— Я знаю, что делать, — заявил белобрысый солдат и примкнул штык винтовки.
— Ишь ты, догадливый, — похвалил второй. — И быстро, и скотине мучений меньше.
Они громко загоготали и двинулись на козу, вылупившую на них глаза.
Через секунду раздался душераздирающий крик: так кричит, наверно, человек, когда ему всадят нож в спину. И крик этот раскатился по горам эхом, громом, скорбным материнским плачем.
Чуридду и Кармело заткнули уши; Карлик, Золотничок и Агриппино тряслись всем телом и беззвучно шевелили губами.
А животное наконец умолкло, осев на задние ноги. По камням заструился красный ручеек. Гигант стоял над козой, глядя куда-то вдаль — может, на нас? Мы поспешно присели.
— Видите? — сказал Тури. — Кровь.
— Ну слава богу! — выдохнул белобрысый. — Наконец-то!
— Отойди-ка, теперь я, — пробасил великан и тоже проткнул штыком несчастную козу.
— Ну и зверюги! — прошептал Джованни.
Красный ручей постепенно окрашивал свинцово-серые камни; коза издавала предсмертные хрипы. Белобрысый сел на землю, прислонился к стволу оливы и стал вытирать окровавленный штык. А гигант, согнувшись в три погибели, все пыхтел над козой.
— Кончено! — Он вздохнул, поднялся и вдруг запел:
Кто бы мог подумать, что у этого скота окажется такой чистый, приятный голос!
Издалека кто-то подхватил напев — то ли солдат, то ли крестьянин из ближней деревни. Белобрысый продолжал начищать штык — поплюет на него, а потом надраивает тряпкой.
Такие голоса только у настоящих певцов бывают, подумал я, слушая песню второго солдата.
Верхушки олив слегка задрожали от налетевшего свежего ветерка.
— Хорошо поет! — восхитился Золотничок. — Ну прямо как в опере, правда?
Коза снова попыталась встать, но, не удержавшись, повалилась на бок в заросли чертополоха.
— Гляньте, кровь-то так и хлещет, — заметил Пузырь, краснощекий толстяк из шайки Джованни.
Белобрысый солдат поднялся, закинул на плечо винтовку.
Мы все уже порядком притомились; Кармело и Карлик, то и дело сплевывая, улеглись на камнях, вытянув ноги.
— Э, да они сюда идут! — испуганно воскликнул Нахалюга, указывая на солдат.
Но те, к счастью, свернули на тропинку, ведущую к лагерю.
Едва они скрылись из вида. Карлик, Чуридду и я выскочили из укрытия и кинулись к лощине. Там в холодке дышалось гораздо легче.
Коза все так же лежала на боку, и живот у нее раздувался; струйка крови стала совсем тоненькой.
— Как здорово! — сказал Карлик. — Вот где раздолье-то!
Вскоре к нам со скалы спрыгнули остальные и, с любопытством озираясь вокруг, расселись в колючем чертополохе.
Тури исподлобья глядел на Джованни.
— Ну что, видал, в какие игры мы играем? А ты только и знаешь, что с дохлыми котами возиться.
Джованни прямо задохнулся от ярости. Стиснув кулаки, он двинулся на Тури и походя со всей силы пнул в живот козу. Та в последний раз приоткрыла глаза, выкатив помутневшие белки.
— А ты — с дохлыми козами! — крикнул Джованни и бросился на своего обидчика.
Мы не знали, чью сторону принять, да и неохота было подниматься, поэтому молча следили за схваткой из зарослей чертополоха.
Враги вслепую осыпали друг друга ударами, позабыв о том, что под ногами у них острые камни.
— Если упадут, расшибутся оба, — сказал Чуридду.
Мы взглядом дали ему понять, чтоб заткнулся, не то сам в морду получит: двое дерутся — третий не лезь.
Тури и Джованни вцепились друг в друга; каждый старался положить противника на обе лопатки. Пыль вокруг них стояла столбом.
У Джованни из носа текла кровь, а на Тури рубаха была порвана в клочья и все плечо расцарапано. Наконец Тури очутился на земле.
— Зануда победил! — закричали мы в один голос.
Но Тури пинком сбросил его, и он повалился навзничь.
Вдали раздался сигнал трубы; мы вскочили, как подхлестнутые.
— Солдаты! — крикнул я. — Сейчас сюда придут.
— Слыхали? — обратился Кармело к дерущимся. — Кончайте, уходить надо.
— Уймитесь! Баста! — один за другим начали кричать мы.
Но эти двое опять сцепились, как бешеные собаки.
Я первым подошел к ним. Остальные за мной. Начали их разнимать, и каждому из нас крепко досталось. Тогда и мы рассвирепели; завязалась общая свалка. Вконец обессиленные, мы с трудом растащили Тури и Джованни за ноги и бросили в чертополох, подальше от острых камней.
