И тут корабль зацепил на полном ходу килем озерное дно!
Это было пока лишь первое касание – короткое и поверхностное. Для громилы «Шайнберга» – все равно что легкий пинок под зад. Но этого хватило, чтобы враги вмиг забыли и о нас, и о том, зачем они вообще сюда нагрянули. Мы были готовы к толчку и крепко уцепились за решетку, а они – нет. Их отправили сюда до того, как выяснилось, чего именно им следует бояться. И здесь, на трюмном уровне, до них еще не дошли последние известия с верхних палуб.
Одно дело, когда колесо бронеката наезжает на крепкий камень, и всех находящихся на борту подбрасывает в воздух. Мне, Малабоните и Гуго к такому не привыкать, но встряска «Шайнберга» не шла ни в какое сравнение со встряской «Гольфстрима». От обрушившегося на корабль удара меня швырнуло вперед с такой легкостью, будто мной выстрелили из мощной катапульты. Не обнимай я прутья решетки так, словно решил сдавить их в пучок, то перелетел бы через помещение и врезался в стеллажи у противоположной стены. Никого из нас, к счастью, не постигла эта участь. Каждый прекрасно осознавал, что его ждет и что этот удар – наверняка самый слабый из тех, какие последуют за ним.
В момент толчка на узкую крутую лестницу, что вела в кабинет Раймонда, уже взбежали семь или восемь стражников. Тонкие перильца не сдержали такого количества навалившихся на них тел и, отломившись, уронили эту вопящую ораву на пол. Лестница, на которой только что было не протолкнуться, очистилась в мгновение ока. Прочие стражники и механики нарвались на ту же беду. Их расшвыряло по моторному отделению, будто пригоршню фасоли, упавшую на дно пустой кастрюли. И не для всех из них это закончилось удачно. Некоторые, кому не повезло натолкнуться в полете на механизмы и иными преграды, так и продолжали лежать, не вставая, когда их более везучие товарищи начали подниматься с пола.
Впрочем, они могли бы и не подниматься. Следующий толчок не заставил себя ждать и был куда мощнее. А потом «Шайнберг» затрясло и закачало так, словно он угодил в гигантскую маслобойку. Все – решительно все! – ходило ходуном: от стен и пола до бренчащих на нем мелких вещей, которые мы сбросили со стола и стеллажей. Казалось, каждая заклепка была готова выскочить из гнезда, и каждая пядь корабельной обшивки вибрировала, подобно бубну. Миллионы бубнов гремели вразнобой вокруг нас, и их грохот сливался в такую какофонию, что ее, наверное, было слышно аж за Фолклендским разломом.
Что творится внизу и за бортом, определить было трудно. Но краем глаза я все же успевал замечать, как в моторном отделении повсюду что-то ломается, падает, разваливается и перелетает с места на место. Краем другого глаза мне был виден иллюминатор, за которым то и дело проносились стремительные тени. Кому они принадлежали – падающим за борт людям или отрывающимся от корабля деталям, – было уже непонятно. Но чем дольше нас трясло, тем мерцание окна становилось все чаще. В конце концов нечто тяжелое и твердое проскрежетало по наружной обшивке и, задев иллюминаторное стекло, оставило на нем трещины. А все, что пролетало за ним после, стало вдобавок громыхать, из чего следовало: бороздящее дном судно медленно кренится на правый бок.
Прогнозы де Бодье сбылись. Он еще позавчера вычислил, что если мы разгоним «Шайнберг» и направим его под углом к берегу, корабль завалится на тот борт, каким он будет повернут к этому самому берегу. То есть в нашем случае – на правый. Причиной тому, как объяснил на пальцах Гуго, станет уклон прибрежного дна, отчего правосторонняя часть киля подвергнется более сильному трению, нежели левосторонняя. Это неравномерное сопротивление начнет плавно разворачивать судно носом к суше. И когда оно вынырнет из воды выше критического уровня, то неизменно начнет падать в сторону разворота.
Вот почему у нас будет больше шансов уцелеть, если мы переждем кораблекрушение в левой части трюма. В противном случае мы либо окажемся разорванными камнями, что располосуют корпус с правого борта, либо нас пришибет каким-нибудь механизмом или грузом, что при сильном крене сорвутся с креплений и покатятся туда же. Поэтому мы и очутились в кабинете главного механика, где заблаговременно сбросили вещи с полок и сдвинули мебель. Предугадали, так сказать, их скорую судьбу, пока они не сделали нас калеками.
