Крысяк, с трудом сдержавшись, вышел, запустив в комнату трясущегося от благоговения гиганта.
– Абель, станешь позади мальчишки и будешь следить за ним, – распорядился бокор. – Но сначала подойди сюда и разверни мое кресло, чтобы нам с юношей было удобнее общаться.
Вы можете представить Шварценеггера, порхающего на пуантах? Нет? А вот Франсуа посчастливилось увидеть что-то подобное. Абель, ростом и комплекцией если и не превосходивший железного Арни, то уж точно не уступавший губернатору Калифорнии, на цыпочках прошуршал к хозяину. Развернул монументальное сооружение буквально одним мизинцем, трепетно водрузил драгоценное хозяйское седалище на почетное место и грузным мотыльком-мутантом перелетел за спину Франсуа.
А тот, окончательно приняв невозможное, начал замечать упущенные из-за первоначального шока подробности. В частности, изможденность Паскаля Дюбуа, его худобу, дрожащие от слабости руки, осунувшееся лицо. Бокор выглядел больным, причем безнадежно больным. Но он был жив!
А ведь Франсуа был там, в мансарде, когда Винсент Морено свернул колдуну шею. Он был вместе с отцом, остальными унганами и мамбо Жаклин, когда те хоронили бокора. Хоронили по всем правилам вуду, выполняя нужные ритуалы, гарантирующие окончательную и бесповоротную смерть, как физическую, так и ментальную.
Они, в конце концов, сожгли тело!
А теперь это тело, пусть и изможденное, сидело на троне и пыталось поймать взгляд Франсуа, заглянуть ему в душу, взять ее, душу, в плен.
Этого не могло быть, но это было.
И бездонная ночь, дышавшая в глазах Паскаля Дюбуа, манила, затягивала, звала. Заставляла смотреть.
Но Франсуа держался. Уроки отца не прошли даром. Да и время, проведенное в услужении у бокора, закалило парня, нарастило душевную защиту. Он опустил голову и судорожно сжал кулаки.
– Абель! – окрик колдуна рассек воздух, словно удар хлыста. – Заставь его смотреть мне в глаза!
– Как, хозяин?
– Подними его голову и держи ее ровно. А ты, щенок, лучше не сопротивляйся, а то мой слуга ненароком свернет тебе шею. Это больно, очень больно, поверь.
Франсуа сопротивляться не стал, он просто зажмурился.
– Трус, – презрительно фыркнул Дюбуа. – Ты еще руками закройся.
– И закрылся бы, да только ваш громила от избытка дурного энтузиазма мне их, руки-то, и оторвет.
– Правильно мыслишь. Но не до конца. Мы ведь и насильно глаза открыть можем. Абель, возьми в секретере рулон скотча.
Слон снова стал на пуанты и упорхнул. На пару шагов. После чего закружился в смущенном па-де-де, страдальчески вздыхая и испуганно косясь на хозяина.
– Ну, что встал? – нетерпеливо гавкнул Дюбуа. – Я что-то непонятное сказал?
– Нет, то есть да. – Душераздирающий вздох и жалобное: – Хозяин, а что такое секретер?
– Тьфу ты, идиот! Секретер – вон тот небольшой шкафчик с откидной крышкой. Видишь?
– Да! – обрадовался трепетный слон.
– Надеюсь, что такое скотч, ты знаешь. И ножницы захвати.
– Зачем?
– Скотч резать, дубина! Что ж, Франсуа, готовься к неприятным ощущениям. Сейчас мой слуга насильно откроет твои веки и прилепит их скотчем к бровям, чтобы ты не смог закрыть глазки. А насколько Абель поворотлив и сообразителен, ты только что убедился. Абель, начинай.
– Не надо, – процедил Франсуа и, открыв глаза, прямо посмотрел на бокора.
Тьма, радостно колыхнувшись, набросилась, ломая волю, подчиняя разум. Она вгрызалась снова и снова, но свет внутри Франсуа легко справлялся с атаками ночи. И мрак неожиданно быстро отступил, обдав душу зловонием.
