— А я думал, вы вытянули мое имя из шляпы.
— Послушай меня, Элиас Витуриус, — Пророк пропустил мимо ушей мою колкость, и, хотя его голос звучал ничуть не громче, чем мгновение назад, его слова вдруг стали словно выкованы из железа — такую мощь и вес придала им уверенность, с которой он их произнес. — Предсказание — это правда. Правда, с которой ты скоро столкнешься. Ты отчаянно хочешь сбежать. Оставить свой долг. Но ты не сможешь убежать от своей судьбы.
— Судьбы? — я с горечью усмехнулся. — Какой судьбы?
Это место — сплошь кровь и жестокость. После того завтрашнего выпуска ничего не изменится. Кровавые дела и злоба одолеют меня, пока наконец от мальчика, которого Пророк похитил четырнадцать лет назад, не останется ничего. Может, это и судьба. Но это совсем не то, что я выбрал бы для себя.
— Наша жизнь не всегда такая, какой, по нашему мнению, она должна быть, — сказал Каин. — Ты — уголек в пепле, Элиас Витуриус. Ты будешь сжигать, разорять и разрушать. Ты не можешь этого изменить. Не можешь остановить.
— Я не хочу…
— Чего ты хочешь — не имеет значения. Завтра ты должен будешь сделать выбор. Между побегом и долгом. Тебе решать: бежать от судьбы или встретить ее лицом к лицу. Если ты сбежишь, Пророки не станут препятствовать. Ты сбежишь, покинешь Империю, ты будешь жить. Но ты не найдешь утешения. Твои враги будут охотиться за тобой. Все темное расцветет в твоем сердце, и в тебе проснется то, что ты так ненавидишь — злоба, бесчеловечность, жестокость. Ты будешь в плену своего внутреннего мрака, точно в темнице.
Он придвинулся ко мне, его черные глаза смотрели безжалостно.
— Но если ты останешься, если исполнишь свой долг, у тебя появится шанс навсегда разорвать узы между тобой и Империей. Ты получишь шанс стать могущественным настолько, насколько ты и не представлял. Ты получишь возможность обрести истинную свободу — и тела, и души.
— Что это значит — если я останусь и выполню долг? Какой долг?
— Придет время, и ты узнаешь, Элиас. Ты должен мне верить.
— Как я могу верить вам, если вы даже не объясняете, что это значит? Какой долг? Мое первое дело? Или второе? Скольких книжников я должен замучить? Сколько зла я должен причинить, прежде чем стану свободным?
Каин сделал шаг назад, затем другой, не сводя глаз с моего лица.
— Когда я смогу покинуть Империю? Через месяц? Через год? Каин!
Он растворился во тьме так же быстро, как звезда на рассвете. Я потянулся за ним, чтобы схватить его, чтобы заставить остаться и ответить на мои вопросы. Но моя рука поймала лишь воздух.
9. Лайя
Кинан потянул меня к выходу из пещеры, но я упиралась. Дыхание сбилось. Его губы шевелились, но я не могла разобрать, что он говорил. Все, что я слышала, это крики Дарина, что до сих пор звучали у меня в ушах.
Я никогда не увижу своего брата. Меченосцы продадут его в рабство, если повезет, или убьют, если нет. И в том, и в другом случае я ничего не могу поделать.
«Скажи им, Лайя, — шептал Дарин в моих мыслях. — Скажи им, кто ты есть».
«Они могут убить меня, — спорила я. — Я не знаю, могу ли доверять им».
«Если ты им не скажешь, я умру, — возразил голос Дарина. — Не дай мне умереть, Лайя».
— Татуировка на твоей шее, — крикнула я в удаляющуюся спину Мэйзена. — Кулак и пламя. Мой отец тебе ее наколол. Ты был вторым, кому он сделал татуировку после моей матери.
Мэйзен остановился.
