Камачо хлопнул по кнопке «Enter» и вскочил из-за стола – загрузка была закончена. Снова что-то заговорил – быстро, напористо, пистолет нервно гулял в его руке. Я обратил внимание, что дуло пистолета теперь направлено точно на Стеценко, а Донахью с Галлахером машинально подались от него в обе стороны. Андрей попытался что-то возразить, но Камачо снова оборвал его. Заговорил Донахью, снова Камачо, снова Донахью. И снова Камачо.
Сэм и Мартин разошлись еще дальше, оставив Андрея одного на середине комнаты. С изумлением я увидел, как подался спусковой крючок пистолета под пальцем Альваро. Креол собирался пристрелить Стеценко, как слепую собаку!
В следующую секунду пространство вокруг нас тошнотворно содрогнулось. Это был выброс – именно так он ощущается, если застигнет тебя на открытом пространстве. В течение полуминуты необходимо найти какое-нибудь укрытие, желательно ниже уровня почвы, иначе кранты. После каждого выброса непременно пополняется число некрологов на моем ПДА. Однако на десятиметровой глубине, где мы находились сейчас, отголоски выброса чувствоваться не должны. Обычно достаточно простого подвала, чтобы обезопасить себя с гарантией. Даже глубоковакуумный боеприпас Акульей Пасти не смог пробить такую толщу грунта: как известно, в воздухе он захватывает гораздо больший радиус поражения, чем в твердых средах, плотная молекулярная решетка которых активно сопротивляется искажению. Тем не менее колебания выброса были налицо и хорошо ощутимы. Черный Сталкер, что же сейчас творится на поверхности, если мы ощущаем это на такой глубине?!
А потом земные недра сотряс тяжелый удар. Мы все полетели друг на друга. Камачо, так и не успевший спустить курок, с приглушенным проклятием оперся о стену рукой, чтобы не упасть, – и вдруг заорал от страшной боли, задергался, безуспешно пытаясь оторваться от армейской эмблемы под выстроившимися в ряд циферблатами.
Гриб-невидимка – крайне коварная дрянь. Скорее растение, чем животное, но растение весьма активное, как росянка. Идеально имитирует любую фактуру и рисунок поверхности, на которой сидит. Обнаружить его можно только по странным неестественным наростам и блямбам на поверхностях, которым по идее положено быть ровными.
Камачо захлебнулся воющим кровавым кашлем. Гриб быстро и деловито заглатывал его руку. Точнее, это только казалось: органика проваливающейся все глубже и глубже руки просто растворялась в толще невидимки под воздействием непрерывно выделяемого им едкого вещества, почти сразу превращаясь в грибную ткань. Прожорливость гриба удивительна – эта пакость размером с кошку может полностью поглотить взрослого человека, раздувшись при этом до размеров кухонного стола. Либо распластавшись тонким слоем на пяти-десяти квадратных метрах какой-нибудь поверхности – своде тоннеля, стене заброшенного здания или просто земле.
Донахью кинулся на помощь Камачо, но тот от страшной боли инстинктивно заклинил палец на спуске, и бетонная комната наполнилась грохотом выстрелов и визгом рикошетов. Я нырнул под стол, и пуля тут же с треском отколола от его угла кусок дерева. Остальные охотники тоже бросились на пол, уходя с линии огня. К тому моменту, как обойма опустела и механизм пистолета начал издавать лишь бессмысленные щелчки, рука креола уже была заглочена выше локтя. Альваро выл по-звериному, судорожно рвался в разные стороны, как попавшая в капкан лиса. Вскочив с пола, Донахью и Галлахер бросились ему на помощь.
– Не прикасайтесь к грибу! – заорал я. – Это как напалм: попадет на тело – не стряхнешь!
