Ульв положил возле нее кошель монет, после чего все четверо варягов быстро, чуть не бегом, ретировались в направлении лагеря. Старуха бросила монеты им вслед; было слышно, как те зазвенели, ударяясь о стволы деревьев.
Халльдор считал, что надо вернуться и подобрать монеты, но Харальд сказа:
– Оставь их. Если вернемся, от старухи нам уже не отвязаться. Вернувшись к кораблям, они первым делом высказали молодому командиру-ромею, пославшему их на гору, все, что они о нем думают, он же только посмеялся над ними и потом пересказал эту историю другим.
Вскоре к Харальду подошел Георгий Маниак.
– Отведи меня к той старухе, – сказал он. – Ей нужен присмотр. Я отправлю ее в местный застенок, чтобы деревенские жители могли позаботиться о ней.
На это Харальд ответил:
– Ей совсем не плохо там, где она живет сейчас. Не вмешивайся, Маниак.
Византиец принялся в раздражении теребить свою бороду, ведь слова эти были сказаны прилюдно. Вышло так, что это небольшое происшествие привело в тот же день к серьезной ссоре между ним и Харальдом.
Случилось вот что: когда завечерело, было решено разбить шатры и переночевать на Наксосе, а отплыть утром. Командиры выбрали место для лагеря: участок возле соснового бора на склоне горы (деревья должны были защитить шатры от сильного ветра, обычного для этого времени года). Воины двинулись вверх по склону. Северяне, которые вообще куда расторопнее ромеев, добрались туда первыми, и тут же принялись разбивать шатры на высоком месте, у самых сосен. Едва они успели врыть центральные столбы, как явился Георгий Маниак и сказал:
– Вы, северяне, ведете себя просто вызывающе. Вот и сейчас вы захватили себе сухой участок, а мои соотечественникам оставили сырой луг. Я приказываю вам немедленно уйти отсюда. Здесь разместимся мы, византийцы.
– Думаю, кое в чем ты ошибаешься, Маниак, – выступив вперед, решительно возразил Харальд. – Во-первых, мы, варяги, служим императору и императрице не хуже вашего и имеем равные с вами права. Во-вторых, мои люди подчиняются только моим приказам, таков уговор. В-третьих, с самого начала плавания те, кто добирались до места первыми, первыми же выбирали себе место для ночлега. Ничего особенного я не прошу. Так поступают во всех армиях мира. Наконец, позволь напомнить тебе, что мы ни разу не требовали, чтобы ромеи уступили нам место для ночлега после того, как столбы для шатров уже врыты, даже если облюбованный ими участок был лучше нашего. Знаешь, Маниак, хороший воин должен уметь позаботиться о себе. Тот кто этого не умеет, плохо знает свое ремесло. Никто не виноват, что твои ромеи так тяжелы на подъем. Мои люди не станут переносить столбы. От вас мы этого тоже не собираемся требовать.
Он отвернулся было, но Маниак, побелев от злости, при всем народе схватил его и рывком повернул к себе, вопя при этом:
– Ах ты, свинопас норвежский! Ты недостоин жить!
Маниак был не робкого десятка, хоть и дурак. Он схватился за меч. Харальд только пожал плечами и положил правую руку на маниакову, не давая тому достать клинок из ножен.
Увидев это, варяги, скрипнув зубами, обнажили мечи, на случай, если их командиру понадобится помощь, в чем они, впрочем, сильно сомневались. Ромеи, народ южный и, понятно, горячий, заорали, что это-де их земля и что они раньше умрут, чем позволят всяким неотесанным чужестранцам здесь распоряжаться. И тут же вытащили мечи из ножен и бросились бегом вверх по склону.
Харальд первым осознал, что эдак можно потерять множество отличных воинов, он проглотил свою гордость и не стал настаивать на справедливом решении вопроса.
– Ладно, – сказал он Маниаку. – Давай придумаем для таких случаев новое правило, раз ты не хочешь держаться старых. Сделаем из древесной коры два жребия, пометим их, каждый по-своему, положим в шлем и пусть кто-нибудь из твоих ромеев вынет один из них. Если он вытянет кусок коры с твоим знаком, значит, верхний участок займут твои воины, мы не будем возражать. Но если он вынет мой жребий, на месте останутся мои варяги. Это тебя устраивает?
К тому времени ярость византийца немного поутихла и, чтобы не показаться ребячески упрямым, он кивнул в знак согласия.
Харальд нарисовал на кусочке коры свой герб – ворона с распростертыми крыльями, Маниак же начертил на своем крест.
Оба жребия положили в шлем, потом, завязав глаза одному командиру-ромею, сказали ему вытянуть один из них. Когда тот достал один из кусков коры, Харальд вдруг со смехом выхватил жребий у него из руки, подбросил вверх и тот, подхваченный ветром, улетел в море.