Настала очередь Франсуа насмешливо посмотреть на визави.
– И это все, на что ты способен? Ты же не бокор больше, ты его тень. Эхо. Пустой звук.
– Не радуйся раньше времени, щенок, – злобно прошипел Дюбуа. – Да, я, похоже, ослабел больше, чем предполагал. Или ты оказался сильнее, чем я думал. Папаша небось начал тебя натаскивать?
– Не твое дело.
– Не увлекайся, мальчик, ведь я возвращаюсь. Скоро я верну всю свою силу и тогда снова загляну в твои глаза. И ты мне поможешь.
– Заглянуть в глаза?
– Вернуть силу.
– И не подумаю.
– А тебе, дружок, думать и не надо. Ты – вещь, которая особенно дорога твоему отцу. Вот он-то, Пьер Дювалье, и станет моим пропуском в будущее.
Глава 21
– Даже не надейся! – мальчишеским фальцетом выкрикнул Франсуа и, смутившись, замолчал.
Получилось как-то совсем уж несерьезно, нужного впечатления добиться не удалось. Судя по снисходительной улыбке Дюбуа, всерьез парня бокор по-прежнему не воспринимал.
И Франсуа решил гордо и неприступно молчать, поливая холодным презрением сидящего перед ним кадавра. Или кто он там на самом деле? Брат-близнец?
А кстати – это все объясняет! Мысленно чертыхнувшись, Франсуа поспешно спрятал в запасники просиявшую физиономию и вернул на место маску… чего там? Скуки? А, вспомнил – холодного презрения. Ну что ты будешь делать с этой дурацкой мимикой, которая с кретинской исполнительностью моментально откликается на все мысли! Затерявшись в толпе последователей черного колдуна, Франсуа удавалось не привлекать к себе внимания, но сейчас, сидя лицом к лицу с бокором, парень понял – Джеймса Бонда из него не получится.
Ну и ладно, не очень и хотелось. Сейчас главное – разобраться, чего хочет этот мужик. И как он собирается отнять силу у одного из сильнейших унганов Европы, не обладая собственной? Шантажируя сыном? Глупости, отец легко решит эту проблему, стоит им с Франсуа оказаться в одном помещении. И тогда…
Парень с головой погрузился в отвлекающие размышления, на поверхность реальности даже пузыри не выбулькивались. Но кое-что все-таки всплыло. Фу, вовсе не это! Та самая злосчастная маска холодного презрения, вот что.
Неспешно плавая в размышлениях, Франсуа внимательно рассматривал все, даже самые причудливые, кораллы предположений и увлекся этим настолько, что на глухие звуки, доносившиеся с поверхности, внимания не обращал. Ну дудит там кто-то, и пусть себе дудит, тут вон какой любопытный коральчик вырисовался.
Но не обратить внимания на увесистый подзатыльник довольно сложно. Особенно когда ты при этом едва не утыкаешься носом в собственные колени.
– Проснулся? – невозмутимо поинтересовался сидевший на троне человек.
Как его теперь называть, Франсуа не знал. А не знаешь – спроси. Пусть не думает, что удалось обмануть. Да, поначалу ввел в заблуждение, слишком уж невероятное сходство, но он, Франсуа, вышел из этого заблуждения самостоятельно, без проводников. И скрывать этого не намерен.
– Кстати, месье, – парень откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, – извините, что я вам «тыкал» в начале нашей беседы, просто я принял вас за другого. Редкий был урод, между нами говоря, хоть и ваш брат.
– Брат? – Брови визави подпрыгнули от неожиданности. – Какой еще брат?
– Близнец, разумеется, – снисходительно улыбнулся Франсуа. – Паскаль Дюбуа, мерзкий и отвратительный тип. Который, к счастью, умер, а труп его сожжен. Вы, вероятно, всегда завидовали силе и способностям своего брата, его власти над людьми, вот и решили занять его место. Но у вас магических способностей нет и никогда не было, и вы затеяли всю эту ерунду с моим похищением, надеясь использовать силу моего отца. Кстати, как ваше настоящее имя?
