Каждый вечер мы спускались в Онгёрен. Каждый раз я находил какой-нибудь предлог, чтобы отделаться от мастера и одному побродить по улицам Онгёрена в надежде встретить Рыжеволосую Женщину. Желтый шатер театра стоял на прежнем месте.
На третий вечер я проходил мимо лавки столяра, как вдруг меня догнал Тургай.
– Ученик колодезного мастера, какой-то ты задумчивый!
– Отведи меня в театр, – попросил я.
– Пошли посидим.
В столовой «Куртулуш» мы сели за тот столик, за которым обычно собирались актеры.
– Прежде чем ты пойдешь в театр, тебе нужно научиться как следует пить ракы, – сказал Тургай.
На самом деле он был не намного старше меня. Я залпом проглотил ракы со льдом, который он поставил передо мной.
– Приходи к шатру в это же время послезавтра, – сказал Тургай. – Тебя встретят и проведут.
Когда мы с Махмудом-устой возвращались к себе, мастер предался воспоминаниям о счастливых минутах, которые он переживал, когда в очередном вырытом им колодце появлялась вода. Однажды владелец одного участка устроил в честь нового колодца угощение на сто человек и приказал зарезать четырех баранов. Иногда вода появлялась из совершенно неожиданного места, в неожиданный момент. Казалось, что Аллах льет воду в лицо истинно праведным мастерам. Сначала вода появлялась, как струйка из пиписьки младенца, а затем начинала бить с силой. Мастер, увидев воду, всякий раз улыбался, как счастливый отец новорожденного. Один мастер как-то раз так обрадовался, так кричал и прыгал, что подмастерья, которые сбежались на крики, случайно уронили на него ведро. А был один мастер, который всякий раз, когда появлялась вода, от радости на время совсем терял рассудок: он постоянно ходил к новому колодцу со своими учениками, которые должны были рассказывать, что почувствовали в тот момент, когда появилась вода, а он за это давал им по две ассигнации. Сейчас не осталось таких мастеров. Да и хозяева изменились. В прежние времена заказчик никогда не сказал бы мастеру, который проливает пот на его участке: «С меня хватит, дальше продолжай на свои деньги». Более того, он чувствовал бы себя опозоренным, если бы не кормил работавшего на его участке мастера, не оплачивал все его расходы и щедро не одаривал бы его, вне зависимости от того, появилась вода или нет. Но я не должен превратно понимать слова Махмуда-усты, ведь Хайри-бей очень хороший человек! Когда в колодце появится вода, он непременно осыплет нас подарками и заплатит причитающееся – совсем как в старые добрые времена.
17На следующий день земля из колодца окончательно превратилась в сухой песок и стала легкой, как солома. В ней то и дело попадались хрупкие белые истонченные ракушки, тонкие слюдяные пластинки, ломкие, как пластмассовые солдатики из моего детства, полупрозрачные камушки и куски пемзы. По мере того как Махмуд-уста копал, мы чувствовали, что вместо того, чтобы приблизиться к воде, мы все больше от нее отдаляемся, и совсем не разговаривали.
Впрочем, я был так счастлив сознанием, что наконец-то войду в театр, что вообще ни на что не обращал внимания. Я делал все, о чем меня просил мастер, и даже больше. Вечером от усталости я еле держался на ногах. Вскоре после ужина я прилег ненадолго и сам не заметил, как заснул.
Когда ночью я проснулся, Махмуда-усты в палатке не было. Я выглянул и в страхе сделал несколько шагов в ночной тьме. Мне показалось, что опустел весь мир и в нем никого, кроме меня, не осталось. От этой мысли я похолодел. Во всем, что окружало меня, таилась какая-то загадочная красота. Я чувствовал, что звезды над моей головой стали мне ближе и что меня ожидает счастливая жизнь. Интересно, а могла Рыжеволосая Женщина попросить Тургая, чтобы меня завтра пустили в театр?
Ветер задул сильнее, и я забрался в палатку.
Махмуд-уста пришел только под утро. Мы работали весь день. В ведре, которое я постоянно вытаскивал, все время был песок.
Когда мы сидели, как обычно, на нашем месте в кофейне «Румелия», я был очень напряжен. Ровно в 20.30, не говоря ни слова, я встал и переулками прошел к театру. Тургай не обманул меня.
Спектакль уже начался, в шатре сидело примерно двадцать пять – тридцать человек. Может быть, немного больше. Посредине было возвышение, сильно освещенное, и это придавало Театру Назидательных Историй загадочную атмосферу. Задник шатра был темно-синего цвета, как ночное небо, и на нем были нарисованы огромные желтые звезды. К некоторым звездам были пририсованы хвосты, а некоторые были очень маленькими.