Камачо был обречен. Его можно было спасти, только отрубив руку по плечо. Отрубать руку было нечем, а даже если бы и было, вряд ли американцы правильно бы меня поняли. Они тянули приятеля изо всех сил, но гриб не собирался так легко отпускать свою добычу. Лицо Альваро стало совсем белым, глаза закатились. Кричать он перестал и только протяжно хрипел.
Наконец им удалось вырвать Камачо из пасти гриба. Разъеденный кислотой сустав плеча, до которого добралось к тому времени прожорливое полурастение, подался, кость вывернулась из сустава, и американцы попадали друг на друга. На измочаленные остатки правой руки креола было невозможно смотреть – в кошмарной ране пузырилась кислота, болтались обрывки сухожилий, торчала наружу суставная сумка. Кровь хлестала фонтаном. Донахью и Галлахер осторожно перевернули товарища на спину, уложили на пол, подсунули под голову свернутую куртку. На губах у него запеклась коричневая корка, бессмысленный взгляд был устремлен в потолок. Стеценко стоял у противоположного конца стола и сумрачно наблюдал за суетой вокруг человека, который только что едва не отправил его на тот свет. Сэм выволок откуда-то из ящика веревку и застыл, держа ее в руках: разумеется, наложить жгут было никак невозможно.
Донахью попытался укрыть переставшее вздрагивать тело Камачо своей курткой, потом приложил два пальца к сонной артерии, поднял взгляд на Галлахера и медленно потащил куртку выше, прикрывая лицо покойного. Болевой шок убил креола.
– Фак, – бессильно произнес Галлахер. – Фак майселф. Ш-ш-шит.
В дверь продолжали колотить – размеренно, размашисто, неторопливо.
– Черт! – Стеценко тяжело опустился на коробку. – Эта штука не сползет со стены?
– Нет, – проговорил я, не сводя глаз с американцев. – Она не умеет ползать.
Донахью сел на полу, привалился спиной к столу, глядя на накрытое курткой тело. Сказал:
– Не могу поверить. Просто не могу поверить. Хемуль, дай сигарету, а?
Я дал ему сигарету и зажигалку. Дождался, пока он затянется. Руки у Мартина ощутимо дрожали.
– Что он сказал? – поинтересовался я у него. Сейчас это было несколько жестоко, но необходимо было немедленно расставить все точки над «i». Краем глаза я наблюдал за Андреем, который неподвижно сидел за столом.
– Кто сказал?.. – Донахью поперхнулся дымом и закашлялся.
– Камачо. Чего он там вам объяснял? Я ни черта не понял.
Мартин подтянул колени к подбородку, исподлобья глянул в мою сторону. Еще раз затянулся, нехотя разлепил сухие губы:
– Сказал, что русские использовали нас втемную. Что на самом деле Пустельга нес коды, которые позволили бы Хозяевам Зоны получить доступ к дополнительным источникам энергии, давно заглушенным энергоблокам, и за счет этого резко расширить территорию. Русским с их империалистическими замашками выгоден хаос в сердце Украины, они вообще надеялись, что расширившаяся Зона накроет Киев и погибнет максимальное количество украинцев. К счастью, наше командование успело предупредить Альваро, и когда они с Мишей проникли в систему, он нейтрализовал нужные Хозяевам коды и запустил вредоносную программу. Возможно, Миша сам не знал, какие программы использует и к каким последствиям это приведет, но он заупрямился и перекрыл Альваро доступ к системе. И его пришлось убить, потому что была дорога каждая секунда и объясняться времени не было. Вот и все.
– Чушь, – осторожно сказал Стеценко. – Расширившаяся Зона в центре Украины – серьезная головная боль в первую очередь для России. Это Камачо использовали втемную, это он нес необходимые Хозяевам Зоны коды. И я очень сомневаюсь, что он сделал это по команде американцев. Кто-то в вашем Центре работает на Хозяев.
Вон оно что! Надо было Альваро говорить по-русски, может быть, остался бы жив. Может быть, тогда я предупредил бы его, что у него за спиной на стене сидит хищный гриб.
