– Но Арманд вовсе не очередной красавчик. Ты будешь смеяться, но я, кажется, влюбилась.
– Это не смешно. Тебе давно пора.
– Сегодня утром я даже плакала.
– Это еще зачем?
– Сама не знаю. Проснулась и как начну рыдать. Со мной такого не было никогда. Варь, он мне сегодня еще не звонил. Как ты думаешь, может это означать конец? Или, может, мне самой позвонить.
– Чем чаще ты звонишь мужчине, тем реже он будет звонить тебе, – философски вздохнула я. – Этой мудрой сентенцией порадовал меня один любовник, которому я однажды позвонила, чтобы денег занять. Но это так, к слову… Натка, опомнись. Какой конец?! Еще только десять утра. Конечно, он еще позвонит.
– Думаешь? Знаешь, если он предложит мне выйти замуж, я соглашусь не раздумывая.
– Какой прогресс. И это после недели знакомства.
– Восьми дней.
– Только учти, что цирковые чаще всего женятся на своих. Прорваться к ним сложнее, чем выйти замуж за британского герцога.
– Но если я буду работать ассистенткой Арманда, то разве не получится, что я тоже своя, цирковая?
Я улыбнулась. А все же жаль, что мне не пятнадцать. Давненько я вот с такой отчаянной решимостью не рубила канаты.
– Значит, ты твердо решила переметнуться от бедного Федоркина?
Наташа поколебалась.
– А какая разница, чьей ассистенткой быть? Эстрадного клоуна Пидоркина или циркового фокусника? По-моему, второе даже романтичнее.
– Только платят в цирке куда меньше, – вернула я ее с небес на землю.
– Ну, не знаю, – надолго призадумалась Натка.
Она вытащила сигарету из непочатой пачки, но тотчас же, досадливо поморщившись, запихнула ее обратно.
– Знаешь, а я бросила курить.
Клинический случай. Бросила курить. Наташка и сигареты. Она курила с тринадцати лет, и я даже представить не могла Натку без тлеющей сигареты в изящных пальчиках.
– Арманд не курит, – застенчиво объяснила она. – Наверное, ему неприятно со мной целоваться. Говорят, что некурящему поцеловать курильщика – это все равно что вылизать пепельницу.
– Теперь я тебе, кажется, верю.
– Варь… а как ты думаешь, в меня можно влюбиться? – вдруг с застенчивой улыбкой поинтересовалась она.
– Конечно, глупая. – Натка была такой красавицей в тот момент. Появилось в ней нечто более весомое, чем стандартно-кукольная привлекательность. Влюбленная Наташка перестала напоминать идиотскую пластмассовую Барби. Пусть это было, скорее всего, не взрослое продуманное чувство, а игра в любовь, навеянная неплохим сексом. Так всегда бывает с куколками вроде моей Натки – они влюбляются в пенис, а сами думают, что влюблены в человека. Начинают придумывать себе повод для страданий и слез. Что ж, через это тоже стоит пройти.
– Наташа, запомни, ты – самая красивая. Твой Арманд должен быть счастлив только от того, что ты иногда о нем думаешь.
Она просияла.
А я – признаюсь – ей даже немного позавидовала.
С каждым днем моя разбитая физиономия почему-то выглядела все хуже и хуже. По логике вещей она, наоборот, должна бы заживать – так нет! Глаз по-прежнему не хотел открываться – так что одна половина лица была у меня совершенно монгольской. Вокруг него темнело похожее на отвратительную расплывшуюся родинку пятно, края которого начали желтеть. Я была самой себе ненавистна и старалась не смотреть в зеркало.
Зато моя нога зажила быстро. Через несколько дней я уже не чувствовала боли при ходьбе, а через неделю вернулась к танцевальным упражнениям. Естественно, в зал я не ходила – боюсь, с такой физиономией меня могли не пустить в метро.
А до съемок новогоднего концерта в «России» оставалось чуть больше недели. Наташка жаловалась на катастрофическую усталость – Стася заставляла их репетировать по пять часов в день. Ежу понятно, что я осталась за бортом этого праздника жизни.
Это была катастрофа! Настоящий провал. Как я уже неоднократно повторяла, это был первый приличный концерт Федоркина. Вместе с нами за кулисами должны были оказаться самые настоящие звезды. Конечно, у Аллы Борисовны будет личная гримерная, но кто знает, может, я приглянулась бы какому-нибудь известному продюсеру и была бы приглашена в более раскрученный коллектив. К тому же на этом концерте будет работать специально нанятый Олегом Токаревым телеоператор. На основе концертного выступления Вилли будет смонтирован клип, в который я, увы, не попаду.
