Только к нам, и больше никуда! Только к нам, и больше ни к кому!
Проблем возникнет грандиозное количество. Ответственность такая, что даже страшно подумать, что станет со всеми, если вдруг что-то пойдет не так. Мнoго месяцев отель будет существовать в военном режиме, и к этому придется привыкнуть. Персонал, не задействованный в обеспечении визита, будет отправлен в отпуска, и когда вернется, ему придется заново учиться работать, потому что все отвыкнут!
И все равно — только к нам!
Потому что это статус — в нашем отеле жил американский президент!
Потому что это почет — лучше всех в городе, а может, и в России мы умеем встречать высоких гостей!
Потому что это деньги — целая река денег! «Обеспечение визита главы государства» — это вам не конференция компьютерщиков или операторов мобильной связи!
Главный в вопросах безопасности между тем продолжал:
— Есть одно обстоятельство, о котором я обязан проинформировать начальников всех служб. — Каучуковое лицо стало еще серьезней, и надо лбом зашевелился геометрический ежик. — Незадолго до подтверждения визита в Россию мы получили агентурные данные о том, что одна из международных экстремистских организаций готовит террористический акт с целью вынудить глав наших государств пойти на уступки в отношении некоторых тоталитарных режимов. Никакие экстремисты не в состоянии нарушить планы нашего президента, и визит в Россию и Санкт-Петербург был подтвержден, но меры безопасности, которые мы вынуждены применить, будут беспрецедентными. Прошу всех с пониманием отнестись к ситуации, потому что, только действуя вместе, мы сможем дать решительный отпор тем, кто намеревается сорвать планы наших правительств.
Надежда вдруг подумала, что, наверное, он говорит это в сотый раз. Должно быть, перед каждым визитом появляется некая «оперативная информация» или «агентурные данные» о том, что некие «экстремистские организации» замышляют некое темное дело, и этому каучуковому человеку в безупречном костюме и полосатом университетском галстуке приходится говорить одно и то же — о том, что меры будут беспрецедентными, и только сообща мы сможем противостоять, и прочая, и прочая, и прочая…
Нелегкая у него работа — отвечать за президента.
Хорошо, если президент не болван, а если болван?.. Приходится тогда отвечать за болвана, а это грустно, наверное!..
Интересно, какой номер ему отвела Юля Беляева, начальница службы размещения? Наверняка «сьют», окнами на Исаакиевский собор, все-таки шишка.
Потом началось «поименное представление», когда русских представляли американцам, а американцев русским, и Надежда старательно запоминала имена.
Каучуковый герой боевика носил имя Дэн. Интересно, Дэн — это Дэниэл? Или какие еще возможны варианты?
Доктора Трутнева тоже представляли, и он вскидывал головку на куриной шее и щелкал воображаемыми шпорами — очень старался.
Москвич Коля Саньков, переведенный из Москвы с повышением, сильно нервничал. Все-таки в столице он был всего лишь начальником отдела, а тут его поставили возглавлять целую службу! Служба, конечно, так себе — подносчики багажа, складские рабочие и грузчики, — но лиха беда начало! Надежда тоже когда-то начинала дежурной по этажу.
Вспомнив это, она улыбнулась.
Ее пристроила на работу Марья Максимовна, соседка. Марья Максимовна дружила с Лидочкой, а Надежда была без работы. После университета никуда не брали, пугались, что в дипломе написано «учитель английского языка». Никто не хотел брать на работу учителя! В конце концов ей удалось получить тепленькое местечко банковской операционистки, поспособствовали какие-то дальние знакомые. На поверку место оказалось никудышным. Банчок был не совсем «чистым», мягко говоря. Не совсем легальным. Бандитским, если одним словом. «Левые» платежки были делом практически ежедневным, а когда она растерянно сказала главному бухгалтеру, что ничего такого выписывать не будет, потому что не хочет оказаться в Крестах, тот посмеялся немного, а потом, глядя ей в глаза, объяснил, что к чему.
