Исчезло все.
Мир внезапно потемнел, и он двинулся назад, чувствуя, что сейчас потеряет сознание, но удержался. И окружающее вновь обрело ясные очертания.
Ричард оторвал взгляд от места на стене, где недавно висел портрет Лины, и посмотрел на собранный его племянником текст-процессор.
"Удивительные вещи, - услышал он снова голос Нордхофа, - удивительные вещи... Уж если какой-то мальчишка в пятидесятых годах открыл частицы, движущиеся назад во времени, то вы наверняка удивитесь, осознав, что мог сделать из кучи бракованных элементов от текст-процессора, проводов и электродеталей ваш гениальный племянник. Вы так удивитесь, что с ума можно сойти..."
Запах трансформатора стал гуще, сильнее, и из решетки на дальней стенке дисплея поплыл дымок. Гудение процессора тоже стало громче. Следовало выключить машину, потому что, как бы Джон ни был умен, у него, очевидно, просто не хватило времени отладить текст-процессор до конца.
Знал ли он, что делал?
Чувствуя себя так, словно он продукт своего собственного воображения, Ричард сел перед экраном и напечатал:
П о р т р е т м о е й ж е н ы в и с и т н а
с т е н е.
Секунду он смотрел на предложение, затем перевел взгляд обратно на клавиатуру и нажал клавишу "EXECUTE".
Посмотрел на стену.
Портрет Лины Висел там же, где и всегда.
- Боже, - прошептал он. - Боже мой...
Ричард потер рукой щеку и напечатал:
Н а п о л у н и ч е г о н е т.
Затем нажал клавишу "Вставка" и добавил:
К р о м е д ю ж и н ы д в а д ц а т и д о л л а р о в ы х
з о л о т ы х м о н е т в м а л е н ь к о м
п о л о т н я н о м м е ш о ч к е.
И нажал "EXECUTE".
На полу лежал маленький затянутый веревочкой мешочек из белого полотна. Надпись, выведенная выцветшими чернилами на мешочке гласила: "Уэллс Фарго".
- Боже мой, - произнес Ричард не своим голосом. - Боже мой, боже мой...
Наверное, он обращался бы к Спасителю минуты или даже часы, если бы текст-процессор не начал издавать периодическое "бип" и в верхней части экрана не вспыхнула пульсирующая надпись:
П Е Р Е Г Р У З К А
Ричард быстро все выключил и выскочил из кабинета, словно за ним гнались черти. Но на бегу он подхватил с пола маленький мешочек и сунул его в карман брюк.
Набирая в тот вечер номер Нордхофа, Ричард слышал, как в ветвях деревьев за окнами играет на волынке свою протяжную, заунывную музыку холодный ноябрьский вечер. Внизу группа Сета старательно репетировала убийство мелодии Боба Сигера. Лина отправилась в "Нашу Леди Вечной Печали" играть в бинго.
- Машина работает? - спросил Нордхоф.
- Работает, - ответил Ричард. Он сунул руку в карман и достал тяжелую, тяжелее даже, чем часы "Ролекс", монету. На одной стороне красовался суровый профиль орла. И дата: 1871. - Работает так, что вы и не поверите.
- Ну почему же, - ровно произнес Нордхоф. - Джон был талантливым парнем и очень вас любил, мистер Хагстром. Однако будьте осторожны. Ребенок, даже самый умный, остается ребенком, он не может правильно оценить свои чувства. Вы понимаете, о чем я говорю?
Ричард ничего не понимал. Его лихорадило и обдавало жаром. Цена на золото, согласно газете, составляла 514 долларов за унцию. Взвесив монеты на своих весах для почты, он определил, что в каждой из них около четырех с половиной унций и при нынешних ценах они стоят 27 756 долларов. Впрочем, если продать коллекционерам, можно, наверное, получить раза в четыре больше.
- Мистер Нордхоф, вы не могли бы ко мне зайти? Сегодня? Сейчас?