— Вот черти! — сплюнул я, усаживаясь рядом с ними.
Тут мы заметили, что уже совсем стемнело. Коза больше не шевелилась — видно, издохла.
— Э, смотрите-ка! — воскликнул Чуридду.
Но мы смотреть не стали: нагляделись за день всего, так что сил на новые зрелища уже не было.
— Да взгляните, балбесы, — тормошил нас Чуридду, указывая на неподвижную тушу. — У нее кровь побелела.
И впрямь, из-под козы теперь сочилась какая-то густая белая жижа.
— Молоко, — догадался Агриппино.
— Ты что, какое молоко? — не поверил Кармело.
— Говорят тебе, молоко!
Агриппино подошел к козе, обмакнул палец в белесую жидкость и сунул палец прямо в рот недоверчиво скривившемуся Кармело.
— Да пошел ты… — запротестовал было Кармело, но тут же воскликнул: — Ого, вкусное!
— Ну что, убедился, дурак?
Мы уставились на козье вымя, откуда струилась густая жидкость.
— Литра полтора можно было надоить, — заметил Агриппино.
Тури и Джованни по-прежнему неподвижно сидели на колючках друг против друга; на них никто уже не обращал внимания.
Ветер усилился, и мы вдруг вспомнили, что пора по домам.
— А что это там? — спросил Нахалюга. — Словно бы пыль летит.
Золотничок и я проследили за его взглядом, а Чуридду демонстративно повернулся на бок, как будто укладываясь спать.
— Никакая это не пыль, — сказал я.
— Как не пыль? — отозвался Нахалюга, прищурив глаза. — А что же это, по-твоему?
Тучка в вышине все сгущалась — из желтой сделалась серовато-лиловой.
— Что бы это могло быть? — всполошился Золотничок.
— Эх вы, ослиные головы, это же семена репейника! — объяснил Агриппино, который знал гораздо больше нас, потому что был сыном крестьянина. — Ветер рассеивает их по земле, оттого-то репей такой живучий.
Возразить было нечего. Нахалюга пинком разбудил Чуридду. Принесенные ветром хлопья уже накрыли куполом всю лощину вместе с нами.
— Эге, да нас тут сейчас живьем засыплет! — вскрикнул Карлик.
Он не ошибся: туча обрушилась на нас, как мы ни старались сдуть ее в сторону.
— Ой-ой-ой, да их тут тьма-тьмущая! — Чуридду побелел от страха.
Все в один миг покрылось этим пухом — и наши головы, и ветви олив.
Джованни и Тури наконец поднялись; Джованни оглушительно свистнул и приказал своей шайке:
— А ну пошли! Хватит прохлаждаться!
Кармело, Карлик, Пузырь и Агриппино покорно сгрудились вокруг него.
Джованни склонился возле молочной лужицы и хлебнул из нее.
— И впрямь вкусное.
На носу у него запеклась кровь, и, видно, в горле пересохло. Он и его дружки полезли вверх по склону и вскоре скрылись в облаке репейных хлопьев.
— Скатертью дорожка, — сказал я.
— А мы что, рыжие? — встрепенулся Тури. — Нечего тут рассиживаться.
— И правда пора, — согласился Нахалюга. — Темно уж. Пошли по домам.
— Куда скажу, туда и пойдете, — отрезал Тури.
— Мы тебе не овцы! — вспылил Чуридду.
— Поговори у меня, морду расквашу!
— Кишка тонка!
Мы разозлились и бросили Тури одного.
— Видали, король нашелся! — возмутился я.
Возле источника мы настигли шайку Джованни.
— Только подойдите! — угрожающе зарычал он.
— Так, еще один король выискался, — сказал я. — Хватит с тебя твоих дураков, мы тебе не слуги.
Мы повернулись и пошли самым коротким путем к дому, но не успели сделать и десяти шагов, как нас нагнали Агриппино, Карлик и Кармело.
— А вы чего?
— Да ну его, мы не нанимались дохлых котов искать.
— Ну что, по домам? — спросил я.
— По домам!
По пути мы встретили крестьян верхом на ослах.
— Война идет, а вам бы все спину гнуть! — насмешливо бросил им Нахалюга.
— А тебе, стервецу, хлеб, видно, даром достается! — отвечали они.
На деревенских улицах было темно: время военное и окна полагается занавешивать.
У всех нас подвело в животе. Мы сговорились забежать домой, перехватить по куску хлеба и потом встретиться на площади.
Но в условленное место явились лишь Чуридду, Золотничок, Чернявый, Кармело и я.
— А где же остальные?
— Да тебе-то что до них? — сказал мне Кармело.
Народу на темной площади было мало.
Народу на темной площади было мало.
— И чего мы сюда приперлись? — вздохнул Чернявый.