Перед тем как впустить меня в шатер, Тургай протянул флягу со спиртным. Ракы теперь очень сильно шумел у меня в голове. Я хотел одного – увидеть Рыжеволосую Женщину.
Театр Назидательных Историй старался продолжать традиции бродячих театральных трупп в духе анатолийского революционного народного театра в период между семидесятыми годами и военным переворотом в восьмидесятых. Но в их репертуаре были не столько пьесы, направленные против капитализма, сколько множество разнообразных сценок на такие темы, как старинные легенды о влюбленных, сюжеты из народных сказок и дастанов[12], поучительные мусульманские и суфийские истории. Некоторые из них я так и не смог понять. Я увидел две юмористические сценки, в которых актеры изображали популярные телевизионные рекламы. В первой из них на сцену вышел парень с усами и в коротких штанишках, с копилкой в руках, и спросил у своей сгорбленной в три погибели бабушки, как ему следует поступить с накопленными деньгами. Бабушка (полагаю, что это была мать Рыжеволосой Женщины) в ответ показала не очень приличный жест, который насмешил публику.
Вторую сценку я толком не понял, потому что в ней появилась Рыжеволосая Женщина. Она была в мини-юбке, у нее были длинные стройные и красивые ноги, шея, плечи и руки были открыты. Она выглядела поразительно прекрасной с подведенными глазами и ярко-красными полными губами, сверкающими в свете прожекторов. Она взяла коробку со стиральным порошком и сказала что-то забавное. На сцене был желто-зеленый попугай, который ей тут же ответил. Попугай, конечно, не настоящий, кто-то за сценой его озвучивал. Сценка представляла бакалейную лавку, в которой попугай шутил над клиентами и рассказывал анекдоты о жизни, любви и деньгах. В какой-то момент мне показалось, что Рыжеволосая Женщина смотрит на меня, и сердце мое забилось. Улыбка ее была очень милой, движения рук очень быстрыми. Я был влюблен в нее и из-за ракы не очень понимал, что происходит на сцене.
Сценки продолжались, каждая длилась несколько минут. Едва заканчивалась одна, тут же начиналась другая. В одной из них человек, которого я считал отцом Рыжеволосой Женщины, появился на сцене с длинным, как морковка, носом. Сначала я решил, что он изображает Пиноккио, но он прочитал длинный монолог из какого-то произведения. Только много лет спустя я узнал, что это был Сирано де Бержерак. Эта сценка имела моралью следующее: «Внешность не важна, важна духовная красота».
После сцены из «Гамлета» – с черепом, книгой и вопросом «Быть или не быть?» актеры хором исполнили народную песню. Песня была о том, что любовь – это обман, а правда заключается в деньгах. Рыжеволосая Женщина откровенно смотрела на меня, и ее взгляд сводил меня с ума. Я толком ничего не понимал, моя голова кружилась от любви и ракы, но все то, что я видел, навечно записалось в моей памяти.
Из всех сценок я понял одну, про пророка Ибрагима. Пророк Ибрагим долго-долго умолял Аллаха о том, чтобы тот даровал ему сына. Потом сын у него родился (младенец был игрушечным), и пророк Ибрагим, уложив мальчика, вытащил нож и приставил ему к горлу. В этот момент он произнес проникновенные слова об отцах, сыновьях и покорности. Эти слова на всех произвели глубокое впечатление.
Тишина в зале нарушилась, когда Рыжеволосая Женщина показалась на сцене в новом наряде. Сейчас она была ангелом, ей очень шли картонные крылья и новый грим. Я аплодировал вместе со всеми.
Следующая сценка была впечатляющей – на сцене появились два старинных витязя в латах, масках, с мечами и щитами. Пока они сражались на своих пластмассовых мечах, из динамиков шел звук металлических ударов. Потом они немного поговорили и вновь принялись сражаться. Я решил, что актеры в доспехах были Тургай и отец Рыжеволосой Женщины. Они покатились по полу, наконец расцепились и вновь встали.
Я взволнованно смотрел на происходящее вместе с остальными зрителями. Пожилой витязь неожиданным ударом сбил с ног молодого, поставил ногу на его грудь и с размаху вонзил ему меч в сердце. Все произошло настолько быстро, что присутствовавшие в зале, на мгновение забыв, что мечи пластмассовые, всерьез испугались.
Молодой витязь вскрикнул, но умер не сразу. Напоследок он хотел что-то сказать. Пожилой склонился над умирающим. Он снял с себя железную маску с уверенностью человека, победившего своего соперника. И тут, разглядев браслет на руке молодого человека, ужаснулся. Затем снял маску с лица молодого витязя и отшатнулся. Последовавшие жесты показывали, что произошла ошибка. Пожилой явно испытывал сильную душевную боль. Зрители, которые только что смеялись над рекламной пародией, теперь уважительно молчали. В зале звучал плач Рыжеволосой Женщины.
