Тем не менее, щетинохвостки являются первичнобескрылыми. В связи с этим не очень понятно (в рамках «единственно верного учения»), откуда вдруг в крыльях насекомых (тех, у которых имеются крылья) взялись множественные генетические параллели… с развитием конечностей позвоночных животных!
Но и это еще не всё. Другая (небольшая) генетическая параллель была установлена в отношении «ушей и носов» насекомых и позвоночных (Шаталкин, 2003):
…Ген Distalless является ключевым в образовании дистальных частей конечностей (Panganiban, 2000; Schoppmeier & Damen, 2001), и на нем следует остановиться подробнее. Этот ген имеет несколько функций. У дрозофилы он проявляет себя в антеннах, в которых, помимо определения дистального компартмента, играет роль в развитии слуховых и обонятельных рецепторов. Интересно, что у позвоночных ген Dlx, являющийся гомологом Dll, также имеет значение в развитии слуховых органов и носа, и именно эта функция, как предполагают, была исходной (Panganiban & Rubenstein, 2002).
Еще одна серия интересных генетических параллелей была установлена уже не между насекомыми и позвоночными, а между знаменитым утконосом и некоторыми группами других позвоночных животных. Как известно, утконос – весьма удивительное создание, одновременно сочетающее в себе черты млекопитающих, птиц и пресмыкающих. И вот, в ходе соответствующего исследования оказалось, что такие же параллели прослеживаются еще и на генетическом уровне (Warren et al., 2008).
Например, известно, что у самцов утконоса на задних ногах имеются хорошо развитые ядовитые роговые шпоры, при помощи которых можно отправить на тот свет некрупное животное вроде собаки. Эти шпоры имеют самые настоящие ядовитые протоки, которые, в свою очередь, связаны с самой настоящей ядовитой железой, находящейся у утконосов тоже в ногах. Таким образом, здесь имеется очевидная аналогия с ядовитым аппаратом змей. Только у змей весь их ядовитый аппарат приурочен к голове и клыкам, а у утконоса – к ногам. И вот, в результате проведенных исследований (Warren et al., 2008) было установлено, что химический состав яда утконоса обеспечивается генами, которые… тоже имеют сходство с соответствующими генами змей! В связи с этим поразительным открытием (очередной «генетической конвергенции») авторы работы написали, что в ходе независимого эволюционного формирования ядовитого аппарата змей и утконосов, гены, отвечающие за состав ядов, были независимо (!) избраны из тех же самых генных семейств![70]
Хотя, казалось бы, почти бесконечное разнообразие ядов, которое имеется в живой природе, красноречиво указывает на возможное число вариантов. Что и говорить, если бы я обладал удачей (в отношении чисто случайных событий) в той же степени, какую всё время демонстрирует нам «случайная эволюция аналогичных органов» – я бы, наверное, уже выиграл в лотерею миллион рублей 20 раз подряд.
И наконец, по поводу развития через метаморфоз.
Оказалось, что запуск механизма метаморфоза у очень далеких биологических групп – медуз, насекомых, позвоночных – тоже осуществляется с помощью сходной сигнальной системы (Fuchs et al., 2014). Но ведь развитие через метаморфоз – это, скорее всего, не предковое (не исходное) состояние этих биологических таксонов (максимально далеких друг от друга). Тем не менее, оказалось, что сигнальные системы, запускающие процесс метаморфоза, у всех перечисленных таксонов имеют сходный характер.
Вот что пишет по этому поводу всё тот же Александр Марков, которому как-то ведь надо «объяснять» столь удивительные «совпадения» именно в рамках «единственно верного учения» (Марков, 2014):
…Случайное совпадение, конвергенция или свидетельство общего происхождения? Для ответа на этот вопрос данных пока недостаточно.
Таким образом, механизмы запуска генетической программы метаморфоза у позвоночных, насекомых и книдарий оказались на удивление сходными. Возможно, это говорит о том, что уже у общего предка этих групп (то есть у последнего общего предка Eumetazoa) был сложный жизненный цикл с метаморфозом. Или, может быть, метаморфоз у них развился независимо, но во всех случаях для его регуляции был привлечен один и тот же ретиноевый сигнальный каскад, имевшийся у общего предка, но служивший ему для иных целей (для включения других наборов генов).
