– Жаль, – заметил Кондорсе, – сейчас как раз самое время пускаться в плавание. Даже немного поздно, в феврале или марте было бы лучше.
– О, не ставьте ему в упрек эти несколько месяцев, господин де Кондорсе, ведь все это время он жил – жил и надеялся.
– Надеюсь, спутники у него достойные? – осведомился Ришелье.
– Вполне, – ответил Калиостро. – Командир второго корабля – славный офицер. Я вижу его: он еще молод, полон жажды приключений и, к несчастью, отважен.
– К несчастью?
– Я пытаюсь отыскать, где он будет через год, но не вижу его, – проговорил Калиостро, с беспокойством вглядываясь в бокал. – Никто из вас не находится в родстве или свойстве с господином де Ланглем?
Нет.
– И никто с ним не знаком?
– Никто.
– Так вот: смерти начнутся с него. Я больше его не вижу.
Среди присутствующих пронесся ропот страха.
– Ну, а он?.. Как он?.. Лаперуз? – послышались запинающиеся голоса.
– Плывет, пристает к берегу, отплывает снова… Один год успешного плавания, другой. От него будут получены известия[17]. А потом…
– Что потом?
– Пройдут годы.
– И в конце концов?
– В конце концов – необозримый океан, пасмурное небо. Тут и там появляются неизведанные земли, тут и там возникают уродливые фигуры, напоминающие чудовищ греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который течение несет сквозь туман меж рифами. Потом шторм, однако более милосердный, нежели берег, потом два зловещих огня. О Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог меня слышать, я сказал бы тебе: «Ты, словно Христофор Колумб, отправился открывать новые земли, Лаперуз, но опасайся неизведанных островов!»
Калиостро умолк.
Едва над столом отзвучали его последние слова, как по телу гостей пробежала ледяная дрожь.
– Но почему же вы его не предупредили? – вскричал граф Хага, как и другие поддавшийся влиянию этого необычного человека, который по своей прихоти заставлял сердца биться сильнее.
– Да, да, – подхватила г-жа Дюбарри, – нужно послать за ним, вернуть его! Жизнь такого человека, как Лаперуз, стоит усилий одного гонца, мой дорогой маршал.
Маршал понял и тут же привстал, чтобы позвонить. Калиостро движением руки удержал его. Маршал упал назад в кресло.
– Увы! – продолжал Калиостро. – Советы тут ни к чему: человек, способный читать судьбу, не способен ее изменить. Услышав мои слова, господин де Лаперуз просто рассмеялся бы, как смеялись сыновья Приама над пророчеством Кассандры. Да что там, вы и сами посмеиваетесь, господин граф Хага, и вскоре остальные последуют вашему примеру. О, не спорьте, господин де Фаврас, я еще не встречал слушателей, которые бы мне верили.
– Но мы верим! – в один голос вскричали г-жа Дюбарри и старый герцог де Ришелье.
И я верю, – пробормотал Таверне.
– Я тоже, – учтиво подтвердил граф Хага.
– Да, вы верите, – отозвался Калиостро, – верите, так как речь идет не о вас, а коснись она вас, вы бы поверили?
– Еще бы!
– Несомненно!
– Я поверил бы, – сказал граф Хага, – если бы был на месте господина де Лаперуза и господин де Калиостро действительно сказал бы мне: «Остерегайтесь неизведанных островов». Тогда я был бы настороже, это все-таки какой-то шанс.
– Нет, уверяю вас, господин граф: поверь он мне, это было бы ужасно. Судите сами: при виде неизведанных островов несчастный всякий раз ощущал бы опасность; веря моему предсказанию, он чувствовал бы, что ему отовсюду грозит таинственная смерть, а он не может спастись. И он пережил бы уже не одну, а тысячу смертей – ведь идти во мраке, не чувствуя ничего, кроме отчаяния, не лучше, чем умирать тысячу раз. Ведь надежда, которую я у него отнял бы, – это последнее утешение, остающееся у горемыки даже под ножом: пусть нож уже касается его тела, пусть он чувствует прикосновение острия, пусть уже брызнула кровь. Пусть уходит жизнь, но человек все еще надеется.
– Это верно, – вполголоса проговорили некоторые из присутствующих.
– Да, – продолжал Калиостро, – завеса, скрывающая от нас конец нашей жизни, – единственное настоящее благо, которое Господь даровал человеку на земле.
– Как бы там ни было, – заметил граф Хага, – но если бы человек вроде вас посоветовал мне опасаться какого-то человека или какой-то вещи, я послушался бы его и поблагодарил.
Калиостро едва заметно покачал головой и печально улыбнулся.
– В самом деле, господин де Калиостро, – продолжал граф, – предупредите меня, и я вас отблагодарю.
