Ф. Скотт Фицджеральд Краткое возвращение домой
Я оказался рядом с ней, поскольку задержался, чтобы пройти вместе от входной двери до гостиной. И этого для меня было уже много. Она неожиданно расцвела, в то время как я, старше ее годом, все еще оставался «гадким утенком», и в течение десяти дней, проведенных нами дома, едва осмеливался к ней приблизиться. Я не намеревался ни заговорить, ни коснуться ее руки на протяжении этих трех метров, которые мы должны были пройти бок о бок, но таил смутную надежду, что она сама что-нибудь сделает, окажет какое-либо внимание лично мне.
Была какая-то магия в ее розовых ручках, в маленьких локонах, завивающихся на затылке. Она имела ту веселую самоуверенность, какой обладают юные хорошенькие американки, достигшие семнадцати лет. Она являла собой почти законченное совершенство, как мраморная статуя, на которой однако еще не высохла роса.
Она уже находилась на пороге иного мира — мира Джо Джелке и Джима Касирета, ожидавших нас в машине. За один год она обогнала меня навсегда.
Когда я стоял посреди гостиной, возбужденный Рождеством и близостью Элен, из столовой вышла служанка, спокойно заговорила с ней и вручила записку. Элен прочла, и ее глаза вспыхнули, как случается с электричеством в загородном доме, когда напряжение в цепи резко возрастает и все лампы озаряют пространство. Она бросила на меня странный взгляд, на который я не знал, как ответить, и, не произнеся ни слова, последовала за служанкой в столовую и дальше. Я сел и в течение четверти часа перелистывал журнал.
Вошел Джо Джелке: его лицо покраснело от холода, из отворотов мехового пальто выбивался белый шелковый шарф. Джо учился на четвертом курсе в Нью-Хейвене. В Университете он числился на хорошем счету и, на мой взгляд, был красив и аристократичен.
— Что, Элен не идет?
— Не знаю, — ответил я сдержанно. — Она была готова.
— Элен! — позвал он. — Элен!
Он оставил дверь открытой, и вместе с ним в гостиную ворвался порыв холодного ветра. Он поднялся до середины лестницы — Джо был другом дома — и принялся снова звать, пока наверху не показалась мисс Бэйнистер и, наклонившись через перила, не сказала, что Элен внизу. В это время на пороге столовой возникла служанка.
— Мистер Джелке, — произнесла она тихим и слегка нетерпеливым голосом.
Лицо Джо, повернувшегося к домработнице, омрачилось: он понял, что она принесла плохие новости.
— Мисс Элен просила передать, чтобы вы отправлялись на вечер без нее. Она вас там найдет.
— Что случилось?
— Она не может сейчас идти. Она пойдет позже.
Джо колебался в растерянности. Это ведь последний большой бал наших каникул. Джо Джелке был без памяти от Элен. Он пытался заставить ее принять на Рождество перстень, но она отказалась, и тогда он подарил кошелек с золотыми застежками, который стоил не менее двух сотен долларов. И он был не одинок в ряду влюбленных в Элен: по крайней мере, трое или четверо находились в том же состоянии, что и Джо. Все это успело произойти во время ее десятидневного пребывания дома. Джо имел больше шансов, чем остальные, поскольку был богат, обворожителен и в своей семье ни в чем не знал отказа. Он считался самой выгодной партией Сент-Пола. Мне казалось, что предпочесть ему кого-либо другого невозможно. Однако ходили слухи, будто Элен заявила Джо, что «он чересчур идеален». Думаю, на взгляд Элен, ему не хватало тайны, а это серьезный недостаток в глазах молодой девушки, не помышляющей пока о замужестве…
— Что делает она на кухне? — спросил Джо раздраженным голосом.
— Ее там нет.
Служанка была чем-то обеспокоена.
— Нет, она там.
— Она вышла через черный вход, мистер Джелке.
— Я хочу убедиться.
Я последовал за ним. Кухонная прислуга, состоявшая из шведок, покосившись на нас, продолжила мытье посуды, и наш проход сопровождался кастрюльным грохотом. Незапертая входная дверь хлопала на ветру. Выйдя на заснеженный двор, мы заметили задние огни какого-то автомобиля, сворачивающего с подъездной аллеи на дорогу.
— Я отправляюсь в погоню, — решил Джо. — Я ничего не понимаю.
Я был чересчур поражен случившимся, чтобы спорить. Мы бросились к машине Джо и пронеслись зигзагом по всему району, обшаривая глазами попадавшиеся по пути автомобили… Прошло не менее получаса, прежде чем Джо в своем отчаянии осознал бесполезность поисков. Сент-Пол — город с почти трехсоттысячным населением. Да и Джим Касирет напомнил, что мы должны заехать за еще одной девушкой. Джо рухнул на спинку сидения, как раненое животное, укутавшись в меланхолию и меха. Но каждые две минуты он выпрямлялся в своем углу и выражал протесты, раскачиваясь взад-вперед.