– Что он такое говорит, хозяин? – растерянно прогудел над головой здоровяк. – Кто умер? Вы?!
– Он, Абель, он. Ему свернули шею, как цыпленку.
– Ты дурак, да? – Это прозвучало так по-детски, что Франсуа не выдержал и расхохотался.
А к нему неожиданно присоединился сидевший в кресле напротив человек. И если парнишка отсмеялся довольно быстро, то хозяин дома хохотал все громче, до слез, до икоты. Он держался за живот, он взмахивал руками, он задыхался от смеха.
– Абель, – изнемогая, еле выговорил он, – дай воды!
Пуанты, воздух взвихрился, звяк посуды, шум льющейся воды, и вот уже высокий узкий стакан в руках рыдающего от смеха человека.
Тот, расплескав половину, выпил содержимое и наконец успокоился. Вытащил из кармана грязноватый носовой платок, трубно высморкался и посмотрел на озадаченного подобной реакцией на свои слова Франсуа.
– Ну, ты меня и насмешил! Давненько я так не веселился. Да тебе книги писать надо было, озолотился бы. Значит, я – брат-близнец Паскаля Дюбуа?
– Да, – кивнул Франсуа, судорожно сцепив ладони. – Кто же еще?
– И где я, по-твоему, жил все это время?
– Где угодно.
– Но не вместе с братом, верно, иначе ты бы меня видел.
– Допустим.
– Тогда откуда я знаю это?..
И он начал пересказывать события того дня, когда был убит бокор. И пересказывал в мельчайших подробностях, словно был там.
– …Не скрою, тогда я очень разозлился на девчонку, помешавшую моим замыслам и использовавшую против меня мою же силу! Не соображая, что делаю, я выхватил пистолет у этого болвана из ЦРУ и выстрелил в маленькую мерзавку, ставшую сильнее меня. Но ее безумная мамаша, спутавшая уже однажды все карты, и на этот раз сумела отвести от девчонки беду, приняв пулю на себя. Жаль только, что не сдохла, выкарабкалась, тварь живучая! Разве мог я представить, что мне, МНЕ, сможет помешать самая заурядная баба…
– …Не скрою, тогда я очень разозлился на девчонку, помешавшую моим замыслам и использовавшую против меня мою же силу! Не соображая, что делаю, я выхватил пистолет у этого болвана из ЦРУ и выстрелил в маленькую мерзавку, ставшую сильнее меня. Но ее безумная мамаша, спутавшая уже однажды все карты, и на этот раз сумела отвести от девчонки беду, приняв пулю на себя. Жаль только, что не сдохла, выкарабкалась, тварь живучая! Разве мог я представить, что мне, МНЕ, сможет помешать самая заурядная баба…
– Она не заурядная, – тихо проговорил Франсуа, – она особенная.
– Да уж, особенная! Эй, парень, а ты случайно не влюбился в эту старуху?
– Она не старуха. И я не влюбился, я преклоняюсь перед силой духа этой женщины.
– Преклоняйся сколько хочешь, это твое дело. Тем более что твоей даме теперь вряд ли что поможет. Но я отвлекся. Так вот, потом, если ты помнишь, меня убили. И это было, знаешь ли, очень неприятно. Вы почти добились своего, но, подчеркиваю, – почти! Упустили из виду кое-что важное. Внимательнее надо быть, если уж взялись бороться со мной. Помнишь, щенок, тот день?
Франсуа молча кивнул.
– Помнишь, как я заманил в ловушку унганов? И если бы не чертовы цэрэушники, с вами всеми было бы покончено.
– Ты уехал в город.
– Да, я уехал в город, сказав, что до вечера. И мыши, пища от энтузиазма, полезли в мышеловку.
– А ты незаметно вернулся.
– Нет, малыш, – ласково улыбнулся собеседник, – я не возвращался. Я остался в доме и терпеливо ждал, когда вы соберетесь вместе.