– Вы хотите, чтобы я сказал вам то, чего не захотел сказать господину де Лаперузу?
– Да, хочу.
Калиостро уже собрался было заговорить, но вдруг передумал.
– Нет, господин граф, нет, – бросил он.
– Но я вас очень прошу!
Калиостро отвернулся и прошептал:
– Никогда.
– Берегитесь, – с улыбкой сказал граф, – я могу в вас разувериться.
– Лучше уж неверие, чем тоска.
– Господин де Калиостро, – серьезно продолжал граф, – вы забываете об одном.
– О чем же? – почтительно полюбопытствовал пророк.
– О том, что если многие люди могут позволить себе ничего не ведать о своей судьбе, то есть и такие, которым просто необходимо знать будущее, поскольку их судьба важна не только для них самих, но и для миллионов других людей.
– В таком случае, прикажите, – сказал Калиостро. – Без приказа я ничего не стану делать.
– Что вы хотите этим сказать?
– Что если ваше величество повелит, я подчинюсь, – тихо ответил Калиостро.
– Повелеваю вам открыть мне мое будущее, господин де Калиостро, – произнес король величественно и вместе с тем любезно.
Как только граф Хага позволил обращаться к себе как королю и, отдав приказ, нарушил свое инкогнито, г-н де Ришелье встал, смиренно поклонился и проговорил:
– Благодарю вас, государь, за честь, которую король Швеции оказал сему дому. Благоволите, ваше величество, занять почетное место, теперь оно только ваше.
– Давайте оставим все как есть, маршал, чтобы не потерять ни слова из того, что собирается сообщить мне господин де Калиостро.
– Однако королям правды не говорят, государь.
– Но я не у себя в королевстве. Займите же свое место, герцог, говорите, господин де Калиостро, заклинаю вас.
Калиостро поднес бокал к глазам: из его глубины, словно в шампанском, побежали пузырьки, казалось, взгляд графа притягивает воду и она бурлит, подчиняясь его воле.
– Скажите, что вы хотите узнать, государь, я готов ответить, – промолвил Калиостро.
– Какой смертью я умру?
– Вы умрете от пули, государь.
Чело Густава прояснилось.
– Ах, значит, в битве, – воскликнул он, – смертью солдата. Благодарю, господин де Калиостро, тысячу раз благодарю. Да, я предвижу многие битвы, а Густав-Адольф и Карл Двенадцатый показали мне, как умирают короли Швеции.
Калиостро молча опустил голову. Граф Хага нахмурился.
– Как! Разве пуля убьет меня не в разгар битвы? – спросил он.
– Нет, государь.
– Тогда, вероятно, во время мятежа. Что ж, и такое возможно.
– Нет, государь, и не во время мятежа.
– Но где же это случится?
– На балу, государь[18].
Король задумался.
Калиостро, который было поднялся, опять сел и спрятал лицо в ладони.
Все, сидевшие рядом с пророком и предметом его пророчества, побледнели.
Г-н Кондорсе подошел к бокалу, в котором была прочитана столь зловещая судьба, взял его за ножку, поднял на уровень глаз и принялся пристально разглядывать сияющие грани и таинственное содержимое.
Казалось, умный, холодный взгляд ученого требовал у хрусталя – как твердого, так и жидкого – решения задачи, которую его разум свел к чисто физическому явлению.
И в самом деле: ученый прикидывал глубину бокала, углы отражения света и микроскопические движения воды. Он, всегда стремившийся доискаться причины явления, гадал: зачем этот человек, которому не откажешь в необыкновенных способностях, занимается шарлатанством перед достойными людьми, сидящими за столом.
Не найдя ответа на свой вопрос, он перестал разглядывать бокал, поставил его обратно на стол и среди всеобщего потрясения, вызванного пророчеством Калиостро, сказал:
– Ну что ж, я тоже прошу нашего славного пророка задать вопрос этому волшебному зеркалу. К несчастью, – добавил он, – я не могущественный властелин, приказов отдавать не могу, а моя безвестная жизнь никак миллионам людей не принадлежит.
– Сударь, – проговорил граф Хага, – вы можете приказывать именем науки, а ваша жизнь важна не только для вашего народа, но и для всего человечества.
– Благодарю вас, господин граф, но, быть может, господин де Калиостро не разделяет вашего мнения?
Калиостро вздернул голову, словно пришпоренный скакун.
– Будь по-вашему, маркиз, – ответил он с раздражением, которое древние приписали бы влиянию какого-нибудь терзающего его божества. – Будь по-вашему, вы – могущественный властелин в царстве мысли. Посмотрите мне в глаза: вы действительно желаете, чтобы я предсказал вам вашу судьбу?
– Действительно, господин граф, клянусь честью! – ответил Кондорсе.