Маниак в сердцах топнул ногой, но Харальд спокойно сказал ему:
– Зачем ты все время показываешь себя с худшей стороны? В шлеме остался еще один кусочек коры. Вынь его и скажи нам, чей он. Это жребий тех, кто будет ночевать ниже по склону. Разве не так?
Стратигу ничего не оставалось, как сунуть руку в шлем. Вытянув жребий, он посмотрел на него, но ничего не сказал.
– Говори, – лукаво усмехнулся Харальд. – Все войско ждет твоего слова.
И Маниаку пришлось громко крикнуть:
– Оставшийся жребий помечен крестом!
– Что это означает? – ласково спросил Харальд.
Стратиг мрачно ответил:
– Вы все знаете, что это означает: что лагерь ромеев будет ниже по склону.
– Ну что же, значит, вопрос снят, – проговорил Харальд совсем уже медовым голосом. Потом повернулся к варягам и крикнул:
– За работу! Мы остаемся на месте. Командующий не возражает.
Лицо Маниака вдруг снова исказилось от ярости.
Обращаясь к Харальду, он едва слышно произнес:
– Ну, что же, торжествуй, норвежец, на сей раз победа осталась за тобой. Но берегись: я не прощаю обиды. И очень скоро подрежу тебе крылья.
Маниак пошел вниз по склону к своим воинам, Харальд, подняв руку, удержал варягов от смеха и шуточек: он не имел привычки унижать человека больше, чем нужно.
ТАКТИКА И СТРАТЕГИЯ
Византийское войско перезимовало на известном своим мягким климатом Кипре. Двое командующих то и дело ссорились, то по тому, то по другому поводу, но до драки дело ни разу не дошло. Харальд всегда выходил победителем из таких ссор, но сам он, казалось, не придавал этому особого значения.
Когда пришла весна и корабли были осмолены, Маниак сказал Харальду:
– Ловить корсаров в Греческом море – дело нехитрое. Теперь я хочу отвести наших воинов туда, где у них будет возможность показать себя в деле.
– Северяне не имеют привычки отступать, – кивнув, ответил Харальд. – Куда ромеи, туда и варяги. Так где же мы теперь попытаем счастья?
– В землях, захваченных турками, – скрипнув зубами, проговорил Маниак. – Мы высадимся в Антиохии и пойдем в Алеппо, а дальше вверх по долине Евфрата. Там войско не будет испытывать затруднений с водой. Хороший командир в первую очередь заботится о своих воинах.
Харальд улыбнулся:
– Я давно командую людьми и равно усвоил этот урок, Маниак. Скажи-ка, а Багдад мы захватим? Это как раз по дороге.
Византиец прошелся по шатру, потом сказал:
– Ты что, обезумел? У императора договор с калифом. Нам Багдад и пальцем нельзя тронуть.
На это Харальд ответил:
– Мой вопрос самый невинный. Я воин, не политик. Мне ли знать о том, какие договоры император заключил, а какие расторг.
Маниак в бешенстве повернулся к нему:
– Его Величество никогда не расторгает договоров. Предполагать иное – предательство. Если бы ты сказал мне такое в Византии и при свидетелях, ты был бы наказан.
Харальд кивнул:
– Ты, малыш, наверное приказал бы своим булгарам запереть меня в хлеву, а потом, конечно, пожалел бы об этом.
После этой встречи они расстались не в самых лучших отношениях.
А на закате Маниак призвал к себе военачальников-ромеев и сказал им:
– Эти варяги мне что бельмо на глазу. Не могу больше терпеть их наглость. Предстоит опаснейшая кампания, и многие из тех, кто сейчас жив и весел, падут и станут добычей стервятников. По-моему, пусть лучше грифам достанутся варяги, чем ромеи. Поэтому я считаю, что мой долг перед императором во время битв направлять их на самые опасные участки. Это следует учитывать уже при разработке планов сражений. Понятно?
Его подчиненные молча кивнули. Если хочешь получить повышение, начальству лучше не перечить.
Так случилось, что как раз в тот момент, когда Маниак излагал этот свой план, мимо его шатра проходил Гирик из Личфилда, который тугоухостью не отличался, хоть и был крив на один глаз. Так что он услышал все, что нужно, а, услышав, сразу же пошел и рассказал Харальду. Тот с улыбкой хлопнул его по плечу:
– Кто предостережен, тот вооружен, дружище. Нам надо смотреть в оба, чтобы лукавые ромеи не скормили нас стервятникам. Мне, например, жуть как хочется снова увидеть Трондхейм. Мне недавно пришла мысль построить там церковь. Сейчас у трондхеймцев там только старенькая покосившаяся деревянная церквушка. С тех пор, как увидел византийские церкви, только и думаю о том, что хорошо бы у нас, на Севере, устроить такую красоту.