Пожилой витязь сел на пол, обнял умирающего, прижал его к груди и заплакал. Так как он плакал искренне, то все, кто был в театре, неожиданно расчувствовались.
Его раскаяние передалось и мне. Я еще никогда ни в одном кино, ни в одном комиксе не видел, чтобы кто-то так открыто изображал чувства. До того момента я полагал, что боль можно выразить только словами. Между тем сейчас, глядя на сцену, я делил горечь раскаяния. То, что я видел, в тот момент казалось мне каким-то полузабытым воспоминанием.
Два витязя, на которых сзади смотрела Рыжеволосая Женщина, глубоко страдали. Она тоже испытывала раскаяние. Она заплакала еще сильнее. Возможно, мужчины были членами той же семьи, что и Рыжеволосая Женщина. Теперь в театральном шатре не раздавалось ни звука. Между тем слезы Рыжеволосой Женщины перешли в стихотворение-плач, а затем просто в стихи. Это было поразительное стихотворение, длинное, как рассказ. Я слушал, как в длинном монологе Рыжеволосая Женщина гневно говорит о мужчинах, о том, что она пережила с ними, и о жизни. В темноте ей было трудно меня разглядеть. И как будто из-за того, что мы не можем посмотреть друг другу в глаза, я совершенно не понимал, о чем она говорила. Я испытывал непреодолимое желание быть рядом с ней. Когда долгий поэтический монолог Рыжеволосой Женщины закончился, закончилась и пьеса и маленькая толпа зрителей быстро разошлась.
18Я вышел из театрального шатра, но ноги сами вели меня обратно. В этот момент рядом со столом, который использовали вместо кассы, я увидел Рыжеволосую Женщину.
Она сняла сценический костюм и была в юбке небесно-синего цвета.
Я опьянел настолько от первой любви, от того, что видел на сцене, и от ракы, что не чувствовал реальности происходящего, и мне в тот момент казалось, что я нахожусь в выдуманной мной фантазии.
– Тебе понравилась наша пьеса? – с улыбкой спросила Рыжеволосая Женщина.
– Очень понравилась, – ответил я, почувствовав прилив смелости.
Даже теперь, много лет спустя, мне хочется ревниво спрятать ее имя от читателя. Но я должен честно рассказать историю. Мы представились, как герои американских фильмов.
– Джем.
– Гюльджихан.
– Ты очень хорошо играла, – сказал я. – Я внимательно на тебя смотрел.
Мне стоило немалых усилий называть ее на «ты», потому что она оказалась старше, чем выглядела издалека и чем я думал.
– Как идут дела с колодцем?
– Мне кажется, что вода не появится, – сказал я.
Мне хотелось сказать: «На самом деле я остаюсь в Онгёрене только для того, чтобы видеть тебя», но такие слова могли показаться ей наглыми.
– Вчера у нас в театре был твой мастер, – сказала Рыжеволосая Женщина.
– Кто?!
– Махмуд-уста. Он уверен, что найдет воду. Ему тоже очень понравился театр и наше представление. Мы продали ему билет.
– По правде, Махмуд-уста ни разу в жизни не был в театре, – ревниво сказал я. – Однажды я рассказал ему драму Софокла о Эдипе, он на меня рассердился.
– Это правда, греческие пьесы в Турции не любят.
Неужели Рыжеволосая Женщина хотела, чтобы я ревновал ее к Махмуду-усте?
– Он сердился, потому что в той пьесе сын женится на матери.
– А вот вчера он не сердился, когда в конце спектакля отец убивает сына, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Наоборот, ему понравились старинные истории и легенды.
Интересно, встречались ли они с Махмудом-устой после представления? Я никак не мог поверить, что Махмуд-уста, после того как я уснул, ходил вечером в Онгёрен в театр, как солдат в увольнительную.
– Махмуд-уста на самом деле очень строгий, – сказал я. – Он только и думает о том, чтобы найти воду. Он и меня в театр не пускал. Если он узнает, что я сегодня вечером пришел сюда, то рассердится.
– Не волнуйся, я с ним поговорю, – сказала Рыжеволосая Женщина.
Я испытывал такую ревность, что некоторое время даже не мог говорить. Неужели Махмуд-уста и Рыжеволосая Женщина подружились?
– Твой мастер очень к тебе придирается? – спросила Рыжеволосая Женщина.
– На самом деле он относится ко мне как отец. Но он ожидает, что я буду выполнять каждый его приказ и во всем его слушаться.
– Слушайся его, конечно, – сказала Рыжеволосая Женщина, улыбнувшись. – Он же не насильно тебя держит в своих учениках… У твоей семьи совсем плохо с деньгами?
Неужели Махмуд-уста рассказывал Рыжеволосой Женщине, что я «маленький бей»? Неужели они разговаривали обо мне?