Бедный Александр Марков всё никак не может решиться, и написать предположение, которое в данном случае является самым очевидным:
…Случайное совпадение, конвергенция, свидетельство общего происхождения… или следствие сходного дизайна?
Вот что должен был бы написать Александр Марков по этому поводу.
Но не напишет он так никогда. Потому что «обратного пути уже нет» и «мосты сожжены». И если где-нибудь обнаружат медузу, у которой в генах будет расшифрована даже прямая подпись её разумного создателя, Марков отвернется от этой подписи, и начнет рассуждать, что же это было – «случайное совпадение, результат конвергенции или эволюция от общего предка»?
Но если продолжать упираться таким образом, рассматривая всё новые обнаруживающиеся параллели (между совершенно разными животными) только в рамках естественной эволюции и никак иначе, то мы получаем интересную тенденцию в наших теоретических схемах. Интересно наблюдать, как привычное нам (со школьной скамьи) «древо эволюции» под давлением научных открытий постепенно перестаёт быть «деревом». А превращается в совершенно откровенный «куст». Где чуть ли не все основные гены, органы и даже системы органов, имеющиеся у современных животных… уже имелись у некоего (весьма таинственного) последнего предка всех животных. Который (воображаемо) «сидел» в самом основании этого «эволюционного куста». А потом по-быстрому эволюционно разветвился, породив разные типы многоклеточных животных.
То есть, под давлением фактов, верующие дарвинисты вынуждены всё больше повышать теоретический возраст возникновения основных групп генов, ответственных у животных за развитие разных органов и систем органов. Помещая эти гены во всё более «древнюю древность». Уже чуть ли не в «первичный бульон».
Причем палеонтология такое «явление Христа народу»… пардон, появление общего предка всех животных, столь основательно нагруженного сразу всеми необходимыми генами и органами – отследить пока не в состоянии. Какие-либо фактические свидетельства эволюции, в ходе которой постепенно появлялись бы сотни разных генов, необходимых для построения разных органов животных… не установлены палеонтологической летописью. Вместо этого установлено внезапное «выпадение из сингулярности» практически всех известных сегодня типов животных во время так называемого «кембрийского взрыва». Причем животные разных типов «выпадают из сингулярности» сразу с готовыми глазами, мозгами и сердцами, без каких-либо палеонтологических свидетельств предшествующей эволюции этих органов (см. ниже).[71]
В общем, мы сейчас, похоже, наблюдаем постепенный крах аргумента про «генетику, уже доказавшую эволюцию» прямо в режиме реального времени. Довольно быстро накапливаются факты многочисленных «генетических конвергенций» между биологическими таксонами разного уровня. Начиная от «генетической конвергенции» между разными типами животных (последние примеры), и кончая «генетической конвергенцией» в пределах разных отрядов или даже семейств (как в озвученных выше случаях с белками-антифризами рыб или эхолокацией дельфинов и летучих мышей).
Если такие милые сюрпризы с массированной «генетической конвергенцией» продолжат стабильно обнаруживаться и дальше, то разнообразным «народным просветителям», посвятившим долгие годы проповедям дарвинизма среди населения с помощью именно «фактов генетического родства», наверное, придётся просто застрелиться от стыда.
Хотя какое-то не слишком человеколюбивое напутствие я сейчас высказал. Надеюсь, это напутствие никто всерьез не воспримет. Даже самый совестливый верующий дарвинист. Я призываю всех верующих дарвинистов – после того как окончательно выяснится, что «генетические доказательства эволюции», на самом деле, никуда не годятся – не впадайте в депрессию и не стреляйтесь. Примите этот факт с мужеством, и продолжайте жить. Ведь помимо «генетических доказательств эволюции», существуют еще и другие «доказательства». Например, Вы можете продолжать «доказывать эволюцию» с помощью ссылок на выведение разных пород собак и голубей. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
Наконец, в контексте завершения разговора о филогенетических конфликтах, интересно узнать, что обнаружены и такие факты, которые по своему смыслу прямо противоположны озвученным выше, но тем не менее, тоже являются филогенетическими конфликтами.