– Я до церквей не охоч, – ответил Гирик. – Это твое дело, Харальд. Меня больше занимают битвы.
Харальд рассмеялся:
– По правде сказать, меня тоже. Предоставь это дело мне. Я позабочусь о том, чтобы ромеи не подставили нас туркам. Надо показать Маниаку, что северяне воюют по-своему, и никому не позволено указывать им, где и как биться. Благодаря твоему предупреждению ясно, что нам надо делать: честно отрабатывая жалование, которое нам платит византийский император, мы должны выходить из битв без потерь. А если убьют кого из ромеев, тем хуже для них.
Гирик улыбнулся:
– Я сам не смог бы сказать лучше.
На это Харальд ответил:
– Не обманывай себя, англичанин. Ты не смог бы сказать и вполовину так же хорошо.
Они рассмеялись и обнялись. В силу богатырского сложения, со стороны они были похожи на облапивших друг друга медведей.
ТУРКОПОЛЫ
На третий день после выступления из Алеппо войско, пополнившееся реквизированными конями и взятыми под залог кораблей повозками, вступило в небольшую зеленую долину, ведшую к Евфрату. Там устроили привал. Накормили и напоили уставших лошадей, и принялись готовить еду себе. Воины двух составлявших войско полков расположились отдельно друг от друга.
Не успели они пообедать, как вдруг на холме, прямо над ними, появился, поднимая клубы пыли, конный отряд, примерно сотня копейщиков в белых бурнусах и тюрбанах, и тут же двинулся вниз по склону прямо на них.
Было так жарко, что большинство варягов и все до единого ромеи сняли доспехи. Харальд крикнул своим воинам:
– Только шлемы! Только шлемы надевайте! На другое нет времени. Построиться в три ряда! Лучших топорников в первый ряд. Остальные смотрите, куда опускаете меч, под него может попасть ваш же товарищ. Рубите только темнолицых.
Он огляделся по сторонам и широко улыбнулся:
– Среди нас есть арабы?
Светловолосые варяги только рассмеялись в ответ и побежали строиться в боевой порядок, а один, долговязый шотландец, чьи волосы были белы, как снег, хотя ему только-только сравнялось девятнадцать лет, крикнул:
– Эй, командир, я – араб. Ты что, не знал?
Харальд прокричал ему в ответ:
– После дела зайди ко мне в шатер. Тебе полагается двойное жалование за то, что ты воюешь в одном полку с плутами-скандинавами.
Всадники остановились, едва видные в тучах поднятой ими пыли. Их предводитель спешился и, смеясь, пошел вниз по склону. За его спиной развевался широкий плащ.
– Матерь Божья, мы приняли вас за египтян, – сказал он. – Кто еще так беспечно усядется обедать в этом гиблом месте?
Харальд подошел к нему первым, оставив Маниака далеко позади.
– Господи Иисус! А вы-то кто?
Араб отвечал с улыбкой:
– Мы – люди императора, англичанин. Пытаемся разжиться в этих местах чем Бог послал, хотя нам полагается держаться возле порта; мы должны его охранять. Но кто поставит воину в вину желание не надолго свернуть с дороги и добыть что-нибудь для себя?
– Только не я, – сказал Харальд. – Виноват ты разве что тем, что назвал меня англичанином. Я ничего не имею против англичан, но вообще-то я норвежец.
– Для нас вы все на одно лицо, – белозубо улыбнулся араб. – Да и речь ваша схожа. Но если ты не хочешь называться англичанином, это твое право.
Харальд согласился с этим рассуждением и спросил араба, регулярно ли поступает из Византии жалование его воинам.
Тот покачал головой.
– Мы уже три месяца не видели ни одного византийца. Если старушка Зоя знает свое дело, она без промедления должна прислать нам что-нибудь, а то воины помоложе вспомнят Магомета, пойдут на север и присоединятся к туркам.
– При первой же возможности пошлю весть об этом в Константинополь, – сказал Харальд. – А пока заходи в моей шатер, выпьем пива. Ты ведь тоже христианин?
Тут к ним подошел Маниак.
– Он недостоин того, чтобы предлагать ему гостеприимство, – задыхаясь от ярости, прорычал он. – Он не ромей, а всего лишь наемник Его Величества. Скажи ему, чтобы отвел своих вшивых всадников к Алеппо, где им положено быть, и впредь честно отрабатывал свое жалование, как пристало воину.
Араб, поджав губы, отступил назад, посмотрел на Маниака, потом на Харальда, поклонился преувеличенно вежливо и сказал:
– Как скажешь, ромей. Но, да будет тебе известно, мы – не наемники, мы – туркополы, и по своему положению мы ничуть не ниже ромеев. Мы веруем в Христа не меньше вашего, если не больше. Да будет тебе также известно, что мы больше трех месяцев рыщем по пустыне, как шакалы, перебиваясь чем Бог пошлет, потому что за это время не получили из Константинополя ни единой монеты на пропитание.
