По лицу Олега скользнуло подобие улыбки.
— Трижды восемь?
— Тридцать шесть, — живо ответила я.
Подросток засмеялся.
— Двадцать четыре. Шестью шесть тридцать шесть.
— Теперь понимаешь, что на меня не надо дуться? — чуть не запрыгала я от радости. — Очень хочу тебе помочь, но из-за собственной тупости пока не могу. Пошли к холодильнику, покажешь нам любимую еду.
Олег быстро вскочил и резво пошел по коридору. Я последовала за ним. В просторную кухню мы вошли вместе, и я вздрогнула. На стене скалила зубы маска, страшная рожа из дерева. Такие сувениры туристы привозят из Африки. Олег, не обращая на нее внимания, остановился у стола.
— Так он идиот или нет? — в который раз задалась вопросом Надежда Петровна.
— Считайте мальчика эскимосом, — отмахнулась я. — Переводчика мы не нашли, вот и пытаемся договориться на пальцах.
— У нас на рынке стоит Сяо Мяо, — вздохнула Надежда, — не знаю, так ли его на самом деле зовут, все Сяо Мяо кличут, но только с продавцом даже поторговаться можно. Он ни бельмеса не знает по-русски, я ни слова по-китайски, а его понимаю. С Олегом все не так.
— Ладно, считайте, что он эскимос с Марса, у нас с ним нет ничего общего, — буркнула я и попросила: — Покажите Олегу содержимое холодильника.
Едва Надежда Петровна распахнула дверцу, как паренек указал на упаковку творога.
— Одиннадцать.
— Одна проблема решена! — возликовала я. — Дайте ему поесть.
Надежда помрачнела.
— Я живу на пенсию, считаю копейки, выкручиваюсь ужом из нищеты. Дорогие продукты позволяю себе редко, этот творожок беру раз в месяц!
Я сбегала в прихожую, достала из сумки деньги, протянула Наде и спросила:
— Этого хватит? Теперь можно угостить Олега?
— Не вопрос, — обрадовалась «щедрая» старуха, — пусть лакомится.
Я открыла упаковку и поставила ее на стол.
— Приятного аппетита.
— Одиннадцать, — произнес Олег, хватая ложку.
— Почему он так еду называет? — удивилась Надежда Петровна.
Я повертела в руках крышечку из фольги.
— Можно лишь догадываться. Хотя… раз, два, три… Понятно. Видите, тут нарисованы ягодки, их ровно одиннадцать. Для Олега очень важны цифры и цвета.
— Пить, — прозвучало от стола.
— Заговорил, — всплеснула руками старушка, — немедленно скажи телефон матери, иначе ничего не получишь! Ни чая, ни творога, и карандаш отниму!
— Синий! — выкрикнул Олег и нырнул под стол.
— Черт бы вас побрал! — рявкнула я. — Только портите все дело!
Надежда Петровна поджала губы.
— Зря ты ругаешься, мальчишка притворяется, дурит нам голову. Психи даже кирпичи едят, а он вкусное выбрал.
Дремучесть Надежды Петровны, ее эгоизм и полнейшее нежелание понять бедного мальчика были возмутительны, но какой смысл воспитывать пенсионерку?
Я вынула сотовый, набрала хорошо известный номер и сказала:
— Костик, сделай одолжение, проверь, не подавал ли кто заявление о пропаже мальчика примерно четырнадцати лет, он болен аутизмом.
— Моментик, — ответил приятель.
Вот за что я люблю Константина: в отличие от полковника Дегтярева, он не задает глупые вопросы типа «Зачем тебе эти сведения?» — а быстро выполняет просьбу.
— За какой срок искать? — деловито уточнил Костя.
Я решила подстраховаться:
— Две недели.
— Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни, — фальшиво замурлыкал Костик, — что день грядущий… Нет!
— В смысле, парня не ищут? — уточнила я.
— Аутиста нет, — вздохнул Константин, — есть восемнадцатилетний без ноги.
— Не наш, — отмела я этот вариант. — Хорошо. Теперь пробей по своему компьютеру Анатолия Михайловича Калинина.
— Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая, — обратился Костик к другой опере, — ласки их любим мы, хоть они ложны… Год рождения назови! Тут у меня несколько человек с такими данными. Одному семьдесят пять, другому десять, третьему вот-вот двадцать восемь стукнет.
— Последний, похоже, мой, — обрадовалась я.
— Так, слушай. Анатолий Михайлович Калинин, неработающий, проживает в поселке «Медтехника».
— Точно он! — заволновалась я. — Быстренько нарой данные на его жену, бывшую.
— О дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить, — завел партию князя Игоря Костя, — извини, парень оказался умнее меня. Он ни разу не ходил в загс.