Объяснял он так, что Надежда потом несколько недель просыпалась от каждого шороха и пугалась любой милицейской машины.
Уволиться тоже оказалось проблемой, ее не отпускали, она «слишком много знала», как в кино, хотя что такого она знала!..
Почти ничего.
Ее выручил будущий муж, который придумал какую-то хитроумную схему, с кем-то договорился, и ее уволили без потерь и даже без «волчьего билета».
А потом Марья Максимовна помогла.
Однажды Надежда зашла к ней на кофе. Марья Максимовна была большая любительница кофе и пила его всегда по утрам, говорила, что на ночь не решается, опасается, что бессонница скрутит.
Надежда пришла и принесла рассыпчатое печенье, до которого Марья Максимовна была большая охотница, и Надежда покупала его всегда в одном и том же месте, в крохотной булочной на Сенной. Только там оно было таким, как надо, — толстеньким, масляным, не слишком сладким и не слишком мягким.
Она пришла и сразу поняла, что у соседки гости.
На холодильнике лежали перчатки, поразившие тогдашнее Надеждино воображение. Раньше она никогда не видела летних перчаток — тонких, как паутинка, очень изящных, с удлиненными пальцами, как будто специально сделанными для того, чтобы их носили женщины с длинными миндалевидными ногтями. От перчаток пахло духами.
Косясь на них, Надежда сунула Марье Максимовне коробку, которая уже слегка замаслилась с одного боку, и сказала, что, пожалуй, пойдет. Не будет мешать.
Перчатки ее смущали.
— Ну отчего же! — воскликнула Марья Максимовна. — Нет, нет, проходите, милая!
В комнате, заставленной старинной мебелью, про которую Марья Максимовна рассказывала, что знаменитый питерский режиссер Алексей Норман одалживал ее для съемок фильма о последнем российском императоре, сидела женщина. Она сидела так, как сидят королевы и принцессы на церемонии вручения Нобелевской премии — на самом краешке стула, скрестив безупречные ноги и сильно выпрямив спину. Сидеть так ей, похоже, было очень удобно. Она улыбалась и показалась Надежде сказочно красивой.
— Это Лидия Арсеньевна, — представила Марья Максимовна. — А это Наденька, моя соседка. Наденька, проходите, не стесняйтесь!..
— Здравствуйте, дружочек мой, — неожиданно сказала красавица басом. — Почему у вас такой вид, будто перед тем, как зайти сюда, вы спешно доедали в парадном лимон?
— Н-нет, — пробормотала Надежда.
— Или я ужасно выгляжу?
Теперь красавица сделала испуганное лицо и стала оглядывать себя, как бы проверяя, нет ли изъянов.
— Однажды я пришла на работу в разных туфлях, — продолжала красавица, перестав осматривать себя. — Спешила и не заметила, что туфли разные! Но, знаете, меня не выгнали. Они совершенно не представляют себе, что будут без меня делать, вот и не выгнали. И с тех пор я всегда ношу на работу разные туфли!
— Лидочка, — укоризненно сказала Марья Максимовна. — Что вы пугаете ребенка? Наденька, не обращайте на нее внимания, она просто шутит!
— Да я поняла, — пробормотала Надежда. У нее было такое чувство, что ее сразу приняли за дуру и разговаривают соответственно.
Было еще довольно рано, часов девять, и солнце, редко навещавшее эту квартиру, ломилось сквозь пыльные стекла, ложилось большими кусками на паркет, и хрусталь в шкафу горел торжественным огнем. Лидочка казалась продолжением солнца — яркая, победительная, уверенная в себе и упоительно пахнущая.
— Наша Лидочка, — продолжала Марья Максимовна, подкручивая винтик в кофейной машинке, — работает в гостинице «Англия», на Исаакиевской площади.
Как будто похвасталась.