– Короче, опять патовая ситуация, – констатировал я. – Выяснить правду не представляется возможным. Каждый уверен в собственной правоте и подозревает другого в том, что он двойной агент.
– Но только это он убил моего напарника и хотел убить меня, а не я его, – поспешно ввернул Стеценко, видимо, опасаясь, что американцы теперь непременно захотят, чтобы кто-нибудь ответил за смерть их приятеля.
– Мы понимаем, – тускло ответил Донахью. Да, он наверняка понимал, что в нашем нынешнем положении не время устраивать разборки. В случае конфликта я скорее всего встал бы на сторону Андрея. Да и, как ни крути, Камачо убил себя сам, Стеценко же не сделал для этого ничего.
Товарищ полковник привстал и приподнял голову Пустельги, до сих пор сидевшего за столом. Можно было этого и не делать – из затылка Миши был вырван изрядный кусок, и кровь залила всю клавиатуру. Входное пулевое отверстие во лбу выглядело поаккуратнее, но компьютерный гений все равно был мертвее мертвого. Мертвее Камачо.
– Альваро работал на Агентство национальной безопасности, – проговорил Мартин, глядя в стену остановившимся взглядом. – Давно, уже лет десять. Это был удачный симбиоз. Руководство закрывало глаза на его экстремальные вылазки, а мы время от времени выполняли некоторые поручения спецслужб в горячих регионах. А они позволяли нам избежать многих проблем со снаряжением и местной бюрократией. Идеальное прикрытие для спецслужб: всемирно известные путешественники! Кажется, Эдгар По говорил, что если хочешь надежно спрятать какую-нибудь вещь, положи ее на самое видное место. Кто мог предположить, что эти странные путешественники, бездельники и романтики связаны с Агентством безопасности Соединенных Штатов? Такие дела…
– Шпионы чертовы, – безнадежно произнес я, опускаясь за стол секретаря. – Кретины. Доигрались в свои игры? Боюсь, как бы нам вскоре не пришлось позавидовать этим ребятам, – я мотнул головой в направлении покойников. – Кстати, могли бы и больше денег предложить проводнику, раз уж связаны с разведкой и эта миссия была так вам важна.
– Слишком большая сумма вызвала бы ненужные подозрения, – пояснил Стеценко, присаживаясь за стол рядом с Мишей. Хорошо держится, отметил я. – Сам же сказал, что сафари было бы относительно безопасным. Нам необходимо было все сделать по-тихому. Среди сталкеров немало людей, работающих на Хозяев Зоны. Почти все они полагают, что сотрудничают со спецслужбами и разведками разных стран, с научными центрами и университетами, которые не желают афишировать свой интерес в Зоне. Однако на самом деле они работают по заданиям Хозяев, которые получают через посредников, порой через третьи или четвертые руки. Нас очень беспокоит возросшая на этой территории в последнее время активность. Аналитики опасаются, что коллективный разум Зоны рассматривает человеческую цивилизацию как угрозу своему существованию и готовится к крупномасштабной войне.
– И не без оснований рассматривает.
– Безусловно. Только первыми на нашу территорию проникли они, сделав Зону совершенно непригодной для жизни людей. Пойми, Хемуль, мы не нападаем, мы обороняемся.
– Ясно.
– Мы с тобой обороняемся, Хемуль. Именно мы с тобой. Не абстрактные мы, не лицемерный зажравшийся Запад и не имперская тоталитарная Россия. Мы с тобой, Хемуль. Человечество.
– Я сейчас зарыдаю.
– Кстати, что касается денег для проводника… Я думаю, исходя из случившихся форс-мажоров, плату вполне можно поднять еще. Допустим, удвоить последнюю цифру, а? Сафари получилось слишком опасным, и не по твоей вине, сталкер.