Подружка Джима была готова и ждала нас с нетерпением. После того что произошло, ее нетерпение показалось нам не заслуживающим внимания. И все же она была очаровательной. Самое чудесное в Рождественских каникулах — это то возбуждение, которое охватывает человека, неожиданно увидевшего себя повзрослевшим, преобразившимся, свободным в своем выборе и готовым к приключениям, способным полностью изменить судьбу. Джо Джелке показал себя вежливым, но из своего отупения выйти не сумел. Он участвовал в разговоре лишь коротким отрывистым смешком. Затем мы двинулись к отелю.
Шофер подъехал к зданию с неудобной стороны — той, что не предназначалась для приглашенных, — и именно из-за этого неверного разворота мы натолкнулись на Элен Бейкер, выбиравшуюся из маленького двухместного автомобиля. Еще до того как наша машина остановилась, Джо Джелке выпрыгнул на снег.
Элен повернулась к нам: ее лицо выражало удивление, но не беспокойство. Похоже, она не вполне осознавала, что мы и в самом деле здесь. Джо приблизился к ней с суровым, достойным и укоризненным видом, который, по моему мнению, был совершенно оправдан. Я держался рядом.
В автомобиле сидел мужчина примерно тридцати пяти лет, с худым, резко очерченным лицом, даже не давший себе труда помочь Элен выйти. Его щеки были впалыми, улыбка мрачной, глаза полными презрения к человечеству. Это были глаза зверя на отдыхе, относящегося в этот момент к другому виду. Они не казались агрессивными, скорее спокойными, но все же принадлежали зверю и не оставляли никакой надежды. Глаза не проявляли воинственных намерений, но чувствовалось, что мужчина сумеет воспользоваться любой, едва заметной, слабостью противника.
Я причислил его к разряду «бездельников», тех, что проводят свое время, облокотившись на прилавок табачного киоска, пытаясь подметить по Бог знает какому внешнему знаку малейший изъян в чужой душе, из которого они могли бы извлечь выгоду. Завсегдатаи гаражей, где они, должно быть, проворачивают свои сомнительные дела, парикмахерских и театральных кулис. Во всяком случае, я представил этого субъекта в одном из подобных мест. Он также напомнил некоего кинобандита со свирепым лицом, напугавшего меня как-то в раннем детстве. Однажды во сне он приблизился, тряся головой, и позвал: «Эй, паренек!» — тем голосом, которым хотел бы внушить доверие, но который вверг меня в такой ужас, что я, как сумасшедший, бросился наутек. Таков был человек, сидевший в автомобиле.
Джо и Элен сошлись лицом к лицу в полном молчании. Ее взгляд оставался отсутствующим. Было холодно, но она не замечала, что ветер распахнул пальто. Джо протянул руку и прикрыл полу. Машинально она запахнулась поглубже. Неожиданно мужчина, наблюдавший за ними из автомобиля, засмеялся. Едва ли это называлось смехом, скорее хихиканьем, сухим, долгим, задыхающимся. Во всяком случае, это было самым тяжким оскорблением, какое мне доводилось слышать, и которое нельзя было не заметить. Поэтому я не удивился, когда Джо, не отличавшийся особенно мирным нравом, повернулся к нему и спросил:
— Ну, и что с вами?
Человек подождал мгновение. Его зрачки забегали, но взгляд оставался пристальным и бдительным. Затем он снова ухмыльнулся таким же оскорбительным образом. Рука Элен дернулась.
— Кто этот… это?.. — голос Джо дрожал от гнева.
— Легче, — медленно произнес мужчина.
Джо повернулся ко мне:
— Эдди, отведи, пожалуйста, Элен и Кэтрин внутрь, — быстро проговорил он. — Элен, ступайте с Эдди.
— Легче, — повторил мужчина.
Элен издала неразборчивый звук протеста, досадливо поморщилась, но не оказала никакого сопротивления, когда я, взяв ее под руку, повел к боковой двери отеля. Я находил странным ее безразличное состояние, позволившее ей молча смириться с начинающейся стычкой…
— Брось, Джо, — крикнул я ему через плечо. — Пошли с нами.
И Элен, потянув за руку, втащила меня внутрь.
Уже в дверях я, кажется, заметил, что человек выбирается из автомобиля.