– Что значит – остался?! Ты же сам только что сказал, что уехал!
– И уехал, и остался. – Злорадное торжество мрачным огнем полыхало в глазах колдуна. – Видишь это? – Он поднял руку с черным перстнем. – Это – амулет силы. Он выточен из черепа сильнейшего бокора, когда-либо существовавшего в вуду. Амулет позволяет своему владельцу делать то, что кажется невозможным. Но работает он только в том случае, если предыдущий владелец добровольно, без принуждения, отдал его следующему. Я получил амулет от своего учителя и использовал его очень редко. Например, в тот день. Ведь все могло случиться, в том числе и ваша победа, хотя тогда это казалось мне невероятным. Но предусмотреть следовало все варианты. И тогда я разделился.
– Что?! – подскочил в кресле Франсуа.
– Разделился. Это очень сложное и опасное заклинание, без амулета силы о подобном лучше даже не задумываться. Но я уже разделялся два раза, была необходимость. Процесс хоть и очень болезненный, но, как видишь, весьма полезный. Правда, половины получаются неравноценными, одна – концентрирующая в себе всю силу, все навыки, а другая – просто тело, причем, как видишь, довольно хилое. Но обе половины – это я, и я видел и чувствовал все, что происходило там, в доме. В том числе и собственную смерть. Амулет я всегда оставлял у слабой половины, помогая ей продержаться до соединения с сильной. А сейчас воссоединяться мне не с кем, и я слабею. Поэтому пришлось ускорить события. Но я вернусь, и тогда каждый, кто был там и причастен к моей смерти, получит свое. – Дикая злоба исказила осунувшееся лицо бокора. – Вы сто раз пожалеете, что встали у меня на пути, вы умоетесь кровью! Когда я верну свою силу.
– Да откуда вернуть, ведь унганы и мамбо уничтожили ее вместе с тобой!
– Уничтожили, – бездна в глазах торжествующе колыхнулась, – но не всю.
– Всю! – попытался вскочить Франсуа, но был бесцеремонно воткнут обратно легким движением здоровенной лапищи. – Мой отец и остальные знают свое дело!
– Знают, знают, не суетись. Они действительно уничтожили все, что было во мне. Вернее, в сильной половине. Но остался мой, так сказать, тайный запасник. Носитель части моей силы.
– Нет, не остался! Все, что было в Алексее, Ника вытащила и вернула в тебя!
– Вытащила. – На крыше сложенного из ладоней домика притаился огромный черный паук-амулет, притягивающий к себе взгляд. – И вернула. Но то, что было в ней, оставила в себе.
– Что значит – в ней?! – Франсуа невольно оглянулся, ища поддержки, на возвышавшийся за спиной гранитный монумент. Но кого может поддержать монумент? Если только голубей, да и то постоянно жалеет об этом, обтекая.
– То и значит. В ней. В Нике. И я собираюсь ее из запасника достать, с помощью твоего отца, разумеется.
– Но… Но откуда? Как? Ведь тогда… Анна… Ты же не успел… – растерянно бормотал Франсуа, не в силах удержать рассыпающиеся через прореху рта горошины мыслей.
Они падали друг на друга, перемешивались, снова рассыпались, сталкивались, но складываться в целостную картину отказывались категорически.
Бокор еще какое-то время рассматривал ошалевшего парня, ожидая, видимо, более внятного комментария, и, не дождавшись, проговорил:
– Так, щенок, на сегодня, вижу, информации более чем достаточно. Судя по твоей физиономии, пошел перебор. Абель, отведи его, да не забудь покормить. Он нам нужен сильным и выносливым, чтобы не отключился раньше срока. Пьера мы пригласим в гости завтра утречком. Кстати, куда вы парня поселили?
– Ну, куда, – загудел здоровяк, за шиворот выволакивая Франсуа из кресла. – В подвал, конечно, в карцер.