Самым неприятным в этой истории было то, что мое место должна была занять другая танцовщица. Об этом мне насплетничала Наташка. Ей удалось узнать, что Стася натаскивает ее в танцклассе, а на следующей неделе, перед самым концертом, запасной игрок, темная лошадка наконец будет представлена группе.
– Представляешь, это Стаськина племянница! – рассказывала Наташа. – Мне удалось просмотреть ее портфолио. Ничего, симпатичная. Но ты, конечно, лучше, – дипломатично добавила она, отведя взгляд от моего расквашенного лица.
– Какая она? – ревниво спросила я.
– Ну, темненькая…
– Ясен пень. – Предсказуемость Токарева заставила меня слабо улыбнуться. – Ты блондинка, значит, вторая девушка должна быть темненькой. Так было задумано изначально.
– Ох, Варька, неужели эту мымру навсегда к нам… Так поговаривают.
– Почему мымру? Ты же только что сказала, что она симпатичная.
– Да ну, на лошадь чем-то похожа, – скривилась Натка. – И потом, у нее проколот нос. Ненавижу женщин, у которых проколот нос.
– Спасибо за солидарность. Ради того, чтобы поднять мне настроение, ты всех вокруг готова возненавидеть.
– Но ты еще держишься, – сочувственно вздохнула она. – Я бы на твоем месте, наверное, обрыдалась.
– Ну мне же не пятнадцать лет.
На самом же деле мне было так тоскливо, что хотелось в лучших традициях мистического кино завыть на луну или в крайнем случае разбить парочку ни в чем не виноватых тарелок. Но я старалась держать себя в руках. Во-первых, я вовсе не была уверена, что битье посуды действительно могло хоть немного меня утешить или развеселить, а во-вторых, все находящиеся в квартире тарелки принадлежали хозяйке, а значит, мне пришлось бы платить за них из своего кармана. Что не очень-то приятно, учитывая перспективу потери работы.
Итак, дела обстояли хуже некуда.
Мне двадцать четыре года, и я полное ничтожество. У меня нет в этой жизни никаких преимуществ, кроме большой груди и довольно смазливой мордашки. Я даже не могу причислить себя к привилегированному сословию настоящих красавиц. Высшего образования у меня нет. Сразу после школы я устроилась танцевать в никому не известный ансамбль, гастролировавший по стране. Тогда мне казалось, что самостоятельно зарабатывать хоть какие-то деньги куда более интересно, чем просиживать место в пыльных институтских аудиториях.
Мне двадцать четыре, и я полный ноль.
Каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, мне хочется закричать. Конечно, лицо рано или поздно приобретет первоначальные очертания, но что мне с того?
Я потеряла работу. У меня нет денег. Тех, что остались, хватит максимум месяца на три-четыре. Никогда не умела копить. Откладывать средства на черный день – это не мое. У меня нет весомого профессионального опыта, чтобы претендовать на место в балете более-менее приличной группы. А конкуренция так велика, что отпадает желание даже записываться на бессмысленные кастинги. Конечно, можно опять опуститься до какого-нибудь третьесортного ансамбля и отплясывать народные танцы за гроши.
Или, перешагнув через собственные убеждения, податься в стриптиз. Стать шестовой полупроституткой. Раскручивать одышливых извращенцев на приватные танцы и иметь несколько сотен за ночь.
Мне двадцать четыре, и я классическая неудачница. Даже мужчины у меня нет.
Впрочем, не совсем так. Существует мужчина, который вот уже несколько дней настойчиво добивается моего внимания. Кажется, его даже мало интересует тот прискорбный факт, что в данный момент я похожа не на потенциальную любовницу, а на только что очнувшуюся после пьяной драчки привокзальную бродяжку.
Семашкин Денис Викторович.
Он все-таки позвонил мне – поинтересовался, понравился ли мне его подарок. Я была дружелюбной и в меру приветливой – в конце концов, я позволила ему одарить себя телевизором, а значит, больше не имела права на откровенное пренебрежение и хамство. И потом, если честно, мне было приятно слышать в телефонной трубке его голос. Я отдаю себе отчет, что это говорит о моей мягкотелости и полном отсутствии женской гордости. Но это правда. Я вовсе не собиралась впутываться в новую интрижку с Денисом, но каждый раз, когда тишину моей квартиры нарушала назойливая телефонная трель, я надеялась, что это он.
– Привет, солнышко!
– А, это ты…
– Не слишком, я слышу, ты мне и рада.
– Ну почему же, рада. Как раз собиралась тебе позвонить, чтобы поблагодарить за телевизор. Спасибо. Тебе совершенно необязательно было делать мне такой дорогой подарок.
– Но это вовсе не дорогой подарок, – довольно усмехнулся он. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Если не считать внешнего вида.
– Я соскучился.
– Денис, только не надо начинать все сначала.
– Варя, давай встретимся и поговорим. Просто разговор. Мне это очень нужно. Пожалуйста.