– Очень заманчиво. – Прищурившись, я посмотрел на него. Дурак ты, полковник. Пацан зеленый, хоть мы с тобой и одного возраста. Какое, к дьяволу, удвоить?! Нам бы до утра дожить, а ты все играешь в свои психологические игрушки, покупаешь мою лояльность. Дешево покупаешь. На тот свет я твои деньги не унесу.
Прошло полчаса. Бюреры осознали тщетность своих попыток продолбиться к нам через стену и бросили их, но гвалт из коридора по-прежнему просачивался в помещение. Мы сидели, заточенные в бетонном каземате – кто за столом, кто просто на полу, – и молчали, размышляя каждый о своем, готовые к длительной тоскливой осаде.
– Кто такие Хозяева Зоны? Это люди или инопланетяне какие-нибудь? – спросил я, когда молчать стало невмоготу.
– Когда-то они были людьми, – проговорил Стеценко. – Бывшие уголовники, смертники, которые вместо казни согласились участвовать в качестве материала в военных экспериментах по созданию коллективного разума… В общем, у нас очень мало информации. Несколько наших операций в Зоне были сорваны. Мы потеряли здесь восемь опытных агентов. Пока Хозяева переигрывают нас по всем статьям. Нам ни в коем случае нельзя было засветиться – слишком много игроков топчется на этом маленьком пятачке. Мы нашли общий язык с ЦРУ, поскольку наши интересы в принципе совпали, но не факт, что нашей экспедиции не ставит палки в колеса МОССАД, или террористический интернационал, или колумбийская мафия, или и те, и другие, и третьи, и еще четвертые, и пятые, и шестые. Слишком много интересов пересекается в этой точке пространства, слишком многих интересуют открывающиеся здесь возможности, а дыр в системе безопасности видимо-невидимо. Да и как им не быть, если Зона постоянно расползается и защитные линии приходится все время обновлять…
Я повернулся к Донахью, который устало прислонился к сейфу.
– Вы-то, ребята, какого черта ввязались в эти шпионские игры? – спросил я. – Камачо понятно, а вам зачем это понадобилось?
Донахью утомленно закрыл глаза.
– Мы решили, что это будет интересно и даже забавно.
– Ну и как оно – забавно? – ядовито осведомился я.
– Уже не очень. Но по-прежнему интересно.
– Хе-Хе – ваш агент? – снова обратился я к Андрею.
– Да, – ответил тот. – Это он настоятельно порекомендовал нам тебя.
Похоже, Стеценко решил, что честность в отношении меня – лучшая политика. Или, может быть, он не собирается оставлять меня в живых, если нам удастся выбраться из катакомб и дотянуть до Периметра?..
– Сука, – с сожалением произнес я. – Когда Доктор его вылечит, убью гниду.
Ну, правильно. Как Хе-Хе нежно, ненавязчиво подталкивал меня к Темной долине по заказу своих кураторов, старался сделать ее одним из первых мест, куда следует заглянуть. А я, дурак, полагал, что разрабатываю маршрут по собственному разумению, лишь изредка соглашаясь с его подсказками. Еще и злился, что он подсказывает вроде бы самоочевидные вещи. А ведь если бы не он, так бы я их и таскал по всей Зоне и в долину повел бы уже совсем под конец, как и вышло в конечном итоге. Им же это было не с руки: Зона – все-таки не парк для прогулок и даже не колумбийские джунгли, здесь может случиться что угодно. Оно и случилось – мы остались без Хе-Хе. Я уверен, что если бы мы добрались до Темной долины в полном составе, этот змей сумел бы затащить меня в подземные тоннели таким образом, что я так ни о чем бы и не догадался. Однако мой второй номер выбыл из игры, и осиротевшим охотникам пришлось неуклюже импровизировать на месте.
Вздохнув, я поудобнее расположился за столом. Теперь нам оставалось только ждать.