— Его имя Джахан. Ты звал его Лейтенантом. Мою сестру звали Лиз. Ты звал ее Маленькой Львицей. Моя… — на секунду я помедлила. Мэйзен развернулся, желваки на его лице ходили ходуном. Говори, Лайя! Он тебя слушает. — Мою мать звали Мирра. Но ты и все остальные звали ее Львица. Лидер. Глава Ополчения.
Кинан сразу отпустил меня, словно моя кожа превратилась в лед. Лишь вздох Саны нарушил внезапно воцарившееся молчание. Теперь она поняла, почему я казалась ей знакомой.
Я с тревогой оглядела потрясенные лица. Моих родителей предал кто-то из Ополчения. Нэн и Поуп так и не узнали, кто это был.
Мэйзен молчал.
Пожалуйста, лишь бы не он оказался предателем. Пусть он будет хорошим.
Если бы Нэн видела меня, то задушила бы. Я всю жизнь хранила тайну о том, кем были мои родители. А рассказав, вдруг почувствовала пустоту внутри. И что сейчас произойдет? Все эти повстанцы, многие из которых боролись плечом к плечу вместе с моими родителями, узнали, кто я. Они захотят, чтобы я была такой же бесстрашной и яркой, как мама. Они захотят, чтобы я была такой же умной и спокойной, как папа.
Но я ни то и ни другое.
— Ты работал с моими родителями двадцать лет, — сказала я Мэйзену. — В Маринии, потом здесь. Ты вступил в Ополчение одновременно с моей матерью. Ты поднялся на вершину вместе с нею и моим отцом. Ты был третьим в команде.
Лицо Кинана оставалось неподвижным, зато глаза метались от меня к Мэйзену. Работа в пещере остановилась, бойцы, перешептываясь друг с другом, собирались вокруг нас.
— У Мирры и Джахана был только один ребенок, — Мэйзен подскочил ко мне, оглядывая мои волосы, глаза, губы, сравнивая с теми, что он помнил. — Она погибла вместе с ними.
— Нет! — Я держала в себе нашу тайну так долго, что казалось неправильным говорить об этом. Но я должна была. Это единственные слова, которые могли чем-то помочь.
— Мои родители оставили Ополчение, когда Лиз исполнилось четыре. Они ждали Дарина и хотели нормальной жизни для своих детей. Поэтому они исчезли. Без следа. Родился Дарин, а через два года появилась я. Но Империя крепко придавила Ополчение. Все, ради чего мои родители работали, рушилось. Они не могли сидеть сложа руки. Они хотели бороться. Лиз уже достаточно подросла, чтобы остаться с ними. Но мы с Дарином были еще слишком малы. Нас оставили у родителей мамы. Дарину тогда исполнилось шесть, мне — четыре. А годом позже они погибли.
— Хорошую сказочку ты поведала, девочка, — хмыкнул Мэйзен. — Но у Мирры не было родителей. Она была сиротой, как я. И как Джахан.
— Это не сказочка, — сказала я тихо, чтобы скрыть дрожь в голосе. — Мама оставила родительский дом в шестнадцать лет. Нэн и Поуп не хотели ее отпускать. А когда она ушла, то оборвала все связи. Они даже не знали, жива ли их дочь, пока однажды она не постучала к ним в дверь с просьбой взять нас с Дарином к себе.
— Ты абсолютно на нее не похожа.
Он мог с тем же успехом ударить меня.
«Я знаю, что не похожа на нее, — хотелось мне сказать. — Я пресмыкалась и плакала вместо того, чтобы бороться. Я бросила Дарина вместо того, чтобы умереть вместе с ним. Она никогда не была такой слабой, как я».
— Мэйзен, — прошептала Сана, как будто я исчезну, если она заговорит слишком громко. — Посмотри на нее. У нее глаза Джахана и его волосы. Черт возьми, у нее его лицо!
— Клянусь, это правда. Этот браслет, — я подняла руку, и он блеснул в свете огней пещеры. — Он принадлежал маме. Она отдала его мне за неделю до того, как Империя схватила ее.