И до этого в моторном отделении творился хаос, но когда винты «Шайнберга» начали рубить дно, я понял, что до сей поры здесь было в общем-то еще терпимо. Победа в этой рубке винтам не светила, и вскоре они, трансмиссия и вся кормовая часть отсека стали разлетаться на обломки. Крепчайшая иносталь рвалась, гнулась и лопалась с невиданной легкостью. Лишь ДБВ как работал, так и продолжал работать, ведь он был единственным механизмом на корабле, который мог пережить и не такую аварию.
Грохот слегка ослабел, когда винты оторвались и прекратили сотрясать и разбивать корму. Впрочем, свое убийственное дело они сделали. После их дикой предсмертной агонии в корпусе возникло несколько пробоин, куда моментально хлынула вода. В трюме, надо полагать, происходило то же самое, только там обшивку рвали камни. Шум воды сильно отличался от грохота ломающего киль судна, и еще до того, как я увидел потоп, догадался, что он начался.
Избавившись от главной трансмиссии, ДБВ заработал вхолостую. Ничто больше не толкало «Шайнберг» вперед. Теперь он катился по дну исключительно за счет инерции. А ее вряд ли хватит надолго, ведь чем больше понижался за бортом уровень воды, тем сильнее корабельное днище терлось о дно озера. А чем меньше становилась скорость, тем быстрее кренилось судно (аккурат по принципу движущегося велосипеда). Вопрос лишь в том, завалится оно набок полностью или все-таки застрянет в промежуточном положении.
Последнее не мог предсказать даже башковитый Сенатор. Однако кое-какой плюс для нас тут имелся. Если верхние палубы накренятся достаточно низко, их обитатели покинут корабль самым практичным путем: спустятся на воду по канатам. Удастся им воспользоваться шлюпками или нет, трудно сказать, но если нет, близость берега позволит добраться до него и вплавь. А там их уже будет встречать на коне, размахивая шпагой, жаждущий мести дон Риего-и-Ордас…
Корабль сейчас не столько грохотал и трещал, сколько издавал протяжные металлические стоны. Это гнулись не рассчитанные на такую перегрузку шпангоуты, палубные настилы, обшивка и переборки. И было в этом стоне столько душераздирающей предсмертной тоски, что на какое-то время мне и впрямь почудилось, будто мы убили не гигантский плавучий механизм, а живое существо, вроде кита.
Затекшие и взмокшие пальцы Гуго не выдержали и разжались. Он отцепился от решетки, упал на накренившийся пол и скатился по нему на груду вещей. Благо скатился без происшествий, о чем тут же нас оповестил. Мы с Малабонитой переглянулись и тоже спустились к Сенатору на его островок, поскольку сами изрядно устали висеть на иностальных прутьях. Толчки, сотрясающие судно, быстро ослабевали, и мы больше не нуждались в дополнительной страховке. Однако «Шайнберг» продолжал крениться, и если так пойдет дальше, скоро пол нашего укрытия станет стеной, а стена, на которую свалилась мебель и прочий хлам – полом.
Впрочем, этого тоже не случилось. Когда тряска улеглась, а корабль окончательно остановился и прекратил заваливаться набок, его поперечный крен составлял порядка сорока пяти градусов. Увеличится он еще или нет, пока неясно, но в данный момент «Шайнберг» пребывал в относительном покое… Если, конечно, не считать того бедлама, что творился у него на палубах и в трюме.
– Ну вот и милый сердцу причал! – съязвил де Бодье, кряхтя и потирая ушибленную спину. – Буду вам очень признателен, мадам и мсье, если вы поможете мне выбраться из этого железного гроба, потому что сам я на это, увы, не способен.
И он с тоской посмотрел на растрескавшийся иллюминатор, чьи размеры были явно меньше, нежели окружность талии толстяка Сенатора. А теперь к этой проблеме добавилась еще одна: левый борт, на котором располагался иллюминатор, находился у нас над головами. Но как бы то ни было, более быстрого и безопасного способа выйти на свободу нам не придумать. В моторный отсек продолжала прибывать вода, и хоть вряд ли она могла до нас достать, проверять это мы не намеревались. Поэтому я отыскал в куче хлама кувалду, затем, хватаясь за стеллажи, добрался по накрененному полу к борту и несколькими ударами открыл нам выход наружу…
Глава 19
Первым на свободу выбрался тоже я, пусть это было и невежливо по отношению к пожилому человеку и даме. Хотя о какой вежливости сейчас могла идти речь? Неуклюжего Гуго пришлось извлекать из утробы корабля всеми имеющимися у нас силами, которых и так было кот наплакал. И иного способа сделать это, кроме как тащить товарища за руки и подсаживать его снизу, попросту не существовало.