– Это не мое дело, – заорал Маниак. – А теперь возвращайся туда, где тебе положено нести службу.
Туркопол небрежно, чуть ли не издевательски, салютовал копьем, потом вернулся к поджидавшим его конникам и вскочил в седло.
– Я послушаю твоего совета, ромей, – крикнул он, обернувшись к византийскому лагерю. – Раз вы, византийцы, так стремитесь приблизить свой конец, я обращусь куда следует. Только не будь в претензии, если я направлю свои стопы в Мекку, а не в любезный твоему сердцу Град Константинов, зеленорожий ты осел!
Варяги по достоинству оценили наблюдательность араба, и его последнее замечание было встречено громким хохотом и приветственными криками. Он с серьезным видом поклонился им, сидя в седле, потом повернул коня и, пустив его легким галопом, присоединился к своим спутникам, которые выглядели весьма и весьма рассерженными.
– Ты без нужды нажил себе врага, Маниак, – заметил Харальд.
– А тебя кто спрашивает? – вскинулся тот. – Отправляйся к своим воинам. Ты ничуть не лучше его.
Харальд постоял немного, размышляя о том, стоит или не стоит бить Маниака тут же, между лагерями двух полков. Потом пожал плечами:
– Георгий, коротыш, те, что поставили тебя командовать воинами в походе, поступили неразумно. Им бы оставить тебя во дворце, дать черный жезл, и водил бы ты себе посетителей к старушке Феодоре. По крайней мере, тебе известна дорога в келью этой вороны.
Он повернулся к Маниаку спиной и спокойно пошел к своим воинам. Маниак схватился было за мечи, да передумал. Утер выступивший на лице пот и отправился к своим, проклиная тот день, когда согласился отправиться в поход вместе с варягами.
ХАРАЛЬД ЗАКЛЮЧАЕТ ДОГОВОР
Той же ночью, едва зашла луна, послышался топот копыт, звон литавр и пение тетив: византийский лагерь был окружен неприятелем и оказался в ужасном положении.
Ульв выскочил из шатра и тут же свалился в заросли дикой лаванды с короткой стрелой в ноге. Он попытался выдернуть стрелу, но широкая сторона наконечника при этом так рвала его плоть, что он чуть не потерял сознание от боли. Тогда он потихоньку позвал на помощь Халльдора, говоря, чтобы тот на четвереньках выполз из шатра. Халльдор послушался, и тут же получил стрелу в левое плечо. Он опустился на жесткую как камень землю и процедил сквозь зубы:
– Только дурак-исландец мог в такой момент вызвать друга из шатра!
Харальд слышал все это сквозь сон. Он проснулся и отправился на выручку друзьям, благоразумно прикрываясь щитом. Прежде чем ему удалось до них добраться, в его щит со звоном ударили три стрелы. Харальд посмотрел на Ульва с Халльдором и усмехнулся:
– Если бы Бог хотел сделать человека ползучей тварью, он не дал бы ему ног. Подымайтесь, исландские ваши души, и пойдем отсюда.
Он оттащил стонущих исландцев обратно в шатер, уложил их на ложа и добавил:
– Плохо наше дело, и виноват в этом Маниак, осел зеленорожий.
Он позвал лекаря-византийца перевязать раны Ульва и Халльдора, а сам ужом прополз в шатер Георгия Маниака. Тот крепко спал. Харальд отвесил византийцу затрещину, и тут же зажал ему рот другой рукой. Стратиг проснулся, сел на ложе, попытался было закричать, а когда не вышло, забился, силясь освободиться.
– Не стоит так волноваться, – сказал Харальд. – На нас всего лишь напали турки. Это ничто для человека, отведавшего жала византийских ос.
Когда он почувствовал, что ромей вполне успокоился, то убрал руку, которой зажимал ему рот и проговорил:
– Двое моих лучших воинов ранены. Дело дрянь. Большинство наших людей еще не проснулось, мы окружены врагом. В будущем я сам буду выбирать место для привала. Глупо разбивать лагерь в долине, где неприятель может вот так расстреливать нас с холмов.
Маниак встал со своего ложа.
– Каждый может ошибиться. Разведчики доносили, что ближайшее турецкое войско на расстоянии пятидесяти миль.
– Этих разведчиков надо выпороть, – заметил Харальд. – Им следовало также сообщить тебе, что турки готовы провести в седле всю ночь, лишь бы добыча не ускользнула от них.
– Давай закончим этот разговор, – сказал Маниак, потянувшись к своему шлему и мечам. – Надо построить воинов в боевой порядок, чтобы встретить врага.