Выше мы увидели, что вопреки эволюционным ожиданиям, совершенно неродственные таксоны (чрезвычайно удаленные друг от друга на «древе жизни» в рамках современной теории эволюции), тем не менее, почему-то обладают сходными генами, выполняющими сходные функции. Или даже целыми комплексами сходных генов.
Однако современная генетика установила и такие факты, когда наоборот, родственные таксоны используют совершенно разные гены. Причем не где-нибудь, а на фундаментальных этапах собственного развития.
Например, в работе (Klomp et al., 2015) неожиданно обнаружилось, что за формирование передне-задней оси тела у мух дрозофил и комаров-звонцов отвечают разные гены. Причем это различие состоит отнюдь не в единственном гене, а в ряде генов, которые должны работать согласованно для того, чтобы передне-задняя ось личинки сформировалась правильно (Klomp et al., 2015). Более того, сам принцип, использующийся для «разметки» головы и хвоста у дрозофил и у комаров-звонцов оказался, по сути, противоположным (Klomp et al., 2015). То есть, здесь различия такого масштаба, которые явно не получить единственной случайной мутацией.
Но ведь мухи и комары относятся к одному отряду насекомых (двукрылые). А формирование «переда и зада» в ходе развития личинки – это фундаментальный этап, критически влияющий на весь дальнейший ход этого развития. Так каким же образом получилось, что гены, отвечающие за формирование головы и (пардон) зада насекомого – получились разными у представителей одного и того же отряда насекомых? Как такое могло произойти, если исходить из теории эволюции?
Допустим, в далеком прошлом жил некий общий предок всех двукрылых (или вообще всех насекомых). И каждой особи этого «общего предка» на раннем этапе индивидуального развития всякий раз надо было определяться – на каком конце тела у неё будет находиться голова, а на каком конце – хвост. Для решения этой задачи, у воображаемого «общего предка всех двукрылых насекомых» должен был быть (уже) какой-то специальный биохимический механизм, который обеспечивался соответствующими генами. Это были очень важные гены. Ведь без них можно получить вообще безголовую личинку. Или, наоборот, личинку с двумя головами (где вторая голова будет вместо хвоста).
И вот получается, что в один прекрасный день, в какой-то линии потомков этого «общего предка» – гены, формирующие голову и хвост, просто взяли, и заменились на совершенно другие. На такие, которые размечают передне-заднюю ось насекомого с помощью совершенно другого принципа работы (Klomp et al., 2015). Причем, чтобы этот механизм работал, несколько новых генов должны взаимодействовать друг с другом определенным образом.
Интересно, как такое вообще могло произойти, да еще и чисто случайным путем?
Существует хорошая русская поговорка:
– Коней на переправе не меняют (С)
То есть, начинать в критический момент заменять чего-нибудь уже работающее на нечто другое – чревато не слишком удачным исходом. А ведь в нашем случае меняют даже не коней – заменяются такие гены, которые, по сути, определяют – получится ли насекомое жизнеспособным, или же оно обречено погибнуть вследствие критического уродства? Интересно, какова вероятность такой успешной «замены генов на переправе»? Еще раз подчеркнем – здесь была замена не одного (уже работающего!) гена, а нескольких. Причем замена на такие новые гены, у которых еще и подход к этой (старой) работе совершенно другой.
И такая замена должна была осуществиться не в результате продуманного генетического дизайна (что легко можно себе представить), а просто «методом случайного тыка» – серии случайных мутаций, случайно изменявших генотип насекомого в случайных местах… Тем не менее, мы наблюдаем то, что наблюдаем – у двух насекомых, принадлежащих к одному и тому же отряду, имеются совершенно разные генетические пути формирования передне-задней оси личинки.
Причем этот удивительный факт мы созерцаем на фоне… упорного сходства (других) управляющих генов у таких животных, которые разделены полумиллиардом лет (предполагаемой) эволюции – это и сходные гены (Pax), управляющие «разметкой» глаз у медуз, мух и мышей. И комплекс сходных управляющих генов, который формирует конечности позвоночным и крылья насекомым (на ранних стадиях), при этом демонстрируя целый ряд повторяющихся аналогий. Причем аналогий весьма подозрительных, поскольку конечности позвоночных и крылья насекомых, вообще-то, не гомологичны друг другу.