Чопорная, аристократическая, величавая «Англия» соседствовала — стена к стене — с другой знаменитой гостиницей, в которой то ли покончил с собой, то ли был убит поэт Есенин.
В таком обществе было просто необходимо блеснуть интеллектом.
— Я знаю, — сказала Надежда. — Сергей Есенин…
— Нет, нет! — вскричала Лидочка. — Это не к нам! Это к соседям, к соседям! У нас, господь милостив, никто ничего подобного над собой не совершал! Я, правда, иногда подумываю, особенно когда заезжает японская группа, но все не решаюсь! Однажды у нас приключилась чудесная история с японской группой! После нее бы, конечно, в самый раз сделать себе харакири, но я малодушна, малодушна, признаюсь!
У Марьи Максимовны на лице было ожидание радостного удовольствия, как у ребенка, который ждет Нового года, и знает, что впереди подарки, веселье и все только хорошее. Надежда никогда не видела у нее такого лица. Обычно Марья Максимовна была строга и даже несколько надменна — со всеми, кроме Надежды.
Спиртовка под кофейной машинкой горела ровно и сильно, и кофе пахло упоительно. Этой машине, наверное, было лет сто.
Лидочка рассказывала:
— Японцы въехали, мы их разместили, и начался Содом вместе с Гоморрой! Боже мой, нельзя, нельзя возить большие группы в такие старые отели, как наш! Везли бы в «Мэдисон», и сеть хорошая, и те же пять звезд, что и у нас, и, главное, все номера одинаковые! А у нас номера разные! У нас двух одинаковых не найдешь, но они все одной категории!
Спиртовка под кофейной машинкой горела ровно и сильно, и кофе пахло упоительно. Этой машине, наверное, было лет сто.
Лидочка рассказывала:
— Японцы въехали, мы их разместили, и начался Содом вместе с Гоморрой! Боже мой, нельзя, нельзя возить большие группы в такие старые отели, как наш! Везли бы в «Мэдисон», и сеть хорошая, и те же пять звезд, что и у нас, и, главное, все номера одинаковые! А у нас номера разные! У нас двух одинаковых не найдешь, но они все одной категории!
— Лидочка, мы не понимаем, — с удовольствием сказала Марья Максимовна. — Какой такой категории?
— Ах, боже мой, какие тупицы! Есть номера стандартной категории, и они все одинаково стоят. Есть номера повышенной категории, и они тоже одинаково стоят. Есть люксы, сьюты, президентские номера и так далее. В каждой категории цена за номер одна и та же, но номера-то все разные! У кого-то ванная больше, но в ней нет двойной раковины! У кого-то раковина есть, но шкаф не в коридоре, а рядом с кроватью! У кого-то номер угловой, там два окна, а у всех остальных всего по одному жалкому оконцу! А платили-то все одинаково! Боже мой! Пока мы переселяли, объясняли, разбирались, прошло полдня. Да еще «Бритиш» опоздал и вместо восьми пожаловал к одиннадцати, а у нас еще не все японцы счастливы!
— Какой «Бритиш», Лидочка? И куда он опоздал?
— Ах, боже мой, если бы я знала, что вы такие тупые, ни за что не стала бы рассказывать вам про японцев! Японцы сметливы и деловиты, а вы на что похожи?!
— Лидочка, не отвлекайтесь, — приказала Марья Максимовна, принюхиваясь к кофе. Она не сводила с него глаз, чтобы вовремя снять с огня и не дать пенке осесть — целая наука!