- Нет, - ответил Нордхоф. - Я не уверен, что мне этого хочется, мистер Хагстром. Думаю, это должно остаться между вами и Джоном.
- Но...
- Помните только, что я вам сказал. Ради бога, будьте осторожны... раздался щелчок. Нордхоф положил трубку.
Через полчаса Ричард вновь очутился в кабинете перед текст-процессором. Он потрогал пальцем клавишу "Вкл. Выкл.", но не решился включить машину. Когда Нордхоф сказал во второй раз, он наконец услышал. "Ради бога, будьте осторожны". Да уж. С машиной, которая способна на такое, осторожность не повредит...
Как машина это делает?
Он не в силах был и представить себе хоть какую-нибудь возможность объяснения. Может быть, поэтому ему легче было принять на веру столь невероятную, сумасшедшую ситуацию. Он преподавал английский и немного писал, к технике же не имел никакого отношения и никогда не понимал, как работает фонограф, двигатель внутреннего сгорания, телефон или механизм для слива воды в туалете. Как пользоватсься знал, но не знал, как все это действует. Впрочем, есть ли тут какая-нибудь разница - за вычетом глубины понимания.
Ричард включил машину, и на экране, как и в первый раз, возникли слова:
С д н е м р о ж д е н и я, д я д я Р и ч а р д!
Д ж о н.
Он нажал "EXECUTE", и поздравление исчезло.
"Машина долго не протянет" - неожиданно осознал он. Наверняка ко дню гибели Джон не закончил работу, считая, что время еще есть, поскольку до дядиных именин еще три недели...
Но время ускользнуло от Джона, и теперь этот невероятный текст-процессор, способный вставлять в реальный мир новые вещи и стирать старые, пахнет, как горящий трансформатор, и начинает дымить через несколько минут после включения. Джон не успел его отладить. Он... был уверен, что время еще есть?
Нет, Ричард знал, что это не так. Спокойное внимательное лицо Джона, серьезные глаза за толстыми стеклами очков... В его взгляде не чувствовалось уверенности в будущем, веры в надежность времени... Какое слово пришло ему сегодня в голову? Обреченный. Оно действительно подходило к Джону, это слово. Ореол обреченности, нависший над ним, казался таким ощутимым, что Ричарду иногда неудержимо хотелось обнять его, прижать к себе, развеселить, сказать, что не все в жизни кончается плохо и не все хорошие люди умирают молодыми.
Затем он вспомнил, как Роджер изо всей силы швырнул его "волшебный шар" об асфальт, вспомнил, и снова услышал треск разбившегося пластика и увидел, как вытекает из шара "волшебная" жидкость - всего лишь вода сбегает ручейком по тротуару. И тут же на эту картину наложилось изображение фургона Роджера с надписью на боку: "Хагстром. Доставка грузов". Фургон срывался с осыпающейся пыльной скалы и падал, ударяясь капотом о камни, с негромким, отвратительным скрежетом. Не желая того, Ричард увидел, как лицо жены его брата превращается в месиво из крови и костей. Увидел, как Джон горит в обломках, кричит, начинает чернеть...
Ни уверенности, ни надежды. От Джона всегда исходило ощущение ускользающего времени. И в конце концов время от него действительно ускользнуло.
- Что все это может означать? - пробормотал Ричард, глядя на пустой экран.
Как бы на этот вопрос ответил "волшебный шар"? "Спросите попозже", "Результат неясен" или "Наверняка"?
Процессор снова загудел громче. Уже чувствовался горячий запах трансформатора, который Джон запихал в дисплейный блок.
Волшебная машина желаний. Текст-процессор богов.
Может, Джон именно это и хотел подарить ему на день рождения? Достойный космического века эквивалент волшебной лампы или колодца желаний?
Он услышал, как открылась от удара дверь, ведущая из дома во двор, и тут же до него донеслись голоса Сета и остальных членов группы. Слишком громкие, хриплые голоса. Видимо, они накурились марихуаны, или выпили.