– Нас бросил отец, – признался я.
– Значит, тебя отец не воспитывал, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Тогда найди себе другого отца. В этой стране у всех по нескольку отцов. Государство-отец, Аллах-отец, отец-командир, в мафии отец… Здесь никто без отца не живет.
Рыжеволосая Женщина казалась мне и красивой, и умной. Я сказал:
– Мой отец был марксистом. – (С чего я вдруг не сказал «он и сейчас марксист»?) – Его пытали на допросе. Когда я был маленьким, он много лет сидел в тюрьме.
– Как звали твоего отца?
– Акын Челик. Но наша аптека называлась не «Челик», а «Хайят».
Рыжеволосая Женщина погрузилась в раздумья. Она ушла в себя и долгое время молчала. Почему на нее так подействовало, что мой отец был марксистом? А возможно, я ошибался: она просто устала и задумалась. И я рассказал ей об отце, который дежурил в аптеке «Хайят», о том, как я носил ему в аптеку еду, и о рынке в Бешикташе. Она внимательно выслушала мой рассказ. Но мне почему-то неприятно было говорить об отце, так же как и о Махмуде-усте. Мы недолго помолчали.
– А мы с мужем живем здесь, – сказала она, показывая на дом, мимо которого я столько раз проходил и на окна которого столько раз смотрел.
Я расстроился и даже рассердился, словно меня обманули. Но, несмотря на опьянение, я был в состоянии представить, что женщина в ее возрасте, которая к тому же работает в бродячем политическом театре, переезжающем по всей Турции из города в город, конечно же, должна быть замужем. Почему я не подумал об этом раньше?
– На каком этаже ваша квартира?
– Наших окон с улицы не видно. Мы живем на первом этаже в квартире одного старого маоиста, который позвал нас в Онгёрен. Родители Тургая живут наверху. Наши окна выходят в сад. Тургай сказал, что ты все время ходишь здесь и смотришь на окна.
Мне стало стыдно, что тайна моя оказалась известна. Но Рыжеволосая Женщина мило улыбалась. Ее полные красивые губы были очень притягательными.
– Спокойной ночи, – сказал я, – спектакль был очень хорошим.
– Нет, давай-ка пройдемся немного. Мне интересно послушать тебя.
Молодым читателям, которые сейчас, много лет спустя, читают эту историю, я должен сообщить следующее: в те годы, если привлекательная женщина в синей красивой юбке, тридцати с лишним лет, накрашенная (пусть даже и для театра), в пол-одиннадцатого вечера предлагала кавалеру: «Давай пройдемся», для большинства мужчин смысл ее слов был понятен. Конечно же, я к ним не относился. Я был просто лицеистом, который не мог скрыть свою наивную любовь. К тому же женщина была замужем. Правда, мы находились не в Анатолии – то есть в Азии, а в Румелии – то есть в Европе. Да еще и разговор наш зашел о социалистах, которые придерживались другой морали, совсем как мой отец.
Мы шли какое-то время, ни о чем не разговаривая. В небе над Онгёреном не было звезд. На привокзальной площади кто-то оставил прислоненным к статуе Ататюрка свой велосипед.
– Он говорил с тобой о политике? – спросила Рыжеволосая Женщина.
– Кто?
– Отец.
– Нет.
– Разве друзья твоего отца не приходили к вам домой? – продолжала выпытывать она.
– Отца часто не бывало дома. Но и отец, и мать не хотели, чтобы я вмешивался в политику.
– Почему отец не привил тебе левые взгляды?
– Я хочу стать писателем.
– Напишешь и нам пьесу? – сказала она, загадочно улыбнувшись. – Я бы хотела, чтобы кто-то написал пьесу или книгу обо мне, чтобы в этой книге была вся моя жизнь.
– На самом деле я хочу стать драматургом, – сказал я. – Но сначала мне нужно прочитать много пьес. Первая классическая пьеса, которую я прочту, будет «Царь Эдип».
Привокзальная площадь поздним вечером казалась смутно знакомой, словно воспоминание. Ночная тьма скрывала бедность и неухоженность Онгёрена, в свете бледно-рыжих уличных фонарей здание вокзала и площадь превратились в загадочную картину, которую можно было бы печатать на открытках. Военный джип, медленно круживший по площади, ярким светом фар осветил в сторонке стаю собак.
– Они ищут тех, кто устраивает беспорядки и нарушает закон, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Почему-то здешние солдаты ведут себя очень неприлично.
– Вы играете для них что-нибудь особенное по пятницам и воскресеньям?
– Нам нужно зарабатывать деньги, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Мы народный театр, а не государственный, от правительства деньги не получаем.
Внезапно она протянула руку и сняла соломинку, прицепившуюся к моему воротнику.