Через десять минут, когда я ожидал девушек перед женским гардеробом, из лифта вышли Джим Касирет и Джо Джелке. Джо был бледен, с тяжело остекленевшим взглядом, кровь из разбитого лица стекала на шарф. Джим нес шляпы, свою и Джо.
— Он ударил его кастетом, — сказал Джим тихо. — На несколько минут Джо потерял сознание. Нельзя ли послать грума за гамамелисом и пластырем?
Было поздно. Фрагменты танцев, которые играл оркестр под нами, долетали в пустынный холл порывами, словно ветер поднимал и ронял плотный занавес. Как только Элен вышла, я отвел ее вниз. Мы избежали организаторов вечера и отправились в затемненную комнату, украшенную тощими пальмами, где парочки ожидали следующего танца. Там я рассказал ей, что произошло.
— Виноват Джо, — заявила она к великому моему изумлению. — Я говорила ему не вмешиваться.
Это не было правдой. Она удовольствовалась гримасой досады.
— Ты сбежала через черный вход и отсутствовала почти час, — запротестовал я. — Потом появилась с «отпетым», который смеялся Джо в глаза.
— «Отпетый», — повторила она, точно упиваясь этим словом.
— Разве не так? Где ты, черт возьми, выискала его, Элен?
— В поезде, — ответила она и, похоже, немедленно пожалела о своей откровенности. — Лучше бы тебе не вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, Эдди. Запомнил, что случилось с Джо?
Я вздрогнул. Видеть ее перед собой в ореоле свежести, изящества, чистоты и слышать такое!
— Но этот человек негодяй! Никакая девушка не может чувствовать себя с ним в безопасности. Он применил кастет против Джо… Кастет!
— Это очень плохо?
Она задала этот вопрос так, как задавала его маленькой девочкой. Она смотрела на меня — она действительно желала знать ответ. Одно мгновение казалось, что она пытается снова стать той, какой была на самом деле. Затем опять ожесточилась. И я заметил, что как только речь заходит об этом человеке, она прикрывает веки, словно для того чтобы убрать из поля зрения все, что не является им.
Наверное, и мне следовало проявить жесткость, но я не способен был причинить ей боль. Я покорился ее красоте, успеху. Я начал даже выискивать ей оправдания: возможно, этот человек не такой, как кажется, или — более романтично — она попала в зависимость, защищая кого-то другого.
В этот момент приглашенные наполнили комнату. Нам с Элен больше нечего было говорить друг другу. Мы направились в танцевальный зал поприветствовать знакомых. Вскоре я оставил ее в водовороте танца, который, подобно мерцающему морскому приливу возле счастливых островов, медленно кружил в ритме пассата, выдуваемом медными трубами оркестра, вокруг столов, покрытых разноцветными скатертями. Через несколько минут я заметил Джо, сидящего в углу с полоской лейкопластыря, пересекающей лоб. Я не подошел к нему. Я сам чувствовал себя довольно странно, как бывает со мной, когда я сплю после полудня. Словно мне угрожает что-то, чего я не знаю и что переворачивает установившуюся систему ценностей.
Праздник продолжался: раздавали бумажные шляпы, картонные трубы; репортеры поджигали магний, готовя фотографии для утренних газет. Потом состоялся главный парад и ужин. В два часа ночи люди из организационного комитета ворвались в зал, переодетые налоговыми инспекторами. Раздали шутливую газету, представляющую в смешном виде события вечера. Но все это время я следил глазами за ослепительной орхидеей, которую Элен прикрепила к своему плечу. С беспокойством и тревогой я наблюдал за ней до того момента, когда уставшие парочки начали набиваться в лифты, чтобы, закутавшись до глаз в меха, исчезнуть в светлой ночи Миннесоты.
* * *Между жилым районом нашего города и деловым, протянувшимся вдоль берега реки, находится еще один. По причине своего расположения на склоне холма застроен он хаотично, и я думаю, вряд ли найдется дюжина людей, способных начертить план этого района, даже если им приходится пересекать его дважды в день, хоть на трамвае, хоть пешком или на машине. Кажется, в нем работают, но я не знаю над чем. Там всегда видны трамвайные составы, ожидающие сигнала к отправлению в неизвестное место назначения. Есть большой кинотеатр и множество мелких, вывешивающих афиши с Хутом Джибсоном, чудо-собаками и лошадьми. На каждом шагу попадаются лавчонки с надувными шарами, сигаретами и конфетами в витринах. Еще в детстве я уяснил себе, что темная сторона безразлично какой здешней улицы более чем подозрительна. И в любом месте этого района можно найти ростовщиков, фальшивые драгоценности, маленькие спортивные клубы, ветхие гимнастические залы, дряхлые салуны и кричащую вульгарность.