- А где твой старик, Сет? - спросил один из них.
- Наверное, как всегда, корпит в своей конуре, - ответил Сет. - Я думаю, он...
Порыв ветра унес конец фразы, но не справился со взрывам общего издевательского хохота.
Прислушиваясь к голосам, Ричард сидел, чуть склонив голову набок, потом принялся неожиданно печатать:
М о й с ы н С е т Р о б е р т Х а г с т р о м ...
Палец его замер над клавишей "Вычеркнуть".
"Что ты делаешь? - кричал его мозг. - Это всерьез? Ты хочешь убить своего собственного сына?"
- Но что-то же он там делает? - спросил кто-то из приятелей Сета.
- Недоумок хренов! - ответил Сет. - Можешь спросить у моей матери, она тебе скажет. Он...
"Я не хочу убивать его. Я хочу его вычеркнуть."
...н и к о г д а н е с д е л а л н и ч е г о
т о л к о в о г о, к р о м е ...
Слова "Мой сын Сет Роберт Хагстром" исчезли с экрана.
И вместе с ними исчез доносившийся с улицы голос Сета.
Ни звука не доносилось теперь оттуда, кроме шума холодного ноябрьского ветра, продолжавшего мрачно рекламировать приближение зимы.
Ричард выключил текст-процессор и вышел на улицу. У въезда на участок было пусто. Лидер-гитарист группы, парень по имени Норм (фамилию Ричард не помнил), разъезжал на старом зловещего вида фургоне, в нем же группа перевозила аппаратуру для своих редких выступлений. Теперь фургон исчез. Сейчас он мог быть в каком угодно месте, мог ползти где-нибуть по шоссе или стоять у какой-нибудь грязной забегаловки, и Норм мог быть где угодно, и басист Дэви с пугающими пустыми глазами и болтающейся в мочке уха булавкой, и ударник с выбитыми передними зубами... Они могли быть где угодно, но только не здесь, потому что здесь нет Сета, и никогда не было.
Сет вычеркнут.
- У меня нет сына, - пробормотал Ричард. Сколько раз он видел эту мелодраматическую фразу в плохих романах? Сто? Двести? Она никогда не казалась ему правдивой. Но сейчас он сказал чистую правду.
Ветер дунул с новой силой, и Ричарда неожиданно скрутил, согнул вдвое, лишил дыхания резкий приступ колик.
Когда его отпустило, он двинулся к дому.
Прежде всего он заметил, что в холле не валяются затасканные кросовки - их у Сета было четыре пары, и тот ни в какую не соглашался выбросить хотя бы одну. Ричард прошел к лестници и провел рукой по перилам. В возрасте десяти лет Сет глубокими буквами вырезал на перилах свои инициалы. В десять лет уже положено понимать, что можно делать и чего нельзя, но Лина не разрешила Ричарду наказать мальчика. Эти перила Ричард делал сам почти целое лето. А потом опиливал, шкурил, полировал изуродованное место заново, но следы букв все равно оставались.
Теперь же они исчезли.
Наверх. Комната Сета. Все чисто, аккуратно и необжито, сухо и обезличено. Вполне можно повесить на дверной ручке табличку "Комната для гостей".
Вниз. Здесь Ричард задержался дольше. Змеинное переплетение проводов исчезло, усилители и микрофоны исчезли, ворох деталей от магнитофона, который Сет постоянно собирался "наладить" (ни усидчивостью, ни умением, присущим Джону, он не обладал), тоже исчез. Вместо этого в комнате заметно ощущалось глубокое (и не совсем приятное) влияние личности Лины: тяжелая вычурная мебель, вельветовые гобеллены на стенах (на одном изображалась сцена "Тайной вечерни", где Христос больше походил на Уэйна Ньютона; на другом - олень на фоне аляскинского пейзажа) и вызывающе яркий, как артериальная кровь, ковер на полу. Следов того, что когда-то в этой комнате обитал подросток по имени Сет Хагстром, не осталось никаких. Ни в этой комнате, ни в какой другой.
