Очевидно также, что лишь немногие нелегальные организации занимались переброской боевиков в военные лагеря. Людей нужно было разбить на небольшие группы, снабдить документами, достаточно надежными, чтобы проходить паспортный контроль в аэропортах, свести со своими людьми в перевалочных странах. И все это в строжайшем секрете, чтобы боевиков нельзя было перехватить и обезвредить. Вот связи в одной из таких структур нас и просили наладить, чтобы внедрить своего агента.
С подачи того же Кудинова у нас, правда, был агент среди диспетчеров, перебрасывающий боевиков через Грузию. К сожалению, долго это счастье не продлилось. За полгода до моего приезда этот молодой иорданец был найден с перерезанным горлом у себя в постели. Мы узнали об этом не по тайным каналам — убийцы постарались, чтобы о расправе стало известно всей мусульманской общине Лондона. Так что найти кого-то на замену будет непросто. Вся надежда была на Ашрафа.
Чтение Лешкиного архива заняло у меня часа четыре, не меньше. Потом я собирался посмотреть программу вечерних увеселений, пойти в театр, поужинать в незнакомом месте, если останутся силы, пошататься по Сохо. А в результате просто заснул. Закрыл специальную программу для чтения зашифрованных файлов, отложил ноутбук, чтобы вытянуться в постели, зевнул, наверное, и мгновенно вырубился. Как был: в одежде, с включенным светом, и даже не поставив будильник на утро. Почему-то когда ты летишь по ходу вращения Земли, из Восточного полушария в Западное, разница во времени сказывается несильно. А стоит пойти против этого закона всемирного вращения, как он тебе тут же об этом напоминает.
За четыре дня до похищения
1
Я зря беспокоился по поводу будильника. Ровно в три часа ночи невидимая рука распахнула мои глаза, и, как я ни сжимал снова веки, угомониться в этом положении они отказывались. Я попробовал принять горячую ванну, выпил три детские бутылочки виски из мини-бара, пощелкал каналами телевизора и в итоге раскрыл томик «Парерга и паралипомена», который читал в самолете. Однако мудрые мысли меня тоже не усыпили.
Мы встречались с Ашрафом в девять утра. Как и в первый раз, мы проверились в маленьком кафе, только теперь в Ноттинг-Хилле, и потом уже я сел в его машину. Это был маленький и унылый «Ровер-400», то есть автомобиль, по своему классу мало похожий на машину дипломата, хотя и всего лишь майора. Однако, похоже, пользовались им только под прикрытием, основательно проверившись: на «ровере» были лондонские номера.
Так что я не удивился, что египтянин действовал не один. Я отметил это, когда мы поравнялись с террасой ресторана, укрывшейся под двухцветными зонтами. Сидящий за столиком араб отложил газету, а Ашраф подтвердил получение сигнала кивком головы. Что это значило? Не мог же он официально попросить свою резидентуру его подстраховать? «Ребята, мне тут надо передать сведения одному шпиону, на которого я работаю. Так что вы прикройте меня». Похоже, и египтянин понял, что я понял. Но не смутился. Тогда зачем мне играть в невинность?
— Ничего? — спросил я. Есть такие многозначные слова, принимающие конкретное значение только в контексте.
— Это мой сотрудник. Но никто не знает, с кем я встречаюсь и для чего, — распознал это конкретное значение Ашраф. — Я отчитываюсь только перед своим начальником в Каире. — Он посмотрел на меня. — Уверяю вас, все в порядке.
— Ну хорошо, раз так. Чем порадуете?
— Пока, как я и предупреждал, радовать особо нечем. — Ашраф говорил медленно: большая часть его сознания явно была занята левосторонним движением. Он и ехал километров сорок в час, и, поворачивая на перекрестках, совершенно очевидно просчитывал в голове, в какую полосу он должен вписаться. — Пока у меня зацепка есть только по Чечне.
— Что за зацепка?
— Один парень, алжирец. Он воевал в Чечне в 95-м, а сейчас… Я не очень понимаю, чего он хочет на самом деле. Его подключают к переброске боевиков, но в душе ему все это не нравится.
— Тогда зачем ему этим заниматься?
— Говорю же вам, я с этим парнем толком не разобрался, мы едва перебросились несколькими фразами. С ним пока работает другой наш человек. Но, похоже, тот алжирец хочет подорвать их систему изнутри.
Хм…
— Что-то великовато для подарка судьбы, — заметил я.
— Я тоже об этом думал. — Ашраф посмотрел на меня. Какой же он все-таки худой. Какая-то серьезная болезнь? — Но тот другой наш человек уверяет, что с ним все в порядке.
— А вы уверены, что с тем другим вашим человеком все в порядке? Он кто?