Глава 19
Первым на свободу выбрался тоже я, пусть это было и невежливо по отношению к пожилому человеку и даме. Хотя о какой вежливости сейчас могла идти речь? Неуклюжего Гуго пришлось извлекать из утробы корабля всеми имеющимися у нас силами, которых и так было кот наплакал. И иного способа сделать это, кроме как тащить товарища за руки и подсаживать его снизу, попросту не существовало.
После трех с лишним суток, проведенных в закрытом пространстве и полумраке, свобода наградила меня легким головокружением. И оно лишь усилилось, когда я огляделся и в полной мере оценил положение, в какое мы вляпались.
Я стоял на огромной наклонной плоскости, какую представлял собой левый борт лежащего на прибрежной отмели «Шайнберга». Он не дотянул до суши метров триста пятьдесят или четыреста. Немного, и все же вброд до берега не дойти. Озерное дно во взбаламученной воде не просматривалось, но и так было ясно, что глубина тут составляла несколько метров.
Побережье, к которому стремилось судно, было каменистым, но пологим. Полдня работы двум-трем строймастерам, и здесь будет огромная ровная площадка. Столп и Новое Жерло просматривались отсюда также хорошо, позволяя восхититься своими истинными размерами. Но в данную минуту всем нам было не до созерцания берега. И мы, и жертвы устроенного нами кораблекрушения спасали свои жизни, ища выход из гигантской западни.
Некоторые – видимо, те, кто застал катаклизм в левой половине судна, – подобно нам выбрались с палуб на бортовую обшивку. Эти люди, видимо, опасались, что судно продолжит крениться, и полагали, что именно здесь сейчас самое безопасное место. Возможно, они были правы, но им так или иначе не следовало задерживаться на корабле.
Одно хорошо: здесь еще не знали, что это мы виновны в катастрофе, и потому на нас не обращали внимания. А те, кто знал злоумышленников в лицо, либо разбились, либо утонули, либо пытались выплыть из трюма, причем нашим путем им было уже не прорваться. Дверь в кабинет Раймонда открывалась вовнутрь, а на ней громоздилась куча мебели вперемешку с прочими вещами. И сдвинуть их, просунув руки сквозь решетку, не представлялось возможности, так как ведущая туда лестница находилась теперь под большим наклоном и была повреждена.
С тревогой оглядев сушу и не заметив наших соратников, я понял, что правильно предугадал их тактику: они и впрямь выжидают момент, когда матросы и пассажиры «Шайнберга» начнут высаживаться на берег. Чем еще мы могли помочь дону Балтазару? Разве только не подлезть ненароком под пули кабальеро и снаряды «Подергушек»… Вот только я очень сомневаюсь, что в горячке битвы команданте вообще станет беспокоиться о жизнях шкипера Проныры и его команды…
Ну ладно, черт с ним, с команданте. Чем мы можем помочь Дарио? Первым делом надо удостовериться в том, жив ли он и не нужна ли ему помощь или защита. Королева Юга может запросто обвинить своего фаворита в том, что это якобы он подстроил кораблекрушение, и прикажет прикончить его прямо на месте. Вряд ли мы в силах предотвратить такой исход, но следует хотя бы попытаться это сделать.
Адепты церкви Шестой Чаши любят приговаривать, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому рассчитывать на милосердие Септета Ангелов. Что ожидало на Высшем суде ангелопротивного вероотступника Гуго де Бодье, не ведал никто. Но раз уж он еще мог проделывать фокусы с «игольным ушком» – в нашем случае с выбитым иллюминатором, – вероятно, ангелы продолжали благоволить Сенатору, несмотря на его тяжкие прегрешения.
И с Гуго, и с нас, его ассистентов, сошло при этом семь потов. Но в конце концов я вытащил, – а Долорес вытолкала, – нашего старательно втягивающего живот друга из чрева корабля на свободу. А пока он сидел на обшивке и приходил в себя, я протянул руку и помог выкарабкаться Малабоните. Но сначала она передала мне мою кувалду и найденный среди вещей Раймонда увесистый разводной ключ.
Практичная женщина, что ни говори. Без напоминания догадалась, что хоть мы и не планировали встревать в драку, иметь при себе оружие все равно будет нелишне.
– Святой Фидель Гаванский! – только и смогла вымолвить Моя Радость при виде того, что мы натворили.
И я ее прекрасно понимал: снаружи последствия кораблекрушения выглядели на порядок грандиознее, чем изнутри…
Кратчайший путь на верхнюю палубу отныне пролегал не по трапам, а прямо по внешней обшивке палубных надстроек. Дело это было рискованное, но посильное, если при подъеме не смотреть по сторонам и не оглядываться назад. Эти ограничения касались лишь меня и Гуго, поскольку Долорес высоты не боялась. Поэтому я поручил ей взбираться позади де Бодье, чтобы подбадривать его, если он вдруг замешкается. Почему она, а не я? Все просто: у Малабониты лучше получалось оказывать Сенатору моральную поддержку. В глазах женщин тот всегда храбрился и старался не ударить в грязь лицом, а вот мне, напротив, любил порой высказывать свои сомнения и страхи.
