсована. Оно все правильно… Только ты не учел одной простой вещи: поставки кокса уже обрублены. Катька Шпаликова его поставляла, если помнишь, и откуда брала — неизвестно. А где теперь Катька — на Канарах или в закрытом акционерном обществе с ограниченной ответственностью «Мать сыра земля» — одному богу известно.
Полковник внутренней службы внимательно слушал Сохатого и лишь иногда вздыхал. Повертел в руках пустую рюмку, подумал и пропыхтел уверенно:
— А я вот уверен, что рано или поздно что-то должно нарисоваться.
— Откуда такая уверенность взялась?
— Твое здоровье… — Голубь вновь разлил спиртное по рюмкам. — Понимаешь, Мотя, кокс сам по себе — ничто. Обычный порошок, за который ты ни дом не построишь, ни дерево не посадишь, ни детей на ноги не поставишь. Кокс становится интересен, когда его можно конвертировать в деньги. А лучше всего это делать через нашу пенитенциарную систему… Стопроцентная реализация, мгновенный оборот, и никому из Госнаркоконтроля платить не надо. Я так думаю, что у Катьки и компаньоны были, и поставщики: не самолично же она в Латинской Америке ту коку собирала и в кокаин перерабатывала! Вот я и подумал, что рано или поздно они на нас как-нибудь выйдут… Не сегодня — так завтра точно! Потому и спрашиваю тебя о завтрашнем дне. К тому моменту у нас толковый ответ на толковый вопрос должен в запасе иметься.