— Он тоже связан с мечетью в Финсбери-парке. Точнее мне не хотелось бы говорить, он очень рискует.
— Мы могли бы проверить его по нашим каналам, — с деланным безразличием пожал плечами я.
— Я его знаю не один год. И знаю, что он работает не только на нас, но и на МИ-5. Возможно, еще и на французов. Кого еще вы надеетесь обнаружить среди его клиентов?
— Хотелось бы нас самих. Но это вряд ли — я бы знал, — небрежно заключил я.
— Кстати, тот наш человек подозревает, что имам этой мечети тоже связан с МИ-5, — продолжал Ашраф.
А это еще интереснее! Только сейчас бы не пережать.
— Раз мне самому нельзя увидеться с тем человеком, сможете уточнить, на чем основаны эти подозрения? — спросил я. Ашраф кивнул. — Ну а хотя бы с алжирцем-то вашим встретиться можно?
Египтянин оживился. Похоже, ему неприятно было мне отказывать.
— Когда вы хотите?
— Чем раньше, тем лучше. Я все равно пока сижу без дела.
— Прямо сейчас можете?
— А у вас все на мази? Давайте, конечно.
Ашраф достал мобильный и нажал на один из последних звонков.
Говорили они по-арабски. Я понял только «млех» — хорошо. Это когда Ашраф посмотрел на часы.
— Все в порядке, — сказал он мне. — Через полчаса, как вы хотели.
Ашраф залез в навигатор, поколдовал в нем с минуту, понял, что мы двигались в другом направлении, и развернулся на ближайшем круговом движении. В Англии их великое множество, намного больше, чем светофоров. Что разумно — перекресток не простаивает ни минуты. Теперь мы ехали на север Лондона, в Финсбери-парк.
— Где у нас встреча?
Ашраф покачал головой:
— Не у нас, у вас. Я вас передам агенту с рук на руки и уеду. Мне в том районе лишний раз лучше не светиться.
— Тогда просто скажите, куда ехать. Я сам прекрасно доберусь.
— Нет, он должен убедиться, что вы со мной. Мы так договаривались.
— И он отведет меня куда надо?
— Да, вас встретит сам этот человек. Его зовут Мустафа. Он живет поблизости, вы пойдете к нему домой.
— Да?
В свете этих обстоятельств моя поспешность уже не казалась столь обоснованной. Если бы меня хотели заманить в ловушку, действовать нужно было именно так. Чтобы у меня не было никакой возможности организовать подстраховку, хотя бы сообщить коллегам, на встречу с кем я иду и куда. Хотя, конечно, я сам напросился.
Ашраф понял мои сомнения по-другому.
— Конечно, в том районе было бы странно, что белый идет куда-то рядом с арабом. Но вы же смуглый, никто и внимания не обратит.
Знать хотя бы адрес той квартиры. Хотя если мне суждено там пропасть, все равно Кудинову концов не найти. Бородавочник такого поступка точно бы не одобрил.
А Некрасов? Это мой первый куратор по шпионским играм и, наверное, главный учитель по жизни. У него все многообразие сложных ситуаций было закодировано в очень емких, ярких и неизбитых сентенциях — то ли поговорках, то ли цитатах. Я с ним по-прежнему «на связи», хотя его нет в живых уже столько лет. Никакой мистики здесь нет. Психологи сказали бы, что Некрасов — член моей референтной группы. Когда я не знаю, как поступить, я спрашиваю себя: «А что бы сейчас сказал Петр Ильич?» Обычно его советы очень внятны, и я им, как правило, следую. Но тут в голове моей возникло нечто совсем туманное: «Легко ранили, и головы не нашли». А пояснее нельзя, Петр Ильич? Молчит. Видимо, нельзя.
Есть египтянину смысл заманивать меня в ловушку? Устранить человека — это всегда риск. Ашраф думает, что я из ЦРУ. Он понимает, что о сегодняшней встрече с ним я предупредил. Если я пропаду, меня начнут искать именно с него. Но ведь он может сказать, что я попросил высадить его у метро и больше он меня не видел. ЦРУ, не ЦРУ — что на это можно возразить?
Но отступать глупо.
— У вас, надеюсь, оружия с собой нет? — спросил Ашраф.
— Я же не гангстер.
Египтянин кивнул.
— И ни в коем случае не давайте им денег. Пусть сначала что-то сделают или представят ясный план.
— Кому «им»? Там будет несколько человек?
— Я не знаю. Мы договаривались только с Мустафой. Но он из…
Ашраф пробормотал, собираясь перевести для меня сложное название: «Аль-Джамаа аль-Исламийя аль-Мусаллаха».