Что и говорить, «неисповедимы пути твои, эволюция».
Однако в контексте нашей беседы о «генетических доказательствах эволюции», нам здесь важно вот что – сегодня известны многочисленные факты, когда далекие биологические таксоны почему-то имеют сходные гены (выполняющие сходные функции)… но также известны факты, когда близкие биологические таксоны почему-то имеют разные гены, хотя эти гены задействованы в важнейших процессах индивидуального развития. Вследствие чего их изменение «на ходу» трудно себе представить.
Вот такие вот они неисповедимые, эти «генетические доказательства эволюции».
4.3. Что все это значит?
Итак, на фронте «генетических доказательств эволюции» дела у дарвинистов сегодня обстоят нехорошо. Настолько нехорошо, что хуже уже, наверное, и не надо. То есть, уже ясно, что молекулярно-генетические факты не подтверждают версию дарвиновской эволюции. Вместо стройной генетической картины, которая бы четко показывала происхождение одних живых существ из других – мы наблюдаем какую-то «генетическую кашу»: 1) массовые генетические «заимствования» между биологически удаленными таксонами; 2) в том числе, с участием фактов «генетической конвергенции» (крайне подозрительных совпадений между целыми генными комплексами у совершенно разных живых существ); 3) в то время как у родственных организмов могут наблюдаться резкие различия в генетических механизмах даже фундаментальных (жизненно-важных) процессов. Понятно, что такая картина не подтверждает версию дарвиновской эволюции, а скорее, опровергает её.
Однако возникает вопрос – тогда на что же, собственно, указывают известные сегодня молекулярно-генетические факты? О каком возможном сценарии они говорят?
Давайте попытаемся в этом разобраться – еще раз, внимательно, и с самого начала. Теперь, когда мы уже знаем: 1) что такое генетический код, ДНК и гены, 2) в чем состоит разница между значимыми нуклеотидными заменами и синонимичными, 3) какие именно возмутительные факты (со стороны молекулярной генетики) не вписываются в картину дарвиновской эволюции и почему – теперь нам уже будет проще во всем этом разобраться.
Начнем с самого начала – почему «генетические доказательства эволюции», собственно, доказывают эволюцию? Ведь что, по сути, демонстрируют молекулярно-генетические факты? Что одни группы организмов генетически ближе друг к другу, чем другие. Но такие факты – тривиальны, и ничего особо убийственного они не несут (для любых концепций, хоть эволюционных, хоть вообще не эволюционных).
Допустим, в ходе генетических исследований мы установили, что тот или иной набор генов у разных представителей крупных кошек (род Panthera) – ближе к набору аналогичных генов у мелких кошек (род Felis), чем к набору соответствующих генов у любого из представителей семейства собачьих (Canidae). Ну и что мы докажем таким образом? Ведь и без всяких генетических фактов ясно, что крупные кошки ближе к мелким кошкам, чем к собакам. Ближе и морфологически, и физиологически, и поведенчески. Так что же тогда удивительного, что они окажутся еще и генетически ближе? Ведь мы считаем, что всё разнообразие признаков организмов – как раз и записано именно в генотипах этих организмов. Поэтому открытие еще и генетической близости у тех биологических групп, которые и так близки во всех других отношениях – является просто тривиальным фактом, из которого вообще ничего не следует (никаких «доказательств»). Действительно, если бы мы создавали таксоны кошачьих и собачьих с помощью разумного дизайна, то у нас бы все равно получилось то же самое – генетические программы разных (созданных) представителей кошачьих оказались бы ближе друг к другу, чем к генетическим программам собачьих (и уж тем более, к генетическим программам каких-нибудь антилоп). Так получилось бы просто потому, что признаки, которые мы запрограммировали в генах кошачьих, отличаются от аналогичных признаков (которые мы запрограммировали в генах собачьих) в большей степени, чем эти же признаки между разными представителями кошек.