Ричард все еще стоял у лестницы, оглядывая все вокруг, когда до него донесся шум подъезжающей машины.
"Лина, - подумал он, испытывая лихорадочный приступ чувства вины. Лина вернулась с игры... Что она скажет, когда увидит, что Сет исчез? Что..."
"Убийца! - представлялся ему ее крик. - Ты убил моего мальчика!"
Но ведь он не убивал...
- Я его вычеркнул, - пробормотал он и направился на кухню встречать жену.
Лина стала толще.
Играть в бинго уезжала женщина, весившая около ста восьмидесяти фунтов. Вернулась же женщина, весом по крайней мере в триста. Может быть, больше. Чтобы пройти в дверь, ей пришлось даже чуть повернуться. Под синтетическими брюками цвета перезревших зеленых маслин колыхались складками слоновьи бедра. Кожа ее, болезненно желтоватая три часа назад, приобрела теперь совершенно нездоровый бледный оттенок. Дажн не будучи врачом, Ричард понимал, что это свидетельствует о серьезном расстройстве печени и грядущих сердечных приступах. Глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, глядели на него ровно и презрительно.
В одной пухлой и дряблой руке она держала полиэтиленовый пакет с огромной индейкой, которая скользила и переворачивалась в пакете, словно обезображенное тело самоубийцы.
- На что ты так уставился, Ричард? - спросила она.
"На тебя, Лина. Я уставился на тебя. Потому что ты стала вот такой в этом мире, где мы не завели детей. Такой ты стала в мире, где тебе некого любить, какой бы отравленной ни была твоя любовь. На тебя, Лина, я уставился, на тебя".
- Эта птица, Лина... - выдавил он наконец. - Никогда в жизни не видел такой огромной индейки.
- Ну и что ты стоишь, смотришь на нее, как идиот? Лучше бы помог!
Он взял у Лины индейку и положил на кухонный стол. Замороженная птица перекатилась набок с таким звуком, словно в пакете лежал кусок дерева.
- Не сюда! - прикрикнула Лина раздраженно и указала на дверь кладовой. - Засунь ее а морозильник!
- Извини, - пробормотал Ричард. Раньше у них никогда не было отдельного морозильника. В том мире, в котором они жили с Сетом.
Он взял индейку и отнес в кладовую, где в холодном белом свете флюоресцентной лампы стоял похожий на белый гроб морозильник "Амана". Положив пакет внутрь рядом с замороженными тушками других птиц и зверей, он вернулся на кухню. Лина достала из буфета банку шоколадных конфет с начинкой и принялась методично уничтожать их одну за другой.
- Сегодня игра была в честь Дня Благодарения, - сказала она. - Мы устроили ее на семь дней раньше, потому что на следующей неделе отцу Филлипсу нужно ложиться в больницу вырезать желчный пузырь. Я выиграла главный приз.
Лина улыбнулась, показав зубы, перепачканные шоколадом и ореховым маслом.
- Лина, ты не жалеешь иногда, что у нас нет детей? - спросил Ричард.
Она посмотрела так, словно он сошел с ума.
- На кой черт мне такая обуза? - ответила Лина вопросом на вопрос и поставила оставшиеся полбанки конфет обратно в буфет. - Я ложусь спать. Ты идешь или опять будешь сидеть за пишущей машинкой?
- Пожалуй, еще посижу, - сказал он на удивление спокойным голосом. - Я недолго.
- Этот хлам работает?
- Что?.. - Он тут же понял о чем она и опять остро ощутил свою вину. Она знала о текст-процессоре, конечно же, знала. То, что он вычеркнул Сета, никак не повлияло на Роджера и судьбу его семьи. - Э-э-э... Нет. Не работает.