– Не думаю, что это нужно мне.
– Тогда я прошу сделать мне одолжение. Бог мой, неужели ты так занята, что не можешь уделить мне хотя бы час? Обещаю, что не буду к тебе приставать. – Его голос говорил об обратном. – Поужинаем, поговорим, и я отвезу тебя обратно домой.
– Это что, шантаж?
– В какой-то степени. Как насчет суши сегодня вечером?
– Боюсь, при виде моей рожи у остальных посетителей ресторана мгновенно пропадет аппетит.
– В таком случае не надо идти ни в какой ресторан. Я привезу все к тебе домой. Сможешь сплавить на часок свою соседку?
– Это вряд ли. Так у нас не принято.
– Тогда вот что. Я заеду за тобой в восемь, идет? Поедем ко мне, закажем чего-нибудь вкусненького… Обещаю рук не распускать. Просто поговорим.
Знал бы он, с каким трудом давалось мне очередное «нет». Хотя, скорее всего, он мог об этом догадаться – не обещающие ничего хорошего металлические нотки давно и безвозвратно исчезли из моего голоса. Я вновь готова была превратиться в податливый пластилин. Как же мне хотелось выслушать его версию причины нашего разрыва! Но упрямый внутренний голос назойливо сигнализировал об опасности.
Остановись, Варвара. Не смей. Хватит. Тебе и по телефону-то сложно ему противостоять. А что начнется, когда он возьмет тебя за руку, посмотрит на тебя так, как умеет смотреть только он? Да ты же мгновенно откажешься от своих дурацких принципов и дурацких обид, ты пойдешь за ним, как крыса за магической дудочкой.
– Так что, Варвара Михайловна? Восемь часов вас устроит?
А если он и правда мучим беспощадным чувством вины? Что, если в его приглашении никакой задней мысли нет? Неужели я такая мямля, что поплыву по течению от одного его взгляда?
И я сказала:
– Что ж… ладно. Но только на часок.
– Гарантирую. Спасибо тебе, Варенька.
Глава 5
Вот так я назначила свидание мужчине, который разбил мое сердце. До восьми часов оставалось не так много времени. И я побрела в ванную перемывать голову.
Вообще, я женщина уникальная. Умею наводить марафет за двадцать минут. Наташка, к примеру, может гримировать свое пятнадцатилетнее личико часами. Про Зинку вообще лучше промолчу – если она запланировала свидание, то в ванную мне в этот вечер не попасть. Она оккупирует ее часа на три, не меньше. Что она там делает все это время, ума не приложу. Иногда мне кажется, что на самом деле моя соседка Зинуля – мужчина. Дикая версия, зато это вполне объяснило бы ее многочасовое пребывание в ванной – ну как же, обработать эпилятором почти все тело, втиснуть ноги в изящные лодочки, перебинтовать мошонку, чтобы обтягивающие джинсы от Труссарди не выдали правды.
Я высушила волосы феном, наклонив голову вперед, чтобы прическа выглядела пышнее. Кончики волос накрутила на термобигуди. Я ненавидела себя за то, что мне хочется выглядеть красивой.
На несколько минут я задержалась перед шкафом. Если честно, у меня не так-то много одежды. Дрянные рыночные шмотки я не признаю. А мои гонорары не позволяют часто наведываться в бутики. Что надеть? Денису всегда нравились юбки. Помню, однажды зашли мы с ним в «Петровский пассаж», один из самых дорогих московских магазинов, маленький рай для небедных кокеток всех возрастов и мастей. И он заставил меня приобрести несколько вечерних платьев, которые мне некуда было носить. Каждое стоило столько, сколько я не зарабатываю за месяц. Денис расплачивался кредитной карточкой, на ценники он даже не смотрел.
Ни одно из этих платьев я так и не надела «в свет» – их видел на мне только сам Денис. Дело в том, что меня не приглашают на тусовки такого калибра, на которых дамы выглядят как наследные принцессы.
Больше других Денису нравилось длинное платье с прозрачным шлейфом. Нежно-голубое, мягкое, в струящихся нежных складках. Я погладила ладонью гладкий шелк. Вот бы Денис удивился, если бы я встретила его именно в этом платье!
К сожалению, платья эти я не надену больше никогда. Их придется сдать за треть цены в элитный секонд-хенд на «Третьяковке». В моей новой жизни лишние деньги мне не повредят, а вот этим шикарным платьям в ней места, скорее всего, не будет.
В итоге я выбрала строгую черную юбку колоколом и черную шелковую водолазку. Несмотря на почти пуританскую строгость (никто не сможет обвинить меня в претензии на кокетство), эти вещи смотрелись на мне сексуально. Не глядя я мазнула губы бледно-розовой помадой и подошла к зеркалу, чтобы привычно убедиться в собственной неотразимости.