– Так вот, маркиз, – глухо проговорил Калиостро, опуская глаза под пристальным взглядом маркиза, – вы умрете от яда, который лежит в перстне, что вы носите. Вы умрете…
– Но если я его выброшу? – прервал маркиз.
– Выбросьте.
– Признайте, ведь сделать это несложно.
– Так выбросьте, я же говорю.
– Ну, конечно, маркиз, – воскликнула г-жа Дюбарри, – ради Бога, выбросьте свой мерзкий яд – хотя бы для того, чтобы уличить во лжи этого противного пророка, огорчающего нас своими прорицаниями. Ведь если вы его выбросите, то отравиться им уж никак не сможете, а раз господин де Калиостро утверждает, что будет именно так, то и получится, что он сказал неправду.
– Госпожа графиня права, – поддержал граф Хага.
– Браво, графиня! – отозвался Ришелье. – Знаете, маркиз, в самом деле выбросьте яд. Это будет неплохо еще вот почему: зная, что вы носите на руке смерть, я теперь буду трепетать всякий раз, когда нам придется вместе пить. Перстень может открыться сам, а…
– А когда люди чокаются, бокалы оказываются совсем рядом. Выбросьте, маркиз, выбросьте, – поддержал Таверне.
– Бесполезно, – спокойно заметил Калиостро. – Господин де Кондорсе не выбросит его.
– Да, – подтвердил маркиз, я с ним не расстанусь, и не потому, что хотел бы помочь судьбе, а потому, что этот яд, приготовленный Кабанисом[19], – единственный в своем роде, он получился случайно и случай этот может больше не повториться. Нет, я его не выброшу. Можете праздновать победу, господин де Калиостро.
– Судьба, – проговорил тот, – всегда отыщет верных помощников, которые выполнят ее предначертания.
– Значит, я умру от яда, – подытожил маркиз. – Что ж, чему быть, того не миновать. Добровольно от яда не умирают. Вы предсказали мне замечательную смерть: чуть-чуть яда на кончик языка – и меня нет. Это даже не смерть, это – минус жизнь, как выражаются в алгебре.
– Но я вовсе не хочу, чтобы вы страдали, сударь, – холодно ответил Калиостро, давая жестом понять, что больше он ничего говорить не намерен, во всяком случае относительно г-на де Кондорсе.
– Сударь, – вступил в разговор маркиз де Фаврас, наваливаясь грудью на стол, словно для того, чтобы быть поближе к Калиостро, вы уже назвали кораблекрушение, выстрел, отравление, у меня даже слюнки потекли. Так, может, вы предскажете и мне что-нибудь в этом роде?
– О, господин маркиз, – ответил Калиостро несколько оживленнее и ироничнее, – зря вы завидуете этим господам, ведь вас как дворянина ждет кое-что похуже.
– Похуже! – со смехом воскликнул г-н де Фаврас. – Берегитесь, вы слишком много на себя берете: что может быть хуже моря, выстрела или яда?
– Остается еще веревка, господин маркиз, – учтиво ответил Калиостро.
– Веревка? Но что вы хотите этим сказать?
– Лишь то, что вы будете повешены[20], – ответил Калиостро, не в силах более сдерживать свой пророческий гнев.
– Повешен? Какого дьявола? – раздались голоса.
– Вы забываете, что я дворянин, сударь, – немного отрезвев, ответил Фаврас. – А если речь идет о самоубийстве, то предупреждаю: я намерен до последнего момента уважать себя достаточно для того, чтобы не прибегать к веревке, если при мне будет шпага.
– Я говорю не о самоубийстве, сударь.
– Стало быть, речь идет о казни.
– Совершенно верно.
– Вы иностранец, сударь, и поэтому я вам прощаю.
– Что прощаете?
– Ваше неведение. Во Франции дворян обезглавливают.
– Вы уладите это дело с вашим палачом, сударь, – резко ответил Калиостро, чем совершенно сокрушил собеседника.
Среди гостей возникло известное замешательство.
– Знаете, я уже дрожу, – признался г-н Делоне. – Тут уже наговорили столько печального, что вряд ли меня ждет нечто более приятное.
– Вы весьма благоразумны, что не желаете узнать свое будущее. Вы правы: каким бы оно ни было, следует уважать тайны Всевышнего.
– Но, господин Делоне, – вмешалась г-жа Дюбарри, – вы, я надеюсь, не менее отважны, чем ваши предшественники.
– Я тоже на это надеюсь, – с поклоном ответил губернатор Бастилии.
Затем он повернулся к Калиостро и попросил:
– Что ж, сударь, начертите и мой гороскоп, прошу вас.
– Это несложно, – отозвался Калиостро. – Удар топора – и все кончено.
В столовой раздался крик ужаса. Ришелье и Таверне принялись умолять Калиостро на этом остановиться, однако женское любопытство восторжествовало.