— Не может быть! — изумилась я.
— Встречаются среди мужчин такие, кто понимает: хорошее дело браком не назовут, — хохотнул Константин, — Анатолий хомут на шею не вешал, молодец!
— А кем ему приходится Лариса Безуглая? — растерялась я.
— Джисус Крайс, суперстар, — завел культовую рок-оперу приятель, — судя по документам, никем.
— Проверь, где Калинин был прописан до квартиры в «Медтехнике», — с азартом спаниеля, бегущего за подстреленной уткой, потребовала я.
На этот раз в трубке повисло молчание, у Кости закончился запас арий.
— В общежитии художественного училища, — выдал наконец «певец», — он там аж семь лет гранит науки грыз. Надо же, не выгнали его.
— Копай глубже, — зашипела я, — найди его родителей.
— Нечего рыть, — не замедлил с ответом Костя, — отца у него нет, матери тоже, они умерли. Как сирота, Анатолий поступил в училище без конкурса.
— Дай его старый адрес!
— Ох, рано встает охрана! — вспомнил замечательный мультик компьютерщик. — Город Торжок. Калинин его покинул и решил штурмовать столицу.
— Как же парень оказался в поселке «Медтехника»? — воскликнула я.
— Вопрос не ко мне, — прочирикал Костя, — но могу высказать свое личное мнение. С тех пор как умные финикийцы придумали единое средство оплаты под названием деньги, любую проблему можно решить, пошелестев купюрами. Если тебе больше ничего не надо, то покедова. Счет за свои услуги вышлю по почте.
— У меня закончился кредит? — насторожилась я.
— Ага, — весело подтвердил хакер, — но я совершенно не волнуюсь, ты без меня никуда не денешься.
Я посмотрела на онемевшую трубку.
— Что случилось? — занервничала Надежда Петровна.
— Две новости, одна, как водится, хорошая, другая плохая. С какой начать? — спросила я.
— Без разницы, — сказала хозяйка.
— Лариса официально не расписана с Анатолием, — решила я ее обрадовать.
Она начала мелко креститься.
— Слава богу.
— Но Калинин на самом деле прописан в вашей двушке, — вылила я в ложку меда бочку дегтя.
Безуглая заметалась по кухне.
— Это невозможно! Я ответственный квартиросъемщик, не разрешала подселение! Ужас! Катастрофа! Это моя жилплощадь, исключительно моя! Как такое могло произойти?
— Паспортистке могли дать взятку, — предположила я.
Надежда Петровна подскочила:
— Точно! Про Люську давно разное болтают. Ах она стерва! Шлюха подзаборная! Решила на мне заработать! Интересно, сколько ей отстегнули? Какова цена лишнего человека?
— Миллион, — ответил Олег.
Я повернулась к мальчику:
— Что, милый?
— Миллион, — повторил он, — сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, миллион.
— Хочешь сказать, что ты стоишь миллион? — уточнила я.
— Девять! Миллион, — обиделся подросток, — синий-синий. Красный нет. Синий миллион. Красный нет.
— Слушай, — вдруг осенило меня, — сколько тебе лет?
— Пятнадцать, — неожиданно разумно ответил мальчик.
— Не похоже что-то, — с сомнением отметила Надежда, — слишком он на вид маленький, щуплый, едва ли пятьдесят кило весит.
— Я тоже не могу похвастаться большими объемами, но давно перешагнула за двадцатилетний рубеж, — огрызнулась я, — толщина и рост не являются безусловными показателями возраста. Стойте!
— Что еще? — простонала Надежда.
— Если Анатолию двадцать восемь, то его сыну никак не может быть пятнадцать! — пробормотала я.
— Почему? — задала глупый вопрос хозяйка.
— В тринадцать лет мальчики отцами не становятся. Все истории про первую жену, попавшую в клинику, неправда. Лариса и Анатолий вас обманули, — огорошила я пенсионерку.
— А смысл? — ахнула Надежда Петровна.
Я развела руками.
— Где они взяли парня? — спросила она неизвестно у кого.
— Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, миллион, — ответил Олег.
— У меня голова заболела, — объявила старуха, — давление, небось, вверх поскакало, надо померить. Сделай одолжение, подай аппарат, он на подоконнике лежит.
Я подошла к окну, взяла небольшую темно-бордовую сумку и протянула ее хозяйке. Кряхтя и охая, Надежда вытащила тонометр, манжетик и собралась обернуть им руку.
— Синий! — закричал Олег с таким ужасом в голосе, что я похолодела. — Синий! Синий! Вж… вж… вж… Сто шестьдесят… сто десять…
Подросток сполз со стула и притаился за столом.