— А я все думал, куда она его дела, — жесткие черты Мэйзена смягчились, и отсвет старых воспоминаний блеснул в его глазах. — Джахан подарил ей этот браслет, когда они поженились. Я ее никогда не видел без браслета. Почему ты не пришла к нам раньше? Почему твои бабушка с дедушкой не связались с нами? Мы бы обучили тебя так, как того хотела бы Мирра.
Догадка осветила его лицо прежде, чем я ответила.
— Предатель, — пробормотал он.
— Мои бабушка с дедушкой не знали, кому можно доверять. И решили не доверять никому.
— И теперь они мертвы, твой брат в тюрьме, а ты хочешь нашей помощи, — Мэйзен снова сунул трубку в рот.
— Мы должны ей помочь, — Сана встала рядом со мной, положив руку на плечо. — Это наш долг. Она, как ты сказал, одна из наших людей.
Тэрик встал рядом с ней, и я заметила, что бойцы разделились на две группы. Одни, что стояли за спиной Мэйзена, были близки по возрасту к Кинану. Повстанцы, окружившие Сану, выглядели старше. Она — глава фракции, как сказал Тэрик. Теперь я поняла: Ополчение разделилось. Сана возглавляла старших бойцов. А Мэйзен, как она намекнула раньше, вел молодых — и заодно являлся абсолютным Лидером.
Многие из старших бойцов разглядывали меня, возможно, выискивая в моем лице мамины или папины черты. Я не винила их. Мои родители были величайшими лидерами Ополчения за всю его пятисотлетнюю историю. Затем их предал кто-то из своих. Их поймали, подвергли пыткам и казнили. А вместе с ними и мою сестру Лиз. Ополчение рухнуло и так и не оправилось.
— Если сын Львицы в беде, мы должны ему помочь, — Сана сказала это тем, кто собрался за ее спиной. — Сколько раз она спасала твою жизнь, Мэйзен? Сколько раз она спасала каждого из нас?
Внезапно все заговорили разом.
— Мы с Миррой устроили пожар в гарнизоне Империи…
Внезапно все заговорили разом.
— Мы с Миррой устроили пожар в гарнизоне Империи…
— Она могла взглядом всю душу вынуть, истинная Львица…
— Однажды она сражалась с десятком наемников — и ни капли страха…
У меня имелись и свои истории. Она хотела бросить нас. Бросить своих детей ради Ополчения, но папа не позволял. Когда родители спорили, Лиз уводила нас с Дарином в лес и пела, чтобы мы не слышали их. Это мое первое сознательное воспоминание — Лиз, поющая для нас песни, пока в нескольких ярдах бушует Львица.
После того как родители оставили нас у Нэн и Поупа, я смогла успокоиться лишь спустя несколько недель, а потом привыкла жить с двумя людьми, которые, казалось, по-настоящему любили друг друга.
Обо всем этом я не стала говорить, лишь сцепила пальцы, пока бойцы рассказывали свои истории. Они хотели, чтобы я оказалась такой же смелой и обаятельной, как мама. Они хотели, чтобы я слушала, действительно слушала их, как это умел мой папа. Если бы они узнали, какая я на самом деле, то не думая вышвырнули бы меня отсюда. Ополчение не терпит слабости.
— Лайя, — Мэйзен повысил голос, и все замолчали. — У нас нет людей, чтобы ворваться в тюрьму меченосцев. Слишком велик риск.
Я не успела возразить, как Сана заговорила вместо меня.
— Львица сделала бы это ради тебя, ни секунды не колеблясь.
— Мы должны свергнуть Империю, — вмешался светловолосый мужчина, стоявший за спиной Мэйзена. — А не тратить время на спасение какого-то мальчишки.
— Мы своих не бросаем!
— Это нам придется бросаться в бой, — подхватил еще один из людей Мэйзена, — пока вы, старожилы, будете сидеть кружком и твердить об ответственности.
Тэрик вышел из-за спины Саны, лицо его потемнело.