– Вас послушать, господин граф, – заметила г-жа Дюбарри, – так выходит, что все на свете умирают насильственной смертью. Нас тут восемь человек, и пятерых из них вы уже приговорили.
– Но вы же понимаете, что господин граф делает это умышленно, а мы просто развлекаемся, сударыня, – заявил г-н де Фаврас, пытаясь изобразить смех.
– Конечно, смешно, и даже неважно, правда это или нет, – поддержал граф Хага.
– Я тоже посмеялась бы, – ответила г-жа Дюбарри, – мне не хотелось бы из-за собственного малодушия оказаться недостойной нашего собрания. Но, увы, я всего лишь женщина, мне ли равняться с вами трагичностью кончины? Женщина умирает у себя в постели. Увы, моя смерть, грустная смерть забытой всеми старухи, будет самой неинтересной, не правда ли, господин де Калиостро?
Последние слова она произнесла с некоторым колебанием, всем своим видом давая прорицателю повод утешить ее, но Калиостро этого делать не стал.
В конце концов любопытство пересилило страх.
– Отвечайте же, господин де Калиостро, – проговорила г-жа Дюбарри.
– Как же я стану отвечать, сударыня, ежели вы не спрашиваете?
– Но… – помедлив, начала графиня.
– Полно, – отрезал Калиостро. – Говорите прямо: будете вы спрашивать или нет?
Ободренная улыбками собравшихся, графиня сделала над собою усилие и воскликнула:
– А, была не была! Рискнем! Скажите: каков будет конец Жанны де Вобернье, графини Дюбарри?
– На эшафоте, сударыня, – изрек мрачный прорицатель.
– Вы шутите, сударь, не правда ли? – глядя с мольбой на Калиостро, пробормотала графиня.
Однако взвинченный до крайности граф этого взгляда не заметил.
– Почему же шучу? – поинтересовался он.
– Да ведь чтобы попасть на эшафот, нужно кого-нибудь убить, ну, в общем, совершить преступление, а я, по всей вероятности, этого не сделаю. Так что вы шутите, правда?
– О, Боже ты мой, конечно, шучу, как и во всех предыдущих предсказаниях! – взорвался Калиостро.
Графиня разразилась смехом, который внимательный наблюдатель нашел бы несколько более пронзительным, чем следовало.
– Что ж, господин де Фаврас, – сказала она, – пора, видимо, заказывать траурный кортеж.
– Вам, графиня, он не понадобится, – возразил Калиостро.
– Это почему же, сударь?
– Потому что на эшафот вас повезут в телеге.
– Фу, какой ужас! – вскричала г-жа Дюбарри. – Какой же вы злой! Маршал, в следующий раз не приглашайте таких гостей, или я к вам больше не приеду.
– Прошу меня извинить, сударыня, но вы, также как и другие, хотели этого, – парировал Калиостро.
– Как другие… Но вы хоть дадите мне время выбрать исповедника?
– Это будет напрасный труд, графиня, – ответил Калиостро.
– Почему же?
– Последним, кто взойдет на эшафот в сопровождении исповедника, будет…
– Кто? – в один голос выдохнули собравшиеся.
– Король Франции.
Эти слова Калиостро произнес столь глухо и скорбно, что на гостей повеяло леденящим дыханием смерти.
Несколько минут в столовой царило молчание.
Калиостро поднес к губам бокал с водой, из которого черпал свои кровавые пророчества, но тут же с непреодолимым отвращением поставил эту горькую чашу обратно на стол.
Взгляд его упал на г-на де Таверне.
О, воскликнул тот, думая, что Калиостро собирается предсказывать его судьбу, – не говорите ничего, я не прошу вас об этом!
– А вот я прошу, – проговорил герцог де Ришелье.
– Успокойтесь, господин маршал, – ответил Калиостро, – вы – единственный из нас, кто умрет в своей постели.
– А теперь – кофе, господа, – предложил обрадованный предсказанием маршал. – Прошу вас!
Все встали.
Но прежде чем пройти в гостиную, граф Хага приблизился к Калиостро и спросил:
– У меня и в мыслях нет, сударь, убегать от своей судьбы, но скажите: чего я должен опасаться?
– Муфты, государь, – ответил Калиостро.
Граф Хага отошел в сторону.
– А я? – спросил Кондорсе.
– Омлета.
– Ладно, тогда я отказываюсь от яиц.
И он присоединился к графу.
– А мне, – проговорил Фаврас, – чего следует бояться мне?
– Письма.
– Благодарю.
– А мне? – осведомился Делоне.
– Взятия Бастилии.
– О, это меня успокаивает.
И он с улыбкой удалился.
– А теперь обо мне, сударь, – взволнованно попросила графиня.
– А вам, прелестная графиня, следует опасаться площади Людовика Пятнадцатого!