В зоне ответственности группы Ястребцова горячие кавказцы быстро утихомирились. Молодой лейтенант навел порядок железной рукой. Вычислив главных бузотеров, он нанес несколько ночных визитов. После беседы заводилы выковыривали из десен осколки зубов или оказывались в реанимационном отделении больницы. Приходя в сознание, они видели над собой улыбающегося лейтенанта Ястребцова, обещавшего позаботиться об их семьях. После такого обещания у них пропадало желание участвовать в погромах и разборках. Желтые глаза лейтенанта парализовывали волю горячих кавказцев.
Но однажды Ястребцов перестарался. Остановив при досмотре замызганный «Жигуль», спецназовцы нашли в багажнике смазанный оружейным маслом новенький автомат. «Калашников» даже не был спрятан и лежал поверх ящиков с фруктами. На шоссе Ястребцов провел расследование, после которого череп водителя не смог бы склеить ни один нейрохирург.
Военная прокуратура возбудила дело об умышленном убийстве. Но командование попросило не выносить сор из избы. Тогда ушлый прокурор обвинил лейтенанта в превышении служебных полномочий. Это тоже не понравилось руководству. Пошевелив извилинами, ответственные лица нашли компромиссный вариант. Медицинская комиссия обнаружила у лейтенанта Ястребцова редкое инфекционное заболевание, при котором воспаляется кора головного мозга. Побочным следствием редкой болезни бывают кратковременные приступы шизофрении. Следовательно, по заключению авторитетной комиссии, лейтенант Ястребцов не может нести ответственность за содеянное. Он должен быть комиссован по состоянию здоровья и направлен на лечение. Кроме того, лейтенанту, подхватившему коварную заразу при исполнении служебного долга, полагается пенсия.
Благоразумный Серега Ястребцов перечить командованию не стал. Он принял все условия, спасаясь от тюрьмы. Военная карьера оборвалась, не успев начаться. Но он не жалел о скоропалительном финале. Там, в Пригородном районе, он впервые почувствовал себя хищником, которому нравится убивать. Убивать не по приказу или необходимости, а когда возникнет желание.
Покантовавшись в клинике, бывший спецназовец выписался с диагнозом, отмечавшим некоторые изменения в психике. Пациенту предписывалось навещать психиатра каждые полгода для профилактического осмотра по месту жительства. Но пациент услугами эскулапов не воспользовался. Он пропал, а его история болезни затерялась в пыльных шкафах клиники.
Ястреб сменил климат. В составе отряда русских добровольцев он отправился в райский уголок для любителей острых ощущений – Боснию. Идейные спутники талдычили о славянском единстве, православном братстве и исламской угрозе, а он смотрел в иллюминатор самолета, предвкушая большое приключение.
Босния была адским котлом, местом всеобщей резни. Ястреб оказался в своей стихии. Сербы назначили отличившегося в боях русского командиром мобильной группы, совершавшей рейды по тылам противника. Ястреб с бандой отъявленных головорезов колесил по дорогам, устраивал диверсии и засады, пока сам не угодил в расставленную западню.
Его команду взяли в клещи у древнего монастыря. Подбив из гранатомета головную машину, противник шквальным огнем заставил людей Ястреба отступать к монастырю по убранному кукурузному полю. Они яростно огрызались, отстреливаясь из всех видов оружия, но силы были неравными. На открытом пространстве их убивали как куропаток.
До красноватых стен обители добрались только Ястреб и могучий казак из Ростова-на-Дону по имени Вася. Ворота монастыря были наглухо заперты. По полю, растянувшись цепью, двигался враг. С каждой секундой человеческие фигурки увеличивались в размерах.
– Все, хана, – казак, отстегнув рожок короткоствольного автомата, убедился в отсутствии патронов. – Сейчас секир башка будут делать.
Он опустился на корточки. Сняв с шеи цепочку, Вася поцеловал нательный крест и водрузил его обратно. Затем из кармана куртки он извлек отполированный патрон, снарядил и пристегнул магазин. Передернув затвор, казак приставил автомат к груди.
– Прощай, Серега! Не поминай лихом! – на выдохе произнес Вася, нажимая на спусковой крючок.
Казак промазал. Пуля, черканув по сердцу, закружилась, наматывая внутренности могучего тела. И в ту же секунду достали Ястреба. Он почувствовал толчок и обжигающую боль ниже правого плеча. Камуфлированная куртка набухла кровью. Ноги стали ватными, а в голове зазвенел колокол. Но Ястреб устоял на ногах.
В арсенале командира диверсионного отряда оставались парочка гранат и несколько патронов в обойме австрийского пистолета «глок». Достаточно боеприпасов, чтобы продать свою жизнь или с честью уйти из нее. Но Ястреб не стрелял в приближавшихся людей. По нарукавным шевронам, украшавшим куртки врага, он опознал боснийских мусульман. Боевики приближались осторожно. Пригибаясь к земле, короткими перебежками боснийцы ползли к монастырю как саранча. Ястреб спрятал руку с зажатой гранатой в карман. Достав сигарету, он закурил и сел рядом с корчившимся в пыли казаком. Жизнь никак не хотела уходить из могучего тела ростовчанина.
Осмелев, враги поднялись в полный рост. Подошедший первым юнец с едва наметившимися усиками что-то гортанно выкрикнул, приставив ко лбу Ястреба ствол автомата.
«Стреляй, сопляк! Наслаждайся видом вылетающих мозгов! Слишком много базара для такого момента… Нет, пацан, ты не сможешь выстрелить в упор, пока я смотрю тебе в глаза», – вел мысленный диалог пленный, с наигранным спокойствием мусоля сигарету, зажатую в уголке губ.
Галдящая толпа боснийцев, бряцающих оружием, расступилась. Сквозь коридор боевиков прошел низкорослый человек, одетый в безупречно белый шерстяной свитер и черные брюки без единой пылинки. Среди пятнистого камуфляжа военной формы он выглядел франтом, прибывшим сыграть партию в гольф. Подойдя к Ястребу, франт неожиданно спросил на ломаном русском:
– Россиянин?
– Да…
Командир боснийцев безмолвно указал на скрипящего зубами Василия.
– Тоже русский, – сплевывая кровью, ответил Ястреб.
Толпа боевиков кипела от возмущения. Казалось, они готовы голыми руками закопать добровольных помощников сербов в землю. Коротышка обернулся. Толпа замерла под тяжелым взглядом предводителя.
«Кажется, отвоевался», – пульсировала одинокая мысль в мозгу Ястреба.
Он пожелал себе быстрой смерти и приготовился вырвать чеку гранаты, зажатой в потной ладони.
Но коротышка вдруг осклабился, показывая ряд неровных зубов. Затем он указал на Василия, черканув ладонью по горлу. Ястреб понял этот интернациональный жест, символизировавший смерть. Неспешно – давала знать о себе потеря крови – Ястреб вытащил из ножен, висевших на широком поясном ремне, зазубренное лезвие натовского штык-ножа. Трофей подарил командиру казак, снявший добычу с убитого в рукопашном бою боснийца. Ползком подобравшись к товарищу, Ястреб приподнял его голову и мастерским движением профессионального убийцы взрезал глотку.
Василий захрипел, забившись в конвульсиях. Густая кровь хлестнула фонтаном. Веер рубиновых брызг окропил лицо Ястреба и стены монастыря. Внезапно где-то в поднебесье глухо ухнул колокол. Длинный, пронзительный звук разбуженной меди поплыл над кукурузным полем к череде холмов на горизонте. Отчаянный звонарь обители будто сигнализировал богу об еще одной душе, проданной дьяволу.
Коротышка кивнул снайперу. Стрелок припал к монокуляру прицела, нашел цель и выстрелил. Гул колокола заглушил крик падающего с высоты звонаря.
– Ибрагим Хаги, – коротышка протянул Ястребу ладонь с пухлыми пальцами, унизанными золотыми перстнями.
Через три месяца сербская разведка доносила о русском наемнике, воюющем в отряде албанских сторонников боснийских мусульман. А на кресте, воздвигнутом под стенами в честь русских братишек, сложивших головы за правое дело, значилась фамилия Ястребцова…
«Боже, сколько воды утекло с того времени. Славные были денечки», – телевизионная картинка растревожила воспоминания Ястреба.
Дикторша зачитывала прогноз погоды. Повиливая обтянутой узким платьем попкой, девушка ходила у карты с линиями циклонов, атмосферных фронтов, пятнами облачности. Прогноз был оптимистичным. Погода обещала быть ясной от Балтийского побережья до Адриатики. Ястреб убрал громкость. Взяв стакан, он шутливо чокнулся с телевизионным экраном:
– За благоприятные климатические условия, красавица!
Теледива ослепительно улыбнулась, успев на прощание отрекламировать чрезвычайно эффективное средство против запоров и вздутия живота.
«Пора укладываться. Сон действительно лучшее лекарство от многих недугов. К тому же скоро сон станет роскошью. Надо подготовиться, поднакопить сил перед серьезным делом», – сладкая дремота брала хозяина виллы в свои объятия.
За дверью кабинета раздалось чахоточное покашливание. Кто-то деликатно намекал на желание войти.
За дверью кабинета раздалось чахоточное покашливание. Кто-то деликатно намекал на желание войти.
– Зенон, ты? – безошибочно определил Ястреб.
– Можно? – спросил скрипучий голос, принадлежавший компьютерному гению.
Дверь отворилась. В прямоугольном проеме возникла сутулая фигура с перекошенными плечами. Зенон держал в руках ворох бумаг, как обычно залитых кофе и перепачканных жирными пятнами.
– Что-нибудь существенное? – голосом усталого царедворца спросил Ястреб.
– Весьма. Стал бы я ломиться на ночь глядя по пустякам, – компьютерщик разложил на столе распечатанные материалы.
Ястреб терпеливо ждал, выдерживая паузу. Поспешность не была его стилем.
– Посмотри, что я нашел, – немного растерянно произнес Зенон, придвигая кипу бумаг.
Хозяин виллы углубился в изучение материала. Он отсортировывал листы, раскладывая их в отдельные стопки. Информация, добытая Зеноном, была разрозненной и происходила из различных источников. Сухие строки судебных протоколов соседствовали с газетными репортажами и выдержками из послужного списка. Во всех без исключения документах речь шла о Дмитрии Рогожине, бывшем майоре отдельной бригады МВД специального назначения, носившем оперативный псевдоним Святой.
– На ловца и зверь бежит, – вполголоса бормотал Ястреб, перебирая бумаги.
– Да, редкая удача. Я как-то сразу выцепил его в банке данных. Потом электронные подшивки прессы перелистал. Крутой мужик.
– Впечатляющая биография. Послужной список интереснее приключенческого романа читается. Прошел огонь, воду и медные трубы. Закончил службу матушке-Родине в девяносто четвертом году. Попал в засаду на горном перевале и был ранен. Из госпиталя бежал. Вел самостоятельное следствие по делу родного брата, обвиняемого в убийстве собственной жены. Забавно… Я угадал в нашем новом знакомом правдолюбца, – Ястреб отложил бумаги и принялся разглаживать ниточку шрама.
Залетевшая в кабинет ночная бабочка билась об абажур настольной лампы. Машинальным взмахом руки желтоглазый поймал насекомое и аккуратно раздавил пальцами.
– Дмитрий Рогожин устроил самосуд над людьми, подставившими брата, но самого брата спасти не сумел. Сдался властям… – продолжил чтение документов Зенон.
– Дурак, – немедленно вставил Ястреб, имевший свое мнение о законе.
– …был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу закрытого типа.
– А в этом мы похожи. Оба стопроцентные психи, – захохотал Ястреб, запрокинув назад голову.
– Погиб при пожаре психушки, – лохматый бородач отложил последний лист.
– Что в прессе писали?
– Некая Дарья Угланова сделала журнальный репортаж, навестив осужденного майора в психушке как раз в день пожара.
– Любопытное совпадение, – Ястреб сделал пометку в блокноте.
– Послушай, Ястреб, зачем тебе мертвецы? – недоуменно пожимая плечами, спросил Зенон, не знавший о дневном происшествии.
– Сегодня человек, называвший себя Святым, отделал моих людей под орех. Лишай вернулся с пастью, набитой песком, и свернутой челюстью. Двое других – не лучше. Человек, называющий себя Святым, помешал довести до кондиции известного тебе клиента Стивена Хоукса. Он сжег нашу машину.
– Но ведь Святой мертв!
Подняв над головой кипу бумаг, Зенон энергично потряс, казалось, неопровержимыми доводами. Вставший Ястреб оказался на голову выше сутулого компьютерщика. Он осторожно перехватил бумаги и спрятал в ящик письменного стола. Затем посмотрел на Зенона и тихо процедил сквозь зубы:
– Святые умеют воскресать.
Минут через двадцать багровые окна виллы потухли. Тьма вступила в свои права царствовать над спящей землей. Только бродившие по двору особняка собаки и охранники бодрствовали до утра.
Глава 3
Первый месяц лета выдался жарким. Синоптики предсказывали рост температуры и отрицали возможность дождя. Город плавился под лучами палящего солнца. Задыхаясь от смога, горожане литрами поглощали прохладительные напитки, приносили баснословные прибыли производителям мороженого.
Состоятельные москвичи отправлялись на заграничные курорты, исключив из списков Адриатику, над которой носились натовские бомбовозы, утюжившие непокорных сербов.
Люди среднего достатка с сожалением вспоминали недорогие болгарские курорты, читая сообщения в газетах об очередной крылатой ракете, грохнувшейся в предместьях болгарской столицы. Основная масса москвичей, чьи кошельки и заначки опустошил финансовый кризис, с лейками и шлангами спасали будущий дачный урожай или проводили выходные, загорая на берегах водоемов Подмосковья.
Дмитрий Рогожин хорошо переносил жару, но плохо – городскую суету. Однако город притягивал Святого словно магнит. Выбравшись из очередной передряги, а их в судьбе бывшего майора частей специального назначения хватало с избытком, он возвращался в шумную, суетливую столицу. Московский стиль жизни был Святому не по душе. Вечная погоня за призрачным успехом, за большими деньгами, за славой и известностью были уделом жителей Первопрестольной. А он, выросший в отдаленных военных городках, вокруг которых простиралась степь, бесконечная, как сама вечность, тянувший лямку службы там, куда не добиралась ни одна генеральская инспекция, исповедовал иные ценности в жизни. Впрочем, идеалы Святого мало чем отличались от идеалов порядочных людей, веривших в справедливость, не прощающих предательства, полагавших, что совесть не продается даже за очень большие деньги. Бывший майор не просто верил в благородные принципы, под которыми мог подписаться любой нормальный человек, он действовал, добровольно подчиняясь законам совести.
Жить по совести оказалось дорогим удовольствием. Оказалось, что ради справедливости приходится переступить через статьи Уголовного кодекса. Оказалось, что негодяя, убийцу, махинатора, продажного чиновника или высокопоставленного военного, ставшего откровенным предателем, не так-то просто припереть к стенке и отправить на нары за совершенное преступление. В современной России разная мразь научилась манипулировать законами, обвиняя невиновных, устраняя конкурентов, запугивая сограждан.
Святой не желал повиноваться такому закону. Однажды выбрав свой путь, опасный, как лезвие самурайского меча, он восстановил справедливость и оказался вычеркнутым из списка законопослушных граждан. Битый жизнью экс-спецназовец не сломался в мрачных камерах следственного изолятора. Он выдержал пытки психушки, где здоровый мужчина быстро превращался в безмозглую скотину, готовую по приказу поглощать собственное дерьмо. Добыв свободу, Святой не изменил своим принципам, хотя судьба долбила его со всех сторон.
Но бывший майор не был неудачником, пытавшимся плыть против течения. Он оставался солдатом, ведущим персональную войну, на которой случалось затишье.
Лето предпоследнего года уходящего века Святой проводил в Москве. Выбравшись из последней передряги, добавившей седины и несколько шрамов на теле, он почувствовал необходимость пожить жизнью мирного обывателя. Нет, это не было усталостью. Просто Святой боялся привыкнуть к насилию и крови, переродиться из человека в машину, умеющую только крушить и убивать.
Размеренный темп жизни, встречи с друзьями, вечерние посиделки за бокалом хорошего вина или чего-нибудь покрепче, работа и прочие скромные радости восстанавливали силы и приводили в порядок нервы лучше любого лекарства. Все это Святой смог найти в задымленном, суетливом городе.
Старая приятельница Святого, неугомонная журналистка Дарья Угланова, прославившаяся скандальными репортажами и сенсационными расследованиями, мудро посоветовала:
– Не зашивайся в глушь. В провинции каждый новый человек привлекает внимание. А здесь все заняты сами собой. Лучший метод конспирации – затеряться в толпе на людном месте.
Близких людей у Святого оставалось немного. К тому же он часто оказывался в водовороте событий, оканчивавшихся для окружающих трагически. Угланова же была по натуре авантюристкой, которой сопутствовала удача.
– Я твой счастливый талисман, – повторяла Дарья, прижмуривая удивительно чувственные глаза.
– Может, это я твой ангел-хранитель? – заключая девушку в объятия, спрашивал Святой.
– Скорее бес-искуситель, обольщающий невинное создание, – ворковала журналистка, прижимаясь к сильному мужчине.
Слова о невинности были явным преувеличением. Жгучая брюнетка с феноменальной фигурой в профессиональных целях, правда, в исключительных случаях пользовалась своими природными данными, обольщая нужных мужчин, ужасно разговорчивых в постели. Дарья не находила подобный способ добычи информации безнравственным, утверждая, что работа должна приносить пользу и наслаждение. Последнее утверждение было шуткой.