— Ты имеешь в виду, пока мы составляем план операции и готовим все, чтобы вы, молодые дураки, не попали в засаду…
— Хватит! Достаточно! — Мэйзен поднял руки. Сана отодвинула Тэрика назад, и остальные бойцы смолкли. — Мы не решим этот вопрос, крича друг на друга. Кинан, найди Хайдера и приведи его в мою комнату. Сана, возьми Эрана и приходи с ним. Мы решим все между собой.
Сана спешно отошла, но Кинан не двинулся. Я вспыхнула под его взглядом, не зная, что сказать. Его глаза казались почти черными в тусклом свете пещеры.
— Сейчас я это вижу, — прошептал он, как будто сам себе. — Не могу поверить, что не заметил этого.
Кинан не мог знать моих родителей. Он выглядел ненамного старше меня. Я задумалась, как давно он в Ополчении. Но не успела спросить — Кинан быстро исчез в туннеле, и мне осталось лишь смотреть ему вслед.
Я заставила себя проглотить немного пищи, легла на твердые как камень нары и притворилась, что сплю. Спустя несколько часов, когда звезды уже погасли и взошло солнце, одна из дверей пещеры отворилась. Вошел Мэйзен, следом за ним — Кинан, Сана и два молодых человека.
Лидер Ополчения, хромая, подошел к столу, за которым сидел Тэрик, и подозвал меня жестом. Я пыталась прочесть что-либо по лицу Саны, когда приблизилась к ним, но ее выражение казалось нарочито лишенным всяких эмоций. Остальные бойцы собрались вокруг, не меньше меня желая узнать, какая меня ждет судьба.
— Лайя, — начал Мэйзен. — Кинан считает, что мы должны держать тебя в лагере. В безопасности.
Мэйзен сказал это с презрением. Тэрик косо посмотрел на Кинана.
— Здесь она причинит меньше проблем, — глаза рыжеволосого вспыхнули. — Побег ее брата будет стоить нам нескольких человек, хороших человек…
Под взглядом Мэйзена он осекся и замолчал. И хотя я не знала Кинана, меня поразило, что он так яростно выступает против меня. Что я ему сделала?
— Это будет стоить нам жизни нескольких хороших людей, — подтвердил Мэйзен. — Вот поэтому я решил, что если Лайя ищет нашей помощи, то ей придется дать нам что-нибудь взамен.
Бойцы обеих фракций посмотрели на своего лидера настороженно. Мэйзен повернулся ко мне:
— Мы поможем тебе, если ты поможешь нам.
— Что я могу сделать для Ополчения?
— Ты умеешь готовить, ведь так? — спросил Мэйзен. — Убираться? Делать прически, гладить одежду…
— Делать мыло, мыть посуду, торговать — да. Любая свободная женщина в Квартале книжников умеет это делать.
— Ты можешь еще и читать, — продолжил Мэйзен. Когда я начала отрицать, он покачал головой. — Будь прокляты законы Империи! Ты забыла, что я знаю твоих родителей.
— Как все это относится к помощи Ополчению?
— Мы вызволим твоего брата из тюрьмы, если ты станешь шпионить для нас.
На мгновение я замолчала, хотя почувствовала, как во мне вспыхнуло любопытство. Меньше всего я ожидала подобного предложения.
— И за кем я должна шпионить?
— За Комендантом Военной Академии Блэклиф.
10: Элиас
На следующее утро после визита Пророка я приплелся в столовую как Кадет, страдающий от первого похмелья и проклинающий слишком яркое солнце. Сон выдался недолгий, да и тот был омрачен кошмаром, что так часто являлся мне по ночам: я бреду через поле битвы, усеянное телами погибших. Кругом — зловоние. Во сне я кричу, потому что знаю — это моя вина, они пали от моей руки. Не самое лучшее начало дня. Особенно если это день выпуска.