– Это вы с Жаком, конечно, перестарались, он там ослабеет. Поселите его рядом с перистилем, чтобы далеко не таскать. И охраняйте круглосуточно, он пронырливый, может ускользнуть. И я разозлюсь. Ты же не хочешь, чтобы я разозлился, Абель? Видел, что за это бывает?
– Да, хозяин, – затрясся монумент, роняя камни. – Видел. Он не сбежит, клянусь.
– Ну, иди. И о еде не забудь.
Франсуа теперь знал, что чувствует кот, когда его волокут за шкирку. Оставалось только надеяться, что носом ни во что тыкать не станут.
Глава 22
Если честно, то болтаться нашкодившим котом в могучей руке Абеля оказалось даже удобно. Франсуа находился сейчас в таком ступоре, что соображать, в какой последовательности надо перебирать ногами, чтобы идти нормально и не падать, запутавшись в конечностях, он не мог.
А так – виси себе, пока тебя волокут в нужное место, медитируй, смотри себе в пуп. Впрочем, с пупом были проблемы – проще было смотреть в пуп Абеля. Но почему-то не хотелось, хотя огромное черное пузо с воронкой посередине не умещалось под тесным свитером гиганта и кокетливо приглашало помедитировать над ним.
Но усилия пуза оказались напрасными, зря оно подпрыгивало и сотрясалось, особенно когда Абель тащил парня вверх по лестнице.
Храм вуду – перистиль – в этом доме находился не в мансарде, как это было на вилле в Сан-Тропе, а в левом крыле большого и, судя по всему, то ли Г-, то ли П-образного дома. Вот в левой перекладине этого то ли Г, то ли П, на верхнем этаже, и был, наверное, обустроен перистиль.
Почему наверное? Да потому, что Франсуа сейчас приволокли не в собственно храм, а, если громила правильно выполнил распоряжение хозяина, в комнату рядом с храмом вуду.
Куда Абель и втолкнул свою апатичную ношу. Дверь захлопнулась, щелкнул замок, и Франсуа остался один. Но не в одиночестве, за дверью послышался шум передвигаемой мебели, сопровождаемый сопением ожившего монумента. Вроде бы даже песок с камнями опять сыпался от натуги. Что там делал исполнительный слуга – заваливал вход мебелью или обустраивал себе караульное гнездо, – Франсуа не знал. И знать не хотел.
Он ничего не хотел знать, НИЧЕГО! Потому что оказалось, что та реальность, которую он знал, в которой жил и которую считал единственно возможной, вдруг исказилась до неузнаваемости. Словно вместо обычного зеркала Франсуа заглянул в кривое, и все, что было красивым, вдруг стало уродливым. Черное – белым.
Хотя нет, черное осталось черным. И цвет кожи здесь ни при чем. Зло в любой реальности, в любом измерении продолжает быть злом. С которым нужно и можно бороться, пусть даже оно кажется непобедимым.
Эта мысль, сначала слабая и хрупкая, словно едва проклюнувшийся росток, на удивление стойко сопротивлялась царившему в душе Франсуа хаосу. Она росла, крепла, врастала в душу все прочнее. И сумятица, наравне с паникой бывшая верной шавкой хаоса, поджав хвост, убралась вместе с подельницей в подворотню.
В голове прояснилось, мысли, объединившись вокруг занявшей почти все пространство главной, дисциплинированно расселись по своим местам. Больше никто не пытался, оттаптывая ноги и теряя пуговицы, вырваться вперед, они появлялись только тогда, когда их звали.
Франсуа, забытым поленом валявшийся на полу, медленно поднялся и решил ознакомиться с окрестностями. Окрестности оказались на редкость невоспитанными и знакомиться отказались, причем в довольно грубой форме – продемонстрировав спину. Вернее, глухую и слепую стену высоченной кирпичной ограды, возвышавшейся до самой крыши дома.
Так что понять, где находится это змеиное гнездо, не удалось. В городе оно или где-то в предместьях Парижа? Есть ли поблизости другое жилье, сколько людей находится в доме, есть ли охрана?