— Самолет авиакомпании «Бритиш» опоздал в Пулково, а «Бритишем» всегда прилетает много народу, их нужно встречать, размещать, и как же я отпущу водителей, если гостей они не привезли?! На чем тогда поедут гости?! А водители хотят домой, между прочим, и.., ну, в общем, это другая история. И все одно к одному, и самолет, и японцы, и мы разобрались только к трем часам ночи. А утром горничная ко мне подходит и говорит потихоньку: «Лидия Арсеньевна, у меня в четыреста восемнадцатом.., проблемы!» Я ей: «Какие там проблемы! На унитаз встала, и он потек? Кран сорвала, вазу разбила?!» А она только поступила на работу. Ничего не знает, всего боится, и больше всех меня боится. И она говорит: «У меня в четыреста восемнадцатом в окне.., рожа!»
Марья Максимовна покатилась со смеху:
— И дальше? Дальше что?!
— Я поднимаюсь на четвертый этаж, захожу в номер, а там в окне.., летучая мышь! Висит. Вниз головой. И смотрит, гадина, прямо на меня, и вправду, рожа у нее хуже не придумаешь! А мы вчера из этого номера как раз переселяли японку, которая очень переживала, чтоу нее ванная меньше, чем у соседки. Я даже рулетку принесла, и мы вымеряли!.. Все одно вышло, что меньше, и пришлось ее переселить. Я думаю, может, это мышь японкина? Может, это ее любимое домашнее животное? Или она случайно залетела?! Мы давай искать кого-нибудь, кто разбирается в летучих мышах. Я позвонила в «Европу», я там раньше работала. — «Европой» называлась еще одна стариннейшая питерская гостиница, гордившаяся тем, что в ней пивал шампанское Шаляпин и гулял Мамонт Дальский, анархист, трагик, темная личность. — Нашла девочку, она у них возглавляла службу размещения, которая раньше работала в ЮАР с какими-то телевизионщиками. Они там снимали на киноаппарат живую природу, а потом делали из нее гербарии.
— Лидочка, — укоризненно сказала Марья Максимовна, — ну что вы выдумываете?! Мы пугаемся! Какие гербарии и киноаппараты?!
— Ах, извините, ошиблась, — как ни в чем не бывало выдала Лидочка и продолжала:
— За этой юаровской девкой я послала машину, она приехала из «Европы» и сказала, что мышь уникальная, редкой породы. Ну что делать? Мы решили ее ловить! Пришел грузчик Сергей Петрович, у нас их три — Сергей Семенович, Сергей Анисимович и Сергей Петрович, самый запойный. Принес мешок. Гриша, швейцар, пришел ему помогать. А Пейсахович зашел просто так посмотреть. И мы ловим — наш запойный Сергей Петрович, Гриша, Пейсахович, горничная, дежурная, девка из ЮАР и я. Много нас то есть. Ловим мешком, поймать не можем. Мышь от страха мечется, Пейсахович кричит — заходи слева, заходи справа, но сам не ловит.
Марья Максимовна смеялась мелким смехом, как будто стеснялась, что ей смешно.
— Ну, Лидочка? И поймали?
— Ну, мышь в конце концов парализовало от страха, мы все навалились и скрутили ее! Теперь мышь у нас в мешке, и мы должны отдать ее японке, а вся группа на экскурсии! Тогда я, как самая умная, решила, что должна написать объявление, и когда группа приедет, хозяйка сразу объявление увидит и поймет, что мы спасли ее мышь! Нужно искать человека, который пишет по-японски! Полдня ищем, девка из ЮАР к себе в «Европу» не уезжает, а все талдычит, какая это редкая мышь, практически реликтовая. Или так нельзя говорит о летучих мышах?
— Нельзя, — простонала Марья Максимовна. — О мышах — нельзя!
— Находим, пишем объявление, вывешиваем на доску, мимо которой идут все гости. Приезжает японская группа, и мы все тут затаились, за колонной, мы же должны пожинать лавры, и предвкушаем, как счастлива сейчас будет японка, которой мы вернем ее редкой породы мышь!..
— И что? — спросила Надежда, которая очень живо представляла себе эту картину — аристократический холл отеля, мраморные полы, позолоченные светильники, люстры, ковры, конторки красного дерева, а за конторками люди в формах и Лидочка, подстерегающая японку!..