Я столкнулся с Элен, когда она, Декс, Фарис и Тристас выходили из столовой. Она всучила мне твердое как камень печенье и, невзирая на мой протест, потащила меня за собой.
— Мы опаздываем. — Я едва слышал ее сквозь несмолкаемый бой барабанов, которые призывали всех выпускников явиться к оружейной, чтобы взять доспехи Маски на предстоящую церемонию.
— Деметриус и Леандр уже ушли. Элен тараторила о том, как это волнительно — облачиться в церемониальное снаряжение. Я слушал ее и других вполуха, кивая и поддакивая, когда нужно. Все это время я размышлял о том, что сказал мне Каин прошлой ночью. «Ты сбежишь. Покинешь Империю. Будешь жить. Но не найдешь утешения».
Верил ли я Пророку? Он мог и пытаться загнать меня в ловушку, надеясь, что пробыв маской довольно долго, я решу, что солдатская жизнь лучше, чем изгнание. Я думал о том, как сияют глаза Коменданта, когда она бьет студентов, как дед хвастается количеством своих жертв. Они — моя родня. Их кровь течет во мне. Что, если жажда войны, славы, власти есть и во мне, просто я об этом еще не знаю? Смогу ли научиться со временем упиваться тем, что я — маска? Пророк читал мои мысли. Увидел ли он нечто злое во мне, чего я сам не вижу?
Каину, похоже, удалось убедить меня в том, что я не избегу этой судьбы, если дезертирую. «Все темное расцветет в твоем сердце, в тебе проснется то, что ты так ненавидишь — злоба, бесчеловечность, жестокость». Выбор у меня невелик: остаться и стать злом или сбежать и стать злом. Чудесно.
На полпути к оружейной Элен обратила внимание на мое молчание, отметив заодно помятую одежду и налитые кровью глаза.
— С тобой все в порядке? — спросила она.
— Все прекрасно.
— Ты выглядишь ужасно.
— Тяжелая ночка выдалась.
— Что случи…
Фарис, что шел впереди с Дексом и Тристасом, повернулся к нам.
— Оставь его, Аквилла. Все соки из него выжала. Пойдем в доки, чтобы отпраздновать немного пораньше, а, Витуриус?
Он хлопнул меня по плечу огромной, как лопата, рукой и засмеялся.
— Могли бы позвать еще кого-нибудь с нами.
— Не будь таким, ты отвратителен, — скривилась Элен.
— Не будь ханжой, — парировал Фарис.
Тут же завязался горячий спор между Элен, не одобряющей походы к проституткам, Фарисом, который перекрикивал ее, и Дексом, который утверждал, что покинуть территорию Академии ради того, чтобы сходить в бордель, не такое уж нарушение. Тристас показал на татуировку с именем его невесты и воздержался от высказываний. Сыпались взаимные оскорбления, при этом Элен поглядывала на меня. Она знала, что я не часто посещаю доки. Но я избегал ее взгляда. Она хотела объяснений, но с чего бы мне тогда пришлось начать? Понимаешь, Элен, я хотел завтра сбежать, но чертов Пророк явился, и сейчас…
Когда мы подошли к оружейной, откуда уже выходили курсанты, Фарис с Дексом растворились в толпе. Я никогда не видел Старших Мастеров такими… счастливыми. Предвкушая освобождение всего через несколько минут, все улыбались. Мастера, с которыми я едва общался, приветствовали меня, хлопали по спине, шутили.
— Элиас, Элен, — позвал нас Леандр. Как-то Элен сломала ему нос, и теперь он кривой. Рядом с ним стоял Деметриус, угрюмый как обычно. Я подумал, испытывал ли он хоть каплю радости сегодня. Или, может быть, просто облегчение, что покидает место, где младший брат умер на его глазах.
Завидев Элен, Леандр застенчиво пригладил свои кудрявые волосы, которые вечно торчали в разные стороны, как бы коротко он их ни стриг. Я попытался сдержать улыбку. Леандр влюблен в нее давным-давно, хотя притворяется, что нет.