Я тоже ощущал легкий мандраж, но в подбадривании не нуждался. То, что я карабкался в авангарде, уже не давало мне расслабиться и проявлять неуверенность. Засунув кувалду под ремень – благо она была не слишком тяжелой, – я преодолевал метр за метром палубу за палубой. И, слыша, как позади пыхтит Сенатор, понимал: он тоже не желает сдаваться на полдороге.
По мере нашего продвижения вверх выступов становилось все больше и больше. Пока мы карабкались непосредственно по корпусу, нам приходилось цепляться лишь за иллюминаторы, какие я предварительно вышибал кувалдой, если они еще не были разбиты. К счастью, пока что мы ни с кем не столкнулись – корпус был огромный, а народу спускалось вниз не слишком много. Куда подевалось большинство тех, кто выжил и не покалечился, выяснили, когда доползли до надстроек. Люди стремились из закрытых помещений на главную палубу, где офицеры и матросы пытались организовать эвакуацию на шлюпках. Особого порядка при этом не наблюдалось, но паника отсутствовала. Все-таки военных на судне было больше, чем гражданских, и это вселяло в последних уверенность.
На главной палубе требовалось осмотреться, поскольку дальнейший наш путь не ожидался прямым. Надстройки изобиловали террасами и балкончиками, а также открытыми трапами и переходами. Все они являлись для нас преградами, которые следовало огибать, придерживаясь стен. Мы взбирались все выше, но тем не менее делать это становилось проще. Здесь были уже не обычные иллюминаторы, а полноценные окна, и попадались они практически на каждом шагу… если, конечно, такое определение уместно при ходьбе по некогда вертикальной стене. А вдобавок к окнам имелись также решетки, вентиляционные отдушины, карнизы и разного рода украшательства, каких была лишена погруженная в воду нижняя часть корабля.
Пока мы подбирались к верхней палубе, на нас так никто и не обратил внимания. Однако соваться в апартаменты Владычицы следовало с особой осторожностью. Это в любой другой части судна нашу компанию сочли бы перепуганной прислугой. Здесь же, на уровне, куда даже капитан не входил без доклада, нас могли прикончить, не задавая вопросов. А особенно теперь, когда стало известно, что на борту находятся диверсанты.
Чтобы попасть внутрь апартаментов, мы должны были сначала пересечь террасу, где еще час назад Владычица дышала свежим воздухом и любовалась раскинувшейся по левому борту озерной панорамой. Преодолеть эту площадку было несложно – садись на задницу да катись под горку, пока не упрешься в стену. Но тут имелся один подвох. Ширина террасы и отсутствие на ней каких-либо выступов затрудняли нам в случае чего отход. Ступив на верхнюю палубу, мы отрезали себе обратный путь. Это выглядело не слишком разумно, но возвращаться нам так и так было некуда, поэтому мы рискнули.
Подползя к парапету, я глянул через балюстраду и не обнаружил поблизости угрозы. Выходящая на террасу массивная двустворчатая дверь была распахнута настежь. Очевидно, когда судно заваливалось набок, Владычица и ее свита выбегали сюда в поисках самого безопасного места.
Удерживаясь за столбики ограждения, я переполз правее и заглянул через дверь внутрь апартаментов. В просторной комнате за нею также не наблюдалось ни души. Все убранство там было перевернуто и свалено у противоположной стены. Так же, как в кабинете главного механика, только здешнюю мебель и прочие вещи никто предварительно не ронял на пол. Лишь тяжелая люстра, к которой цеплялись клетки с фосфоресцирующими нетопырями, продолжала висеть вертикально, подобно гигантскому строительному отвесу. Хотя ракурс, с какого я на нее сейчас смотрел, создавал иллюзию, словно одна лишь криво висящая люстра была тут ненормальной.
Следующая дверь, ведущая дальше, вглубь апартаментов, тоже оказалась открытой. Прямой широкий коридор за нею пустовал, но в его дальнем конце мельтешили какие-то тени. Оттуда же доносились шум и громкие голоса. Кажется, я даже расслышал среди них голос Дарио… А может, мне просто почудилось. Но громкий и неумолкающий голос капитана я разобрал совершенно отчетливо. Не иначе Ферреро лично руководил эвакуацией Владычицы Льдов на берег. Стало быть, переправа будет проходить все-таки на шлюпках, поскольку обычные спасательные бочки придворные могли сбросить на воду и сами.