- Этот твой племянник... Вечно голова в облаках. Весь в тебя, Ричард. Не будь ты таким тихоней, я бы, пожалуй, подумала, что это твоя работа пятнадцатилетней давности. - Она рассмеялась грубо и неожиданно громко типичный смех стареющей пошлой бабы, и он едва сдержался, чтобы не ударить ее. Затем на его губах возникла улыбка, тонкая и такая же белая и холодная, как морозильник, появившийся в этом мире вместо Сета.
- Я недолго, - повторил он. - Нужно кое-что записать.
- Почему бы тебе не написать рассказ, за который дадут Нобелевскую премию или что-нибудь другое в этом духе? - безразлично спросила она. Доски пола скрипели и прогибались, когда Лина, колыхаясь, шла к лестнице. - Мы все еще должны за мои очки для чтения. И платеж за видеомагнитофон просрочен. Когда ты наконец сделаешь хоть немного денег, черт побери?
- Я не знаю, Лина, - сказал Ричард. - Но сегодня у меня есть хорошая идея. Действительно хорошая.
Лина обернулась и посмотрела на него, явно собираясь сказать нечто саркастическое, мол, ни от одной его хорошей идеи еще никогда не было толка. Не сказала. Может быть, что-то в улыбке Ричарда остановило ее, и женщина молча пошла наверх. Ричард остался стоять, прислушиваясь к ее тяжелым шагам. По лбу его катился пот. Он чувствовал одновременно и слабость, и какое-то возбуждение.
Потом Ричард повернулся и, выйдя из дома, двинулся к своему кабинету.
На этот раз процессор начал даже не гудеть или реветь, а хрипло прерывисто завывать, как только он включил машину. И почти сразу из корпуса дисплейного блока запахло горящей обмоткой трансформатора, а когда он нажал клавишу "EXECUTE", убирая с экрана поздравление, блок задымился.
"Времени осталось мало, - пронеслось у него в голове. - Нет... Времени просто не осталось. Джон знал это, и теперь я тоже знаю".
Нужно было что-то выбирать - либо вернуть Сета, нажав клавишу "Вставить" (он не сомневался, что это можно сделать с такой же легкостью, как он сделал золотые монеты) или завершить начатое.
Запах становился все сильнее, все тревожнее. Еще немного, и загорится мигающее слово "Перегрузка".
Он напечатал:
М о я ж е н а А д е л и н а М э й б л У о р е н
Х а г с т р о м.
Нажал клавишу "Вычеркнуть".
Напечатал:
У м е н я н и к о г о н е т ...
И в верхнем правом углу экрана замигали слова:
П е р е г р у з к а. П е р е г р у з к а. П е р е г р у з к а.
"Я прошу тебя. Пожалуйста, дай мне закончить. Пожалуйста, пожалуйста..."
Дым, вьющийся из решетки видеоблока, стал совсем густым и серым. Ричард взглянул на ревущий процессор и увидел, что оттуда тоже валит дым, а за завесой дыма, где-то внутри, разгорается зловещее красное пятнышко огня.
"Волшебный шар", скажи, я буду здоров, богат и умен? Или я буду жить один и, может быть, покончу с собой от тоски? Есть ли у меня еще время?"
"Сейчас не знаю, задай этот вопрос позже".
Но "позже" уже не будет.
Ричард нажал "Вставить", и весь экран за исключением лихорадочно мелькающего теперь слова "Перегрузка" погас.
Он продолжал печатать:
...к р о м е ж е н ы Б е л и н д ы и с ы н а
Д ж о н а т а н а.
Ричард нажал "EXECUTE" дважды.
"Теперь, - подумал он, - я напечатаю: "Все неполадки в этом текст-процессоре были устранены еще до того, как мистер Нордхоф принес его сюда". Или: "У меня есть идеи по крайней мере на два десятка бестселлеров". Или: "Моя семья будет жить счастливо". Или...
Он ничего не напечатал. Пальцы беспомощно повисли над клавиатурой, когда он почувствовал, в буквальном смысле почувствовал, как все его мысли застыли неподвижно, словно автомашины, затертые в самом худшем за всю историю существования двигателей внутреннего сгорания манхэттенском автомобильном заторе.