— А теперь что? — не поняла Надежда.
— Похоже, он испугался аппарата для измерения давления, — протянула я.
— Небось, его били, несчастное создание, — первый раз за долгое время пожалела она мальчика, — всего боится, от каждого шороха вздрагивает!
— Не уверена, — пробормотала я, — смотрите, у вас на стене висит маска, на мой взгляд, жуткая, с оскаленными зубами.
— Подруга с мужем ездили отдыхать в Африку, — нахмурилась Надежда, — привезли ее мне в подарок, пришлось на стене устроить. Сказали, такая рожа деньги в дом приманивает. Вот и любуюсь на сувенир, не снимаю, не хочу старую знакомую обижать, она от чистого сердца преподнесла, и думаю: вдруг про деньги правда. Но ты права, страхолюдская мордень, я сначала даже испугалась, но потом привыкла.
— Олег заходил раньше на кухню? — поспешила я с вопросом.
— Нет, только сегодня соизволил, — сказала Надежда.
— Маска бросается в глаза, — начала я размышлять вслух, — она выглядит пугающе, черная, глаза и зубы белые, по лбу и щекам нанесены желтые полосы. Мне стало не по себе, когда я увидела страшилище. Но Олег никак на нее не отреагировал, значит, он не очень пуглив. Чем же его напряг тонометр?
— Чем? — эхом повторила Надежда.
— Думаю, он связан с неприятным для мальчика человеком. Тот, кто обижал Олега, часто мерил давление, страдал гипертонией, гипотонией или каким-то сердечно-сосудистым недугом, — предположила я, — давайте уберем измерительный прибор.
— Не позавидуешь мне, — пожаловалась Надежда, — ни поесть, ни за здоровьем последить.
Олег выкарабкался из-под стола.
— Синий.
— Тебя обижала женщина? — спросила я.
— Красный.
— Значит, мужчина, — сделала я вывод.
— Синий, синий, миллион, — зачастил Олег.
— Молодец, — похвалила я мальчика, — теперь успокойся, он сюда не придет. Адреса не знает, и я никогда не дам тебя в обиду. Хочешь рисовать?
Олег выбежал из кухни, я опять взяла телефон.
— Есть хоть малейшая надежда понять, откуда он? — всхлипнула Надежда Петровна. — Лариска сволочь! Бросила мать! Не писала! Не звонила! Потом приперлась с психом! И в аварию попала! Надо было заставить их придурка с собой взять. Вечно я из-за своего доброго сердца страдаю.
Я не слушала стонов старухи. Мне давно стало понятно, что бедного Олега нельзя оставить с бабкой, он здесь умрет. Наверное, настало время объяснить, откуда я так хорошо знакома с проблемой аутизма. Да, нам в институте преподавали краткий курс психологии, включавший лекции о людях с отклонениями, а еще, к сожалению, у одной из моих подруг, Лары Кудрявцевой, есть дочь Нина, талантливая поэтесса, не желающая ни с кем общаться. Думаю, Лара сейчас самый нужный мне человек.
— Где может обучаться рисованию мальчик-аутист?.. — повторила мой вопрос Кудрявцева. — Не так уж много в столице центров, в которых работают с такими детьми. Самым лучшим считается «Вита»,[1] там замечательные врачи.
— Нина туда ходит? — уточнила я.
— Нет, — после некоторого колебания призналась Кудрявцева, — там очень дорого, нам с мамой это не по карману, а Леня снова женился, родил здорового мальчика и забыл нас.
— Понятно, — пробормотала я.
К сожалению, если в семье родился ребенок-инвалид, отец довольно быстро оформляет развод. Мужчины обычно считают жен виноватыми в появлении на свет нездорового потомства, они вступают в новый брак и не хотят иметь дела с бывшей семьей. Некоторые соглашаются платить алименты, другие, как Леня, упорно этого избегают, а у бедных мам не хватает ни сил, ни времени пристыдить бывшего мужа или подать на него в суд.
— «Вита» — шикарное место, — говорила Лара, — бассейн, психологи с университетским образованием, занятия по индивидуальным программам, рисование, лепка, спортивный зал, но отваливать за это надо тысячу евро в месяц.
— Ничего себе, — возмутилась я, — откуда у семей с больными ребятами такие деньги?
— «Вита» — коммерческое предприятие, — пояснила Кудрявцева, — и у богатых подчас рождаются особенные наследники. Моя Нина посещает муниципальный центр, у нас тоже неплохо, хотя ковров нет, тренажеры старые, но врачи потрясающие. Нинок делает успехи!
— Я не сомневаюсь, что твоя дочь умница, дай мне телефон вашего заведения и, если знаешь, номера всех мест, куда можно отвести на занятия подростка-аутиста, — попросила я.