Взглянула на себя и – отшатнулась.
Принарядившийся монстр.
Жаль, что шляпы с густой вуалью сейчас не в моде. Жаль, что я иду на свидание, а не на венецианский карнавал – в противном случае можно было бы прикрыть отвратительную физиономию изящной маской ручной работы и сойти за красавицу.
Вздохнув, я нацепила темные очки – турецкая подделка «Гуччи», купленная Зинаидой в переходе метро. Дымчатые стекла закрывали почти половину лица. Эта модель еще в прошлом году вышла из моды, но что поделаешь? Я занавесила волосами щеки, чтобы максимально скрыть от посторонних глаз синяки. Благодаря этому камуфляжу я приобрела вполне социально приемлемый вид, даром что круглые очки и растрепанная прическа сделали меня похожей на женскую версию Оззи Осборна.
Когда я уже собиралась выходить из квартиры, зазвонил телефон.
Услышав в трубке немного гнусавый голос Вилли Федоркина, я удивилась. Во-первых, никогда раньше он не звонил мне домой, и я даже не уверена была, что ему известен мой телефонный номер. Во-вторых, последние несколько дней я только тем и занималась, что пыталась привыкнуть к факту моего увольнения из кордебалета Федоркина. Я уже почти смирилась с тем, что Вилли стал частью моего прошлого.
– Варя! Как ты себя чувствуешь?
– Не хуже других.
– Мы по тебе скучаем. – Вилли замялся.
– Я по вам тоже, – пришлось вежливо ответить мне. Хотя – какая скука, когда я в красивой юбке стою в прихожей, а в машине у подъезда ждет меня мужчина, которого я и ненавижу, и люблю одновременно.
– Варя, вообще-то я тебе по делу звоню…
– Ясно, что не просто так. Выкладывай.
– Ты можешь завтра утром приехать в репетиционный зал?
– Зачем? – удивилась я.
– Варенька, у меня плохая новость. На твое место хотят взять Стасину племянницу.
– Это уже не новость, – мрачно вздохнула я. – Мне Наташка еще на прошлой неделе об этом рассказала.
– Так или иначе, мне она не нравится!
«Да тебе вообще женщины не нравятся, не зря же тебя Пидоркиным прозвали, – подумала я. – Вот если бы вместо меня в кордебалет приняли мускулистого мулата, ты был бы совсем не против!»
– Она слишком грубая, – жаловался Вилли, – по-моему, она совсем к нам не вписывается. Ее образ не подходит к моим песням.
– Вилли, давай посмотрим правде в глаза, – покосилась я на часы. Денис уже должен быть у подъезда. Пора сворачивать этот странный разговор. – Твои песни – это не высокое искусство, а обычная попса. И всем окружающим наплевать, кто машет ногами на заднем плане.
– Может, ты и права. Но мне, мне не все равно, кто, как ты выразилась, машет ногами. Мне хотелось бы, чтобы ногами махала именно ты… К тому же ноги у тебя красивее, чем у той девахи.
– Спасибо, – умилилась я. Почему-то комплименты от гомосексуалистов и маленьких детей всегда казались мне наиболее искренними. – Но до концерта осталась неделя. За это время мое лицо не заживет.
– У меня есть одна идея! – с энтузиазмом воскликнул он. – Не уверен, что из этого что-нибудь получится, но попробовать можно.
– Что за идея?
– Так ты придешь завтра в зал? В девять утра? Будем ты, я и Натка. Токареву и Стасе я ничего не сказал.
– Вилли, не темни. Я этого не люблю.
– Знаешь, на самом деле меня зовут Виктор, – смущенно признался он. – Так в моем паспорте написано. Вилли – это мой сценический псевдоним. Токарев придумал, а мне это имечко не очень-то и нравится.
Удивлению моему не было предела. С чего это он так со мною разоткровенничался?
– Зачем же позволил так себя окрестить?
– Не мог же я спорить с акулой шоу-бизнеса… Так ты придешь?
– Ну ладно, приду.
– Спасибо. Буду ждать. Только ты уж, пожалуйста, не опаздывай, потому что разговор предстоит серьезный.
Когда я выходила из подъезда, осторожно передвигаясь на высоких шпильках, сердце мое колотилось, точно заточенный в железную клетку голубь. Перед тем как открыть дверь, я остановилась, чтобы хоть немного успокоить дыхание. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он заметил мою нервозность. И вообще, я ведь уже успела убедить себя в том, что эта встреча свиданием отнюдь не является (ага, а зачем тогда нарядилась, как девица на выданье, зачем воспользовалась духами из фруктовой коллекции «Герлен», хочешь сказать, что забыла, что ему так нравился запах свежескошенной травы на твоих волосах?!).