— Из Вооруженной исламской группы, — подсказал я.
— Я не знаю. Мы договаривались только с Мустафой. Но он из…
Ашраф пробормотал, собираясь перевести для меня сложное название: «Аль-Джамаа аль-Исламийя аль-Мусаллаха».
— Из Вооруженной исламской группы, — подсказал я.
Не зря же я изучал Лешкину базу данных. Симпатичные ребята, приятно будет с ними познакомиться. ВИГ — главная алжирская организация террористов, вырезающая в своей стране целые деревни, которые поддерживают правительство. И объявившая Алжир запретной территорией для иноверцев — они уже убили там больше сотни иностранцев, включая католических монахов, которые многие десятилетия бесплатно лечили их соотечественников. Я давно там не был. Но вот Лешка лет пять назад ездил туда под прикрытием канадской христианской газеты, так он перемещался на двух машинах, набитых автоматчиками.
Ашраф с подозрением посмотрел на меня:
— Вы знаете арабский?
— Нет, только интересующие меня слова. А что вы сказали про меня этому Мустафе?
— Я сказал, что Чечня не самая большая головная боль для Египта, но у меня есть друг, которого это, несомненно, заинтересует.
— Он знает, откуда я?
Ашраф усмехнулся:
— Этого и я не знаю наверняка. Но это же не мешает нам сотрудничать.
Намек? Даже если нет. Я достал из кармана пухлый конверт.
— Кстати, вот вам на оперативные расходы. — Это такой эвфемизм. — Положу в бардачок?
Ашраф кивнул. И я в ответ на его туманную фразу не поспешил уточнять, откуда я, и он не стал настаивать. Здоровые деловые отношения!
В голове у меня возникла новая мысль. Мы с Кудиновым все ломали себе голову, как бы нам этого Ашрафа проверить. Вот она, возможность! В моем бумажнике была распечатанная на принтере страничка. Ничего ценного, просто краткая беседа Конфуция с Лао-цзы, на которую я случайно наткнулся и к которой мысленно возвращался столько раз, что в конце концов решил распечатать и носить с собой.
— У меня при себе одна бумага, которой лучше бы не рисковать, — сказал я. — Ничего особо секретного, но раз есть вероятность того, что наша встреча может закончиться непредвиденным образом… Я могу вам ее оставить? Вернете на следующей встрече.
— Конечно.
— У вас нет конверта?
Египтянин покачал головой:
— Только ваш.
Действительно. Я залез в бардачок, освободил конверт от обычной — сто листов — пачечки в банковской упаковке и вложил в него свой листок.
— Заклейте конверт, — посоветовал Ашраф. — Он заклеивается?
Не хочет, чтобы потом его могли заподозрить в том, что он чужой документ прочитал. Или специально так говорит, потому что знает, что сможет без труда конверт открыть и снова запечатать. Ну, ладно, ладно. Я отсоединил бумажную полоску и провел пальцами по клеевой части.
— Туда же положу, — сказал я.
Ашраф не очень следил за моими манипуляциями. Я-то в Лондоне никогда и не пробовал сам водить машину. Или кто-то из своих меня возит, или такси беру. Вот и сейчас, когда навигатор сообщил, что мы прибыли в Финсбери-парк, египтянин собирался было высадить меня у правого тротуара. Мне пришлось даже показать ему рукой, чтобы припарковался слева — вон, у рыбного бара.
— Никак не привыкну, — с досадой произнес Ашраф.
Напротив, через дорогу, оперевшись о сдвоенную телефонную будку, стоял невысокий, хрупкий на вид паренек. Он был в докерсах и серо-зеленом пуловере с капюшоном, натянутым на голову. В руке у него был бумажный пакет с торчащим из него французским багетом. На вид ему было не больше двадцати. Они с Ашрафом переглянулись.
— Можете выходить, это Мустафа.
— Завтра в час дня, как договаривались, — сказал я, не без труда выбираясь из низкого «ровера». Лешкин «рейндж-ровер» удобнее — с него спрыгиваешь.
— До встречи.
Я подождал, пока он отъедет. Подозрительных машин сзади не было, только красный автобус — одноэтажный, не как в центре Лондона, — на пару секунд загородил мне обзор. Сразу вслед за ним слева от телефона-автомата проехал другой автобус — там, как я теперь заметил, у станции метро было нечто вроде маленького автовокзала. Когда и этот автобус проехал, парня на той стороне улицы уже не было.
2
Что за черт? Я уже собирался переходить улицу, когда заметил его. Алжирец перебегал на мою сторону. Но устремился он не ко мне, а в одностороннюю улицу слева. Добравшись до тротуара, он взглянул на меня и продолжил путь. Я понял.
