Зазвонил телефон - старый, черный, со свившимся кольцами пятнистым шнуром.
- А! Это ты? Да так... все нормально! Стенка твоя не мешает нам. Бывай! - Федя шмякнул трубку. Весело на нас глянул - и мы старались глядеть так же бодро. Не пропадем!
Федя, покряхтывая, вылез на крышу, мы - за ним. Распрямились, стояли под широким небом - все слегка кружилось: то ли от алкоголя, то ли от высоты. Вот оно, небо! Вот она, голубень-то пошла!
И тут откуда-то издали пошли звонкие удары, с детства знакомые мне. Где-то крышу перекрывают: удары большого деревянного молотка, сгибающего кровельное серое железо на углу деревянного верстака - радость толковой работы, долгожданного обновления, передающегося зрителям... и даже слушателям. На ближних крышах не было видно этой работы.
Я закачался. Федя поддержал меня:
- Ты-то осторожней... пока привыкнешь!
- Я привык! С детства бегал по крышам! - радостно сказал ему я.
- Ну-ну, - Федя улыбнулся.
Звонкие сгустки воздуха летели к нам - Федя, побалансировав на краю, протянул руку Люсе, и они грациозно, как по камешкам, перешли по тугим сгусткам над улицей. Встали на дальнюю крышу - и Федя повернулся, помахал рукой:
- Ждите там нас. Управимся - вернемся! - и они, сгибаясь, пошли вверх по скату. На гребне встали, придерживаясь за трубу, обернулись, помахали нам и исчезли за скатом.
7
Им теперь хорошо! А что делать нам? Я отважно попытался ступить, нащупать в воздухе какую-то опору... но звон иссяк, и я с трудом вырвал ногу из пустоты, потом уселся на кровлю. Вот так вот!
Снизу донеслось шарканье троллейбусной дуги по проводам, бряканье по железкам на стыках. Да - по воздуху нам не пройти! Лишь такой вот земной транспорт доступен нам... и то теперь - навряд ли.
- Ну... пошли, что ли? - с усмешкой кивнул вниз Коля-Толя.
Теперь он наш лидер?
- Давай! - сказал я. - Солдатиком или ласточкой?
- А вот так вот! - Он, раскорячившись, "ласточку" изобразил.
- А ты прыгал, что ли?
- А то нет!
Все-то он успел!
- Я вообще, - Коля-Толя раздухарился, - только с самолета не падал без парашюта! А уж тут-то! - пренебрежительно глянул в пропасть улицы. Сплюнул. И приступил к эпосу...
Пока я дремал на горячем скате крыши, до меня доносилось:
- Жил я тут... с одной. "Всего-то с одной?.." Но это я, кажется, лишь подумал, а вслух не сказал. - На третьем этаже... - Это уже что-то более-менее конкретное! Я поднял голову. - И так она достала меня... Коля-Толя явно выходил в лидеры, - что решил я выйти... через окно.
- Врешь! - сипло, с явной завистью произнес Никита.
- Счас увидишь! - Грохнув железом, Коля-Толя шагнул к краю.
- Погоди, - это растерянно произнес Игорек. - И как же... цел?
- Цел, к сожалению! - после долгой паузы с горечью произнес Коля-Толя.
- А как? - тут и меня разобрало любопытство.
- Банально, - вздохнул он. - Попал на троллейбусные провода. Те спружинили... Ну и закинули меня... на пятый этаж.
- Выше? - сипло произнес Никитон. Сам много раз тяготел к этому, но не решался.
- Выше, ясное дело! - гордо произнес герой.
Он долго молчал... Но эпос на этом не кончался - как не кончается любой эпос.
- Ну! - наконец злобно промолвил Никита.
- Гну!.. И так эта там достала меня, что я решил выйти... из окна.
- С пятого? - хихикнул Игорек.
- Ну а с какого? - после долгой паузы произнес наш герой. - Ну и... не дождавшись поддержки, продолжил он, - снова... спружинило.
- На шестой? - прохрипел Никита.
- Да нет... на седьмой, - произнес Коля-Толя.
Недосягаемая высота!
- Врешь! - с завистью произнес Никитон.
Коля-Толя равнодушно развел руками - тень от его рук прошла по моему лицу - мол, как хотите!
- А в стихах - не можешь про то рассказать? - съехидничал Игорек.
Коля-Толя не счел нужным отвечать.
- Ну... а если с крыши спрыгнуть... отсюда, - произнес Никита, - то, видимо, на небо взлетишь?
- Видимо, - равнодушно ответил тот.
- Ну... тогда я пошел! - Громыхая железом, Никита сошел на край.
Я хотел ухватить его за штанину, а потом подумал: а чего еще ждать нам? Отличный случай!
- Я за тобой! - приподнялся.
Но опередил нас всех Игорек, любитель возвышенного.
- Оно!.. Оно летит! - закричал он, тыча пальцем в небо, утыканное аккуратными облачками... где уж там померещилось ему его пальто, в которое он вложил когда-то всю душу, после чего оно покинуло его? И не успел никто молвить слово, как он радостно кинулся вниз, и почти тут же, махая то рукой, то ногой, взлетел над крышами, и летел все выше, исчезая в облаках.
Удачно. А теперь я. Из страха я все же сполз вперед задом, оттолкнулся - и как бы сидя на стуле летел. Провода гуднули басом, спружинили, и я так же, как бы сидя, взлетел!
8
Очнулся я тоже сидя, причем прочно и неподвижно, причем, как это ни странно, в пивной, которую мы недавно так драматично и, я бы сказал, с пафосом покинули. И вдруг - опять, как ни в чем не бывало! И главное, я не мог вспомнить, каким образом мы здесь очутились?
По той ли рискованной, но эффектной методе, которую расхваливал Коля-Толя, - прыжком с крыши на провода... или другим, более обыденным способом? И главное - ни по обычному, с землистым оттенком лицу Коли-Толи, ни по привычно набрякшему лилово-бордовому лицу Никиты, который с таким упоением и отчаянием готовился к прыжку, невозможно было понять - состоялся ли полет. Готовился Никитон как к подвигу всей своей жизни, как к своему ответу всем силам реакции... и вдруг - на лице его ничего не отразилось обычный его мордоворот. Странно, что и я не помнил - летали ль мы? Разговор шел в обычной