— Как не знать, — вздохнула Лара, — я везде побывала, даже в «Виту» смогла Нину на три месяца пристроить, у них есть благотворительная программа, берут на небольшое время бедных детей на реабилитацию.
Получив полный список номеров, я начала обзвон с некоммерческих учреждений. Олег чисто одет, у него новая куртка, нестоптанные ботинки, незаношенные джинсы и рубашка. Но вещи недорогие, значит, родители не обладают большими средствами, и еще на мысль об ограниченных возможностях семьи наводила его прическа. Мальчика не постригли, а побрили машинкой, значит, не могли пригласить парикмахера. Причесать ребенка, не терпящего чужих прикосновений, обойдется вам очень дорого в прямом смысле этого слова. Я опрометчиво попыталась погладить Олега по голове и сейчас ощущаю, как опухает мой глаз.
В центрах, где пытались реабилитировать детей с проблемами развития, работали на редкость приветливые люди. Никто из отвечавших не нагрубил мне, не возмущался, наоборот, администраторы пытались изо всех сил помочь, но в конце концов ответ звучал одинаково:
— Мальчик пятнадцати лет, гениально копирующий картины? Нет, не знаем такого.
— Глупая идея, — скорчила гримасу Надежда, когда у меня остался только один непроверенный номер, — может, он дома сидит безвылазно?
— Кто-то же научил Олега пользоваться карандашом, он не выглядит истощенным и забитым, у него скорее всего заботливая мама, она явно должна водить сына в какой-то центр, — не сдалась я и позвонила в «Виту».
— Нет, — сказала женщина, представившаяся Алисой Сергеевной, — хотя давайте уточним, сколько ему лет?
— Он сказал пятнадцать, но думаю, меньше, — ощущая жуткую усталость, сказала я, — у подростка, похоже, пока не началось бурное половое развитие, он маленький, щуплый, как девочка.
— И хорошо он рисует?
— На моих глазах гениально скопировал картину Перова «Тройка», уменьшил ее до размера листа А-четыре. Может, вспомните кого-то, способного на такое?
— М-м-м, — протянула Алиса Сергеевна, — к нам ходит Роза Никитина, гениальная девочка, и мама у нее замечательная, самоотверженная, любящая. Роза обладает феноменальной зрительной памятью, один раз взглянет на картину и воспроизводит ее вплоть до мелких деталей. Девочка разносторонне одарена, в придачу к таланту живописца имеет математические способности. Но сейчас она отдыхает с отцом где-то за границей. Люся, мама Розочки, заболела, а отец у девочки богатый бизнесмен, он…
— Простите, — рискнула я прервать Алису Сергеевну, — мне нужен мальчик.
— Увы, таких нет, — расстроилась та.
— Спасибо, — поблагодарила я и пошла в комнату.
Олег неожиданно обнаружился около книжного шкафа. Мальчик держал в руках большой альбом с иллюстрациями.
— Вещь дорогая, — забеспокоилась пришедшая за мной старуха, — еще испачкает.
Я отмахнулась от жадной бабки, как от противно зудящей мухи, и сказала Олегу:
— Замечательное издание.
— Пять, — ответил мальчик, — сорок три.
Я посмотрела в раскрытую книгу.
— Верно, ты рассматриваешь сорок третью страницу, на ней помещен снимок щенков. Я люблю собак, а ты?
— Красный, — одобрил мальчик.
— Красный, — подхватила я.
Олег посмотрел на шкаф.
— Пятый.
Я проследила за его взглядом, увидела пустое место в ряду книг и воскликнула:
— Поняла! Ты взял пятую книгу с первой полки и открыл ее на сорок третьей странице.
— Конфета, — выпалил Олег.
— Нет у меня сладкого — дорогое оно, — выступила в своем духе Надежда.
— Он не хочет конфет, — тихо сказала я, — а хвалит меня за сообразительность.
Олег вернулся к столу, сел, стал быстро водить карандашом по бумаге и вдруг сказал:
— Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести. Девять.
Я глянула на шкаф. Черт возьми, неужели я наконец-то сообразила, о чем бедняга давно толковал? Я начала двигать книги.
— Эй, эй, — забеспокоилась Надежда Петровна, — не хватай тома! Что ты делаешь?
— Отсчитываю сто двадцать четвертую, — бросила я и вытащила… «Словарь имен и фамилий».
— На работе мне подарили, когда Лариска родилась, — пояснила старуха, — я литературу люблю, вон сколько книг насобирала, думала, дочери останутся.
Я открыла семьдесят восьмую страницу, глаза пробежали по тексту: «Роза. Мила, очаровательна, пользуется успехом у мужчин».