На следующий после бала в Клубе Котильона день я проснулся поздно, расслабленный, с приятным чувством от того, что на два дня избавлен от школы и церкви. В ближайшем будущем не намечалось ничего, кроме подготовки к вечеринке. Воздух на улице был прохладным и мерцающим. Стоял один из тех дней, когда о холоде забывают до тех пор, пока не застынут щеки. События вчерашнего вечера казались далекими и теряющимися в темноте. После завтрака я вышел прогуляться пешком под дивными снежинками, собирающимися, вероятно, падать весь день. Я добрался до того района, названия которого не знал и о котором рассказал выше, когда мысль, засевшая в моей голове, вдруг взорвалась подобно фейерверку, и я изо всех сил принялся думать об Элен Бейкер. Я тревожился о ней так, как никогда ни о ком не тревожился — кроме себя самого… Я замедлил шаги: мне захотелось подняться снова на холм, увидеть ее, поговорить. Однако я вспомнил, что она приглашена на чаепитие, и продолжил дорогу, но мой ум уже полностью был занят ею. И именно в этот момент история получила дальнейшее развитие.
Падал снег, я уже говорил об этом, шел пятый час пополудни, декабрьский день погружался в сумерки, и на улице зажигались фонари. Я проходил мимо бильярдной, в витрине которой виднелась жаровня, загруженная сосисками, а перед дверью толпились зеваки. В зале несколько ламп, подвешенных к потолку, изливали свой бледно-желтый свет, и их сияние в стылых сумерках неотразимо притягивало взгляд внутрь. Поглощенный мыслями об Элен, я все же заметил, что зеваки у двери, по-видимому, не совсем зеваки: они стояли на посту. Я не сделал и шести шагов, как один из них окликнул меня, не по имени, но достаточно определенно, чтобы привлечь внимание. Я решил было, что это дань уважения моему пальто, и не оглянулся. Человек, окликнувший меня, позвал снова, теперь уже не допускающим сомнения образом. Я повернулся в раздражении. В трех метрах от меня стоял тип с худым и резко очерченным лицом, с тем же самым презрением в глазах, которое я подметил накануне, когда он смотрел в упор на Джо Джелке.
На нем было черное пальто необычного покроя, застегнутое до подбородка. Руки глубоко засунуты в карманы, на голове котелок, на ногах ботинки на кнопках. Изумленный, я мгновение колебался, но поскольку пребывал в раздражении и знал, что кулаками действую быстрее Джо Джелке, шагнул к нему. Остальные на меня не смотрели — не думаю даже, что они меня видели, — окликнуть мог только он. Его взгляд не был случайным. Никакой ошибки.
«Вот он я. И что вы теперь намереваетесь предпринять?» — казалось, говорил этот взгляд.
Я сделал еще шаг, и он, засмеявшись с нескрываемым презрением, отступил к группе. Я двинулся к нему. Я собирался с ним потолковать. Однако он то ли передумал со мной встречаться, то ли хотел, чтобы я последовал за ним внутрь. Трое мужчин у дверей наблюдали, как я приближаюсь, не проявляя ни малейшего любопытства. Они были, впрочем, того же сорта, что и их товарищ: «шикарные», но в отличие от него, выглядели мирно. В глазах не проступило никакой враждебности.
— Он вошел внутрь? — спросил я.
Они переглянулись с понимающим видом, и после едва уловимой паузы один из них поинтересовался:
— Кто вошел?
— Я не знаю его имени.
Они снова обменялись взглядами, на этот раз уже с подмигиваниями. Раздосадованный, но решительный, я двинулся мимо них и вошел в игорный зал. Несколько человек стояли у стойки, где подавали какие-то блюда, другие играли на бильярде. Его среди посетителей не было.
Я снова замешкался в сомнении. Если он вознамерился завлечь меня в какой-нибудь укромный уголок — в глубине зала виднелась приоткрытая дверь, — то мне может понадобиться помощь. Я приблизился к человеку, сидевшему за конторкой.
— Куда девался парень, который только что вошел?
Человек насторожился, или мне показалось?
— Какой парень?
— С худым лицом и… в котелке.
— Давно?
— Минуту назад.
Он помотал головой.
— Я его не видел.
Я немного подождал у стойки. Трое мужчин, встретивших меня у дверей, вошли в зал и разместились рядом. Я чувствовал, что они разглядывают меня с особенной настойчивостью. Мне стало неуютно, и я решил уйти. Я прошел несколько метров, не оглядываясь, затем внимательно изучил место, чтобы быть уверенным, что смогу его найти в следующий раз. За первым же поворотом я не удержался и побежал, поймал такси у отеля и поднялся на холм.