— Вся группа останавливается возле доски объявлений, читает, все начинают верещать, как будто друг у друга что-то спрашивают, и тут от них отделяются две дамы в панамках и бегут к портье. Я думаю — ну, точно, это наши, идут за мышью. А мешок в руках у Пейсаховича, он же участвовал, хоть и не ловил, но тоже хочет пожинать лавры!.. А Сергей Петрович сразу после поимки пошел отмечать это событие и к тому времени уже был никакой. Ну вот, японки бегут к портье, я следом, за мной Пейсахович с мешком, сладко улыбается, за нами переводчица, девка из ЮАР, толпа! Мы настигаем японок и суем им мешок. И…
— Что?! — не выдержала Марья Максимовна. — Да не томите вы нас!..
— Что, что! — Лидочка фыркнула и повела плечом. — Японка его открывает, лезет рукой, поднимает страшный визг, бросает мешок, у мыши там, наверное, уже инфаркт!.. Японка бежит, падает, сбегается охрана, портье, девушки из буфета, доктор и управляющий. Все поднимают с пола японку, а она вырывается и кричит!
— И что оказалось?!
— Оказалось, что по-японски «летучая мышь» и «зонтик» пишется одинаково. Одним иероглифом. Японка потеряла зонтик, а мышь приперлась на окно с какого-то склада или из Исаакия. И не была она никакой редкой породы, самая обыкновенная летучая мышь отечественного пошиба! Японка ушиблась, мы ее потом лечили, компенсировали моральный ущерб, а я еще с этой мышью перлась на Васильевский, чтобы ее выпустить, кроме меня никто не хотел. Вы, говорят, Лидия Арсеньевна, всю кашу заварили, вы и расхлебывайте, а мы ее выпускать не желаем. И не поехали, собаки, я одна перлась! Собиралась назавтра сделать харакири, но не решилась. Малодушна потому что.
Вот за этим самым кофе Марья Максимовна и «поспособствовала» Надеждиному трудоустройству. Лидочка обещала подумать и недели через три позвонила.
С тех пор они стали неразлучные подруги, несмотря на разницу в возрасте — Лидочка оказалась старше Нади лет на тридцать.
И все дальнейшее сложилось благодаря Лидочке — работа, карьера, знаменитости, с которыми Лидочка была дружна и охотно знакомила Надежду. Ей было не жалко. Ей никогда ничего не было жалко, такой у нее характер!
Надежда теперь тоже хотела для кого-нибудь стать Лидочкой, чтобы быть как она — благодетельницей, великодушной и щедрой.
Поэтому москвичу Коле Санькову она сочувствовала и все стремилась как-то помочь, тем более говорили, что у него в семье проблемы.
— Коля, вы не переживайте, — шепнула она ему на ухо, когда Дэн Уолш тряхнул своей пастообразной ручищей, Колю поприветствовал. — Все обойдется. Это в первые дни будет неразбериха и суета, а потом все наладится. Американцы начнут заниматься своим делом, мы своим, и к визиту уже все успокоятся. Потом несколько дней обморока и паники, и все!
Коля улыбнулся, и Надежда с удивлением обнаружила, что у него голубые глаза. По-настоящему голубые, как на картинке.
— Никогда не участвовал в таких мероприятиях, — тихо сказал он. — И главное, мне бы поработать подольше. Коллектив узнать, структуру понять! Нет, грянул этот визит, когда меня всего полтора месяца назад из Москвы перевели!
Краем глаза Надежда видела, что Лидочка о чем-то энергично и доброжелательно беседует с Уолшем. Ну о чем она с ним болтает! Договорились же после совещания сразу кофе идти пить!
Наверняка что-то затевает!
— То, что недавно перевели, это даже хорошо! — сказала она вслух. — И глаз не успел замылиться, и ни в каких группировках вы еще не задействованы!