Глава 18. Бюреры
Прошло уже несколько часов с тех пор, как погибли Пустельга и Камачо. Время тянулось тягостно и мучительно. Разговаривать больше не хотелось, к тому же американцы и Стеценко демонстративно старались не замечать друг друга.
– Тихо! – вдруг встрепенулся Андрей. – Слышите?
Да, я тоже обратил внимание: гвалт и возня за стеной вдруг усилились, затем начали удаляться, пока не смолкли совсем.
– Ушли или хитрят? – быстро поинтересовался Стеценко.
– Кто же их знает… – с сомнением проговорил я.
Я подошел к двери, приложил ухо к железному люку.
Ничего.
Бюреры – хреновые охотники, они не умеют таиться и выжидать, их всегда выдает негромкое бормотание, хихиканье и постоянная беготня. И если рядом ничего не слышно, то можно быть уверенным, что их рядом и нет. Впрочем, сегодня нельзя быть уверенным абсолютно ни в чем.
– Их мог прогнать выброс, – сказал я. – Видали, какой мощный был? Какие-нибудь излучения или инфразвук.
– И что? Попробуем выглянуть наружу?
Я окинул взглядом остатки своей команды. Американцы внимательно смотрели на меня. Стеценко смотрел на дверь.
– Здесь нам все равно верная смерть, – произнес я. – Прорываться надо по-любому. И лучше всего это делать, пока бюреров в окрестностях немного.
– Ясное дело, – отозвался Стеценко.
– Андрей, откручивай затвор, – распорядился я. – Нежно. Я выгляну наружу. По первому же знаку закрывай дверь ко всем чертям.
Стеценко уселся за пульт у дверей и отключил запирающую электронику. Вакуум-затвор дрогнул и слегка подался. Мы сделали небольшую паузу, но радостного верещания карликов снаружи так и не донеслось. Некоторое время я напряженно вслушивался в тишину, затем подал знак Галлахеру и Донахью откручивать затворный штурвал.
Вакуум-затвор дрогнул и пополз в сторону.
На всякий случай я сначала сунул в образовавшуюся щель ствол автомата. Никто не попытался вырвать его у меня из рук. Тогда я убрал автомат и высунул в коридор голову, быстро покрутил ею по сторонам. Похоже, карликов поблизости действительно не было. Противоположная стена была заляпана мутной кровью и брызгами мозгов. Трупов бюреров в коридоре не оказалось – собратья забрали их с собой либо сожрали на месте. Не в их привычках бросать столько дармового мяса.
Держа оружие наготове, я осторожно протиснулся в щель, прижался спиной к стене, стараясь периферическим зрением удерживать одновременно оба конца коридора. В коридоре было тихо, не угадывалось ни малейшего шевеления. И ладушки!
– Быстро! – зашипел я. – Скорее, пока они не вернулись!
Стеценко и Галлахер выскочили из бетонного склепа как ошпаренные. Донахью высунул голову наружу и зашептал:
– Хемуль, я не могу оставить Альваро здесь! Его надо похоронить по-христиански!
– Слушай, сейчас нас тут всех похоронят! – вполголоса зарычал я. – Мартин, я все понимаю, но сейчас не время сопли размазывать!
Донахью сдался. Он, похоже, и сам понимал, что хватил лишнего, и выступил только для очистки собственной совести. Типа сделал все, что мог, но не сумел преодолеть обстоятельств. Для американцев такие психологические трюки почему-то очень важны.
Я повел остатки своей группы к другому выходу из катакомб – через тот, что засыпал Акулья Пасть, мы, разумеется, выйти уже не могли. Осторожно, перебежками, останавливаясь возле каждого дверного проема или перпендикулярного коридора, внимательно прислушиваясь, стараясь не выдать себя ни малейшим звуком, мы понемногу приближались к свободе. Бюреры словно разом провалились в преисподнюю. Я не мог поверить, я боялся поверить себе, что путь наверх открыт.