Через пару десятков метров улочка раздваивалась. Парень оглянулся, чтобы убедиться, что я иду за ним, и пошел правее. Сразу за поворотом открылось трехэтажное, белое с коричневым современное здание. Его можно было бы принять и за офисное, и за жилое, если бы не прилепленная к нему толстая серая труба минарета. Это и была центральная мечеть Северного Лондона, в обиходе именуемая Финсбери-парк.
Парень шел быстрым шагом, но не по-спортивному, а занося ноги сбоку и чиркая кедами по асфальту. За мечетью началась сплошная полоса типичных таунхаусов лондонских пригородов — тоже трехэтажных, только пониже. Народу не так много, но ощущение было, что вы где-нибудь в Рабате или Триполи. Прошла женщина в чадре, ведущая за руку одетых в разноцветные пуловеры курчавых детей. По другой стороне прогуливались двое пожилых африканцев в серых бубу и круглых шапочках на голове, с характерным для мусульман бритым лицом и заросшей бородой шеей. Мы прошли еще сотню метров до красного углового бара «Старый треугольник». Парень посмотрел налево, еще раз убедился, что я следовал за ним, и, перейдя улицу, вошел в кокетливое трехэтажное здание из серого кирпича.
Дом выглядел вполне буржуазно, слишком респектабельно для юного революционера. Кованая калитка в низкой, крашенной белой краской кирпичной стене. Мощенный плиткой крошечный палисадник, заставленный кадками с растениями. Белые пилястры вокруг входной двери и большого окна первого этажа, в котором отразилась моя приближающаяся фигура. Дверь за Мустафой защелкнулась, но с моим появлением приоткрылась.
В подъезде света не было, и, войдя с яркого солнца, я на секунду ослеп. За эту секунду чьи-то крепкие руки повернули меня к стене.
— Замри! — приказал за моей спиной молодой голос.
Руки быстро прошлись по моим бокам от самых подмышек, потом ощупали икры и лодыжки.
— Пошли, — сказал голос. — Только не шуметь.
Я обернулся. Парень уже поднимался через две ступеньки по узкой внутренней лестнице. Я не ошибся: это был таунхаус, видимо, с просторной гостиной на первом этаже и спальнями на каждой площадке.
Мустафа жил под самой крышей, за выкрашенной в красный цвет, как в пабе, дверью. Она, что было странно для классического таунхауса, закрывалась на замок. Парень повернул в скважине ключ и пропустил меня вперед.
Я вошел в прихожую, скорее, кусок коридора, совершенно пустой, если не считать одинаковых картонных коробок, аккуратно составленных вдоль одной стены. Справа была узкая, как шкаф, спальня с матрасом на полу, застеленным тонким разноцветным покрывалом. Рядом лежал раскрытый чемодан, с валяющейся на нем как попало одеждой. Я прошел левее в единственное подобие комнаты с двумя окнами, выходящими на улицу. Она тоже была обставлена минималистски: стол, два стула и телевизор с плеером на тумбочке.
— Вас как зовут? — спросил парень. Английский у него был не очень уверенным.
— Майкл, — ответил я. — Мы можем говорить по-французски, если хочешь.
Парень согласился с большой охотой, хотя разница в обращении тут же стала заметна. Я говорил с ним на «ты», он со мной — на «вы».
— А ты Мустафа, верно? — спросил я.
— Да. Ничего, если я приготовлю что-нибудь? — сказал парень, проходя в кухню напротив. — Я с утра ничего не ел, только кофе выпил.
Я пошел за ним. Мустафа, который теперь скинул с головы капюшон, был худым, с правильным, даже приятным лицом. При этом что-то в нем было не так. Я не сразу догадался, что именно. У парня были умные глаза и глупый рот. Так бывает: взгляд напряженный, проницательный, а губы вялые, даже не смыкаются целиком.
Кухня была такой крохотной, что мы вдвоем в ней не помещались. Двухконфорочная плита и раковина у стены с висящим над ними небольшим нагревательным котлом. Слева холодильник, и на нем электрический чайник. Справа две полки: на одной хозяин дома явно пил утренний кофе, а на верхней стояло несколько тарелок, пара чашек и высокий железный стакан с торчащими из него приборами. Жилище конспиратора, готового в любой момент сняться с якоря, бросив накопившийся мещанский хлам.
Мустафа положил пакет с хлебом на свободную полку и достал из-под плиты сковородку.
— Мы можем говорить, — сказал он, зажигая газ.
Обстановка для серьезного разговора была не самой подходящей, но другой, возможно, и не будет.
— Наш общий друг сказал мне, что вы своего рода специалист по Чечне, — начал я.