Может, приятели наши умно поступили, оставшись дома? Но тут нас привлек тусклый свет в окнах дома по виа Луиджи Капуана, где размещалась фашистская партия.
— Чур я первый! — заявил Чернявый.
— Нет, я! — крикнул Золотничок.
Мы все вместе облепили приоткрытое окно, откуда доносился нестройный гул голосов.
Нас сразу заметили: видно, чья-то тень упала на стену комнаты. Дверь резко распахнулась, и в глаза нам ударил свет.
— Атас! — вскричал Чернявый.
— Заходите, ребятки, заходите, — пригласил кто-то. — В нашем доме дверь для всех открыта.
Мы остановились в замешательстве, вспомнив, как нам прежде доставалось, если фашисты застигали нас возле этого дома.
— Как же, открыта! — буркнул Чернявый. — Надо сваливать, а то затащат внутрь да так отдубасят…
Но было поздно: у итель Салеми по очереди взял каждого из нас за руку и ввел в дом, ласково приговаривая:
— Входите, детки, не стесняйтесь, будьте как дома.
В комнате сидело человек десять. Стены были увешаны портретами, на одном из которых мы узнали короля.
— Вот кто нам поможет, — услышали мы голос Пирипо.
Он стоял возле бильярда, а рядом маячил в черной рубашке Брачилитоне.
Пирипо указал на портрет дуче, висевший в рамке под стеклом против портрета короля. На стеклах играли световые блики.
— Ваша родина и дуче требуют от вас помощи, — сказал секретарь.
Взгляд у дуче был свирепый.
— Ишь ты, прямо насквозь пронзает! — шепнул Чуридду.
Пирипо вскинул руку.
— Мои юные друзья, страна нуждается в вашей поддержке!
Остальные фашисты помалкивали, уставившись в пол и лишь изредка согласно кивая.
— А чего надо-то? — спросил в упор Чернявый.
Пирипо укоризненно взглянул на него и еще выше поднял руку. Но Чернявый был не робкого десятка.
— Мы ведь знаем, что американцы уже высадились и скоро будут в Минео.
Хмурое лицо Пирипо вытянулось в неестественной улыбке, глаза гневно сверкнули, но тут же потухли.
— Ишь ты, — сказал кто-то. — Этим сорванцам палец в рот не клади!
— Довольно! — прогремел Пирипо. — Говорите, будете вы нам помогать или нет? И учтите, вам за это воздается.
— А что делать? — спросил я.
— Дело простое, — с готовностью объяснил Салеми. — Надо сбегать ко мне, к Рачинедде и к нашему секретарю и забрать продукты, которые дадут вам наши жены. Только по-тихому.
— Знаем, знаем, — выпалил Чернявый, прикидываясь дурачком.
— Что вы знаете?
— Ну, про солдат: они уходить собираются и им провиант нужен.
— Дожили! — воскликнул Пирипо, обращаясь к портрету дуче. — Сосунки нас уму-разуму учат!
— Да, дорогой Пирипо, — заметил Салеми, — видимо, слухи уже пошли по деревне.
Брачилитоне, кажется, готов был убить нас на месте, а другие так и остались сидеть разинув рот. Но Чернявому все было нипочем.
— Однако же, — невозмутимо продолжал Салеми, — помочь солдатам — наш долг. Иначе они всех нас к стенке поставят. — Он обернулся к нам. — Ну хватит дурака валять. Бегите, куда вам сказано, и возвращайтесь с провизией. Обещаю каждому хороший подарок.
Только мы вышли на улицу, как услышали прямо над ухом пронзительный свист. Это были Нахалюга и Карлик.
— Вы что, в фашисты записались?
Я подробно им все рассказал. Они чуть животы не надорвали.
— Ха-ха-ха! Их благородиям наша помощь понадобилась!
Всей ватагой мы двинулись к дому Рачинедды.
— Может, разделимся? — предложил Нахалюга.
— Нет уж, лучше держаться вместе, — решил я.
На стук долго не отворяли. Наконец хозяин, повозившись с железными замками и засовами, распахнул дверь, ослепив нас светом карманного фонарика.
— Какой черт вас сюда прислал?
— Секретарь Пирипо, — ответили мы.
Тон у хозяина мгновенно изменился:
— Заходите, заходите. Вот сюда.
Мы на цыпочках вошли в дом и очутились перед лестницей, ведшей на второй этаж.
— Кто там? — раздался сверху женский голос.
— Спускайся! — крикнул Рачинедда, освещая жене дорогу фонарем.
Послышались тяжелые шаги и сопенье.
— Уж не рехнулся ли часом наш секретарь? — сказала жена Рачинедды, смерив нас недобрым взглядом. — Где это видано, чтоб доверять добро оборванцам?
— Цыц! — прикрикнул на нее Рачинедда. — Не твоего ума дело!
Но жена не успокоилась и, спускаясь в подвал, все продолжала вполголоса проклинать нас вместе с Пирипо.
Мы гуськом прошли мимо двух спящих в стойле лошадей; в нос ударил запах навоза.
— Ого, да тут нечистая сила водится! — усмехнулся Чернявый. — Видали, какие тени?
Черные тени в подвале были не от нечистой силы, а от мешков с зерном, бутылей и колбас, свисавших с потолка.
— Вот я вам покажу нечистую силу, паршивцы! — пригрозила хозяйка, помогая мужу укладывать в корзины хлеб, яйца, бутыли с вином. — Будет с них! — завопила она, увидав, что Рачинедда тянется снять с крюка еще одну колбасу. — Весь дом хочешь опустошить? А ну кыш отсюда, голодранцы, забирайте все да несите поживей секретарю, не то головы поотрываю!
— У-у, старая ведьма! — Чернявый в темноте скорчил рожу.
— Что-что?! — вскинулась хозяйка.
— Ладно тебе, оставь мальца в покое, — примирительно сказал Рачинедда и подтянул сползшие штаны.
Выйдя на воздух, мы облегченно вздохнули, а Чернявый даже запел:
Мы свернули за угол, и тут между нами разгорелся спор, чуть до драки не дошло. Карлик, Кармело и Нахалюга утверждали, что колбаса, хлеб и вино созданы Христом по образу и подобию нашего желудка. А мы с Чернявым, Чуридду и Золотничком возражали, что всякому овощу — свое время. Нас было больше, и потому им пришлось поневоле запастись терпением.
По узким извилистым улочкам мы добрались до жилища Пирипо.
Дверь нам открыл его сын.
— А где остальные припасы? — спросил он.
— Вон они! — Мы показали на корзины.
— Ну входите.
В доме стоял аромат только что испеченного хлеба. Отблески из печи слабо освещали лестницу.
— Яно! — крикнул сын Пирипо. — Все готово! Возьми осла да проводи ребятишек.
Яно был мужик лет шестидесяти, высокий, костистый, с разбойничьим взглядом.
— Ну что? — сказал Нахалюга. — Нас вокруг пальца обвели. Как мы теперь избавимся от старика?
Хозяева уложили провизию в закрытые ящики. Яно погрузил на осла и наши корзины.
— Ну ладно, — объявил вдруг Чернявый. — Мы пошли.
— Куда это? — встрепенулся Яно, — А кто мне помогать будет? Надо же еще к Салеми зайти.
К счастью, учитель жил неподалеку; жена его, узнав голос Яно, сразу отворила нам и провела наверх, где уже стояли приготовленные корзины.
Взявшись за ручки, мы загалдели:
— О-го-го, тяжесть-то какая! Дядюшка Яно, мы без вас не управимся!
— Тихо вы! — цыкнула на нас жена Салеми.
— А чего бояться? Ведь американцы еще не нагрянули.
Дядюшка Яно поднялся наверх, а мы прошмыгнули мимо него и высыпали на улицу. Глупый старик громовым голосом слал нам вслед проклятия.
— Берите осла — и за мной! — скомандовал я.
Но осел оказался ученый: уперся — и ни с места.
— Все, нам крышка! — прошептал Нахалюга.
— Лупи его по бокам! — не растерялся Кармело.
Оглушенный пинками, осел решил не дожидаться своего хозяина и неохотно затрусил по улице. Новый град ударов заставил его прибавить шагу и свернуть за угол.
— Стой! — кричал сзади Яно. — Стой, бесовское отродье! — Потом чуть потише, плачущим голосом: — Ребятки, милые, не губите!
Мы услышали его шаги, удаляющиеся по другой улице: в темноте бедняга свернул не туда. И как тут не сбиться, когда кругом хоть глаз выколи!
— Айда к пещере Святой Агриппины! — сказал Нахалюга.
Где-то в деревне взревел осел, ему откликнулся другой, тогда и наш, не утерпев, позвал своего хозяина:
— Я тут! Я тут!
Мы вдарили ему пару раз, он сразу затих и покорно пошел за нами.
— Если опять заревет, суньте ему хлеба, — посоветовал опытный Кармело.
Мы дали ослу краюху, и он тут же успокоился, заработал челюстями.
На окраине мы разгрузили и отпустили осла: пусть идет своей дорогой.
К пещере вверх по склону вела тропинка, вьющаяся среди сухой травы и низкорослой ежевики.
Мы подхватили нашу добычу и стали втаскивать ее в черный проем пещеры, передавая из рук в руки.
— Ох, сейчас надорвусь! — стонал Чуридду.
Поставив все у входа, мы решили закусить хлебом и колбасой, но, к удивлению своему, обнаружили еще жареную козлятину и двух кур.
— Это, видать, для командира припасено, — заметил Золотничок.