– Да, но тем не менее именно к Германии чаще всего обращались взоры российских правителей, когда нужно было навести порядок в стране и покончить с вашим пресловутым русским хаосом. К тому же в России есть очень много народов, которые с удовольствием предпочтут немецкий порядок русской безалаберности.
– Не заблуждайтесь, господин генерал. Утверждения вашей пропаганды о том, что русские люди – недочеловеки, поверьте мне, не прибавляют Германии симпатий в нашей стране.
– Вы не зря употребили слово «пропаганда», генерал. Ведь на войне так трудно провести четкую грань между моральным и аморальным. Я убежден, что белорусы, украинцы, грузины, туркмены и представители других национальных меньшинств воспримут эти лозунги должным образом. Именно как пропаганду военного времени.
– Даже если вам и удастся дать различным народам Советского Союза независимость, это будет только временный эпизод в неотвратимом движении к коммунизму. – Шепетов допил вино и поставил бокал на пол рядом с собой. – Знаете ли вы, что сейчас в Советском Союзе поднимается новая волна патриотизма? В московских театрах снова идут, и с большим успехом, такие спектакли, как «Кутузов», «Иван Сусанин» и «Князь Игорь». Во всех этих пьесах, если вы не знаете, захватчик, добившийся вначале больших успехов, в конце концов оказывается побежденным благодаря безграничной доблести русского народа и огромным просторам России.
– Да, но во всех этих эпизодах русский народ вел за собой русский вождь. Не так ли? – не сдавался Шелленберг, поигрывая в руках бокалом с недопитым вином. – А кто сейчас стоит во главе России? Грузин!
– И грузин, и русский, и молдаванин – все мы советские люди. К тому же выдающиеся организаторские качества товарища Сталина сплотили в едином Отечестве людей сотен национальностей. А подкрепляет это сплочение необычайная мощь Красной Армии.
– Почему же мощь Красной Армии никак не может остановить победоносное шествие доблестной германской армии?
– Если помните, Наполеон тоже победоносно шествовал до самой Москвы, а потом был вышвырнут не только из пределов России, но и из самой Франции. Могу вам по секрету, генерал, поведать о некоторых разговорах, ходивших в Генштабе Красной Армии.
– Сделайте одолжение. – Шелленберг тут же оживился и напрягся.
Заметив это, Шепетов усмехнулся.
– Мне кажется, это не совсем то, что бы вы хотели услышать.
– А откуда вы знаете, что бы я хотел услышать?
– Ну что ж, извольте. Так вот! Наши руководители говорили о том, что Сталин готов принести в жертву двадцать или даже тридцать миллионов людей, лишь бы заставить противника глубже втянуться в пределы страны. Когда же наступательный порыв немцев в связи с этим постепенно выдохнется, то последние решающие битвы развернутся на избранных нами рубежах, в обстановке суровой зимы. Одно лишь обеспечение коммуникаций отвлечет значительную часть материальных ресурсов немцев, не говоря о том, что они будут весьма уязвимы для действий партизан. Есть приказ товарища Сталина при отступлении ни в коем случае не допускать, чтобы хоть одна фабрика, станок или даже бак с горючим попали в руки противника. И вот тут-то на немцев, упоенных успехами, ослабленных борьбой со стихией и нашими контрмерами, внезапно обрушится новое, хорошо организованное наступление… Ну что, генерал, будете и дальше вести со мной воспитательные беседы?
Шелленберг встал, поставил на стол бокал, начал ходить по кабинету, скрестив руки на груди. Сел за стол, нажал на кнопку звонка. Вошел оберштурмбаннфюрер Грейфе.
– Прикажите отвести пленного в его камеру.
Грейфе выглянул в приемную и жестом руки подозвал двух дебелых конвоиров-шарфюреров.
– Уведите пленного! – скомандовал Грейфе.
Генерал Шепетов поднялся, посмотрел в сторону Шелленберга. Их взгляды на какое-то время пересеклись. Оба, казалось, поняли друг друга окончательно. Затем Шепетов слегка кивнул головой, прощаясь, и твердым шагом вышел из кабинета бригаденфюрера. Когда за ним закрылась дверь, оберштурмбаннфюрер вопросительно посмотрел на своего начальника. Шелленберг еще некоторое время молчал, листая папку с делом Шепетова. Затем резко захлопнул ее и поднял глаза на начальника Восточного отдела.
– В концлагерь его. В Заксенхаузен! И никаких поблажек! Пусть там сгниет!
– Слушаюсь, господин бригаденфюрер.
В 1943 году Иван Михайлович Шепетов казнен фашистами за попытку побега из концлагеря.
Глава вторая
1
Сентябрь 1943 года. Разведывательная школа абвера в Брайтенфурте, близ Вены, разместилась в средневековом замке. Канарис любил сюда приезжать. Здесь он не только избавлялся от берлинского глаза, но и отдыхал душой и телом.
Адмирал вместе со своим адъютантом сошел на землю по трапу и выслушал доклад встречавшего его прямо на взлетной полосе начальника школы в чине полковника сухопутных войск.
Выслушав доклад, Канарис приказал:
– Полковник, я хотел бы сразу осмотреть вашу школу.
– Может быть, сначала пообедаете и отдохнете, адмирал?
– Я прилетел сюда из Берлина не для того, чтобы отдыхать, полковник. Обстановка на Восточном фронте не располагает для отдыха. Необходимо форсировать подготовку диверсантов и в ближайшие недели включить выпускников школы в строй действующих разведывательных резидентур.
– Да, адмирал! – Начальник школы вытягивается по стойке «смирно». – Тогда прошу за мной.
Полковник ведет адмирала к зданию школы. По дороге им встречаются преподаватели и слушатели школы, мужчины и женщины, одетые в немецкую полевую форму. При виде высоких чинов все вытягиваются и отдают честь. Прошли через столовую, где готовился обед. Канарис лично продегустировал несколько блюд, поговорил с поварами. Пошли в казармы, на плац. Наконец, зашли в один из классов. На стенах его, помимо необходимой наглядной агитации, висели портреты вождей Третьего рейха, а также карикатуры на советских лидеров и социалистический строй.
Увидев вошедших, преподаватель скомандовал:
– Класс, встать! Смирно!
– Доложите состав и национальность обучающихся, – приказал Канарис преподавателю.
– В этой группе все офицеры Красной Армии, от лейтенанта до капитана. По национальности: два украинца, грузин, молдаванин, белорус, остальные русские.
– Комиссаров, коммунистов среди них нет?
– Никак нет, господин адмирал.
– Такой контингент у нас выделен в отдельную группу, господин адмирал, – резюмировал начальник школы.
– Очень хорошо!
Шеф абвера прошелся вдоль класса, внимательно вглядываясь в лицо каждого слушателя. Те стояли, не шелохнувшись, боясь лишний раз даже дохнуть. Канарис остановился рядом с одним из слушателей – выше среднего роста сухощавым, но широкоплечим блондином с зелеными глазами, благородными чертами лица и большим лоснящимся лбом, лет тридцати пяти. Канарис осматривал его с любопытством. Это был Таврин.
– Вы кто?
– Слушатель Политов, господин адмирал, – вытянулся в струнку Таврин. – Бывший капитан Красной Армии. Перешел на сторону Германии по идейным соображениям. Я – сын полковника российской императорской армии, расстрелянного большевиками в 1919 году.
– Когда он оказался в плену? – повернулся Канарис к начальнику школы.
Начальник школы открыл папку с личными делами слушателей, нашел нужное «дело».
– В мае 1942 года, господин адмирал.
Канарис оценивающе рассматривал Таврина около минуты и затем, не скрывая удивления, спросил:
– Почему же вы целый год сражались против армии фюрера, а не перешли на сторону вермахта сразу?
– Я не сразу попал на передовую, господин адмирал. Но в первом же бою я воспользовался благоприятными обстоятельствами и перешел линию фронта.
– Хорошо! – Канарис кивнул головой и похлопал Таврина по плечу. – Продолжайте занятие, капитан.
Адмирал покинул этот класс и сразу же направился в кабинет начальника школы. Идя по коридору, он пальцем поманил к себе полковника.
– Мне нужна характеристика на Политова.
Начальник школы на ходу открыл папку с досье.
– Агент Политов – капитан Красной Армии Таврин Петр Иванович. Характеризуется весьма положительно. Офицеры германской разведки особенно подчеркивают его инициативность, иезуитскую сноровку и прирожденный нюх провокатора. Окончил специальную разведывательную школу в Риге, откуда и переведен сюда. Сожительствует с Лидией Бобрик, обучавшейся в Риге же радистскому делу. Бобрик – личный агент бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга. На первом допросе после задержания он назвался начальником Туринской геолого-разведочной партии Петром Тавриным, 1909 года рождения, русским, уроженцем села Бобрик Нежинского района Черниговской области, призванным в армию в августе 1941 года, а в 42-м – ставшим кандидатом в члены ВКП(б). На самом деле это бывший инспектор Саратовского горсовета и вор-рецидивист Петр Иванович Шило. Впервые его арестовали в 1932 году, после того как проиграл в карты крупную сумму и возвратил долг похищенными деньгами. Перед войной за плечами было уже три судимости. Причем с интервалом в два года – 32-й, 34-й, 36-й годы. И три побега. Проживал под разными фамилиями на Украине, в Ташкенте, в Башкирии… Перед войной, работая заведующим нефтескладом на станции Аягуз Туркестано-Сибирской железной дороги, в очередной раз прихватил крупную сумму денег и бежал. По некоторым данным успел даже, опять же по подложным документам, устроиться следователем в прокуратуру г. Воронежа…
Положительными качествами, которые могут быть использованы в перспективе, следует считать: находчивость, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, ненависть к советскому строю, боязнь наказания за совершенные перед Советским государством преступления. Отрицательными качествами являются: алчность, карьеризм, полная беспринципность».
К досье было приложено письменное заявление Шило на имя немецкого командования, в котором он дал обязательство добросовестно служить новым хозяевам и даже просил назначить его на должность бургомистра одного из оккупированных городов.
Для немецкой разведки это и в самом деле была находка. Шило-Таврин подходил для выполнения задания по многим параметрам. Преступления, за совершение которых он должен был отбывать свои «срока», а главное, умение каждый раз уходить от ответственности, были как раз кстати, свидетельствовали об изворотливости ума и неординарности личности. Например, находясь после первой судимости в следственном изоляторе, Шило сколотил группу из сокамерников и организовал вместе с ними побег через лаз, проделанный в стене тюремной бани.
Вошли в кабинет начальника школы. Канарис сел за стол начальника, сам начальник и адъютант Канариса – к приставному столику.
– Как у него успехи в учебе?
– Просто блестящие, господин адмирал. Таврин не только хорошо учится, но еще и помог нам обезвредить группу заговорщиков, выдав гестапо имена руководителей и лиц, с которыми они общались.
– Очень хорошо! Даже очень хорошо. Распорядитесь, полковник, чтобы личное дело Таврина переправили в Берлин. И немедленно!
– Слушаюсь, господин адмирал.
– А что у нас с первой группой диверсантов?
– В ночь на 27 сентября в районе деревни Долшино Рязанской области будут сброшены два наших первых выпускника – Кедров и Сагайдачный, бывшие лейтенанты Красной Армии. Они будут снабжены двумя коротковолновыми агентурными рациями, деньгами в сумме двухсот тысяч рублей, личным оружием и фиктивными документами на собственные имена гражданского образца с указанием в них об освобождении от военной службы по состоянию здоровья.
– Каково задание группы? – поинтересовался адъютант Канариса, также в чине полковника.
– Их задание состоит из четырех частей. Во-первых, создать базу для разведывательной работы в городе Уральске или Сарапуле с предварительным заездом Кедрова в Москву для сбора сведений о работе авиапромышленности. У него там остались родственники. Во-вторых, установить заводы авиационной промышленности и предприятия, связанные с выпуском самолетов, выяснить типы самолетов и авиамоторов, создаваемых этими предприятиями. В-третьих, собирать сведения о формировании и дислокации частей Красной Армии и аэродромах, о передвижении воинских грузов по железным дорогам. В-четвертых, выяснить количество и типы вооружения, прибывающего из США и Англии по ленд-лизу.
– И это все? – удивился Канарис.
– Так точно.
– Плохо, очень плохо, полковник! – нервно произнес начальник абвера. – Вы забываете о самом главном. Каждой группе, высадившейся в тылу врага, необходимо выявлять политико-моральное состояние личного состава частей Красной Армии и рабочих промышленных предприятий. От этого зависит и конечный успех нашей армии. Помните об этом, полковник.
– Да, господин адмирал. – Начальник школы тут же записал к себе в блокнот указание Канариса.
2
Декабрь 1942 года.
Средневековый замок возле Падеборна в Вестфалии, где располагается штаб-квартира СС «Вебельсберг». Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в последнее время предпочитал Падеборн Берлину, однако, к сожалению, он мог здесь бывать не так часто – Гитлер не любил частых отлучек своих ближайших соратников.
Генрих Гиммлер вызвал к себе на доклад Вальтера Шелленберга, которого не без оснований считал одной из своих самых лучших находок. Молодой, но весьма ушлый бригаденфюрер быстро вошел в доверие к самому Гитлеру, и сейчас Гиммлер не боялся поручать ему самые сложные дела. Впрочем, и Шелленберг платил Гиммлеру взаимностью. Подтянутый Шелленберг с папкой в руке вошел в кабинет рейхсфюрера и сел напротив него, у приставного стола.
Шелленберг доложил Гиммлеру о своих последних делах. Гиммлер молча слушал, не перебивая. Закончив доклад, Шелленберг замолчал и посмотрел в лицо Гиммлеру. Почти постоянно бегающие глаза последнего на сей раз на какое-то время застыли на одном месте.
– Вы же знаете, Вальтер, как я к вам отношусь? – после некоторой паузы, без обиняков спросил тот.
– Да, господин рейхсфюрер, – Шелленберг покорно склонил голову.
– Я постоянно и совершенно искренне заступаюсь за вас перед фюрером и защищаю от нападок вашего непосредственного шефа, сначала Гейдриха, а сейчас и Кальтенбруннера. Но в ответ я также хочу, чтобы вы были со мной искренни до конца.
– Видит бог, господин рейхсфюрер, я никогда ничего от вас не скрывал и не скрываю.
– Вот и хорошо. Помните слова фюрера: «Мы должны покончить с русскими, пока за это не взялись другие»?
Шелленберг утвердительно кивнул головой, выдержав на себе долгий взгляд Гиммлера.
– Тогда я хотел бы точно знать, почему донесения нашей разведки о России оказываются настолько несостоятельными. Фюрер недоволен результатами добывания разведывательной информации о положении в России и решительно настаивает на приведении внешнеполитической разведки в соответствие с требованиями войны.
– Господин рейхсфюрер, вы требуете от меня искренности, – Шелленберг был даже рад этому вопросу. Он давно хотел поделиться своими сокровенными мыслями с рейхсфюрером, но у того все не находилось времени на это. – Так вот я искренне отвечаю на ваш вопрос: потому что деятельность нашей разведки не развернута в таких масштабах, каких требует обстановка на фронте. Основной причиной этого является ограниченность наших возможностей в отношении оснащения и личного состава. Те несколько сотен людей, имеющихся в моем распоряжении, совершенно ничего не значат на фоне задачи подготовки огромного числа иностранцев, лингвистов и специалистов и серьезных нехваток технического оборудования. Подготовительные мероприятия и раньше не развертывались в достаточных масштабах, а наверстать то, что было упущено за несколько лет, сейчас и вовсе невозможно. Для борьбы с таким великаном, как Россия, необходима разветвленная агентурная сеть. Каналы связи, которые нам удалось проложить через Швецию, Финляндию, Балканы и Турцию, действуют неплохо, но их явно недостаточно для того, чтобы можно было гарантировать поступление достоверной информации, необходимой для составления общих обзоров обстановки, представляемых политическому и военному руководству страны. Да и находящиеся в России и других странах немецкие эмигранты, с которыми мы поддерживаем контакты, сообщают всего лишь разрозненные сведения и не в состоянии дать исчерпывающие данные, необходимые для перспективного планирования. О трудностях же разведки в ближнем тылу русских я докладывал вам и еще Гейдриху неоднократно. Сейчас, пользуясь случаем, хочу вам пожаловаться на своего нынешнего шефа.
Шелленберг посмотрел на Гиммлера. Тот кивнул и, сняв пенсне, начал протирать стекла.
Шелленберг продолжал:
– Помимо того, что наш штат и так недостаточен как в количественном, так и в качественном отношениях, так еще поступающие сверху непродуманные и противоречивые приказы усложняют процесс непрерывного совершенствования разведывательной работы. С другой стороны, следует принять во внимание, что мы постоянно сталкиваемся с детально разработанными и беспощадными ответными контрразведывательными акциями русской тайной полиции.
Гиммлер снова надел пенсне и минуту побарабанил кончиками пальцев по столу.
– Как идет операция «Цеппелин»? – прервал ход мыслей Шелленберга Гиммлер.
– Операцией «Цеппелин» занимается Второй отдел моего управления. В данный момент мы готовим массовую выброску групп военнопленных на парашютах в глубокий тыл русских. Нужно сказать, что они находятся на одинаковом положении с немецкими солдатами и носят форму вермахта, получают прекрасное питание и хорошо расквартированы. Для них организовываются демонстрации пропагандистских фильмов и поездки по Германии.
– Не слишком ли вы их балуете, бригаденфюрер? Где гарантия того, что они потом будут работать на нас, а не перебегут к русским, едва оказавшись за линией фронта?
– Пока они готовятся, рейхсфюрер, те, кто несет ответственность за их подготовку, имеют возможность при содействии осведомителей выявить их истинное лицо.
– Предположим. Дальше!
– Для выполнения плана по борьбе с русскими партизанами я сформировал в рамках операции три группы: южная, центральная и северная. В задачу этих групп входят диверсии, политическая подрывная работа, сбор информации, установление контактов с немецкими эмигрантскими кругами в России. Мы планируем перебрасывать их по всей линии Восточного фронта специально выделенными подразделениями люфтваффе, для чего мне нужно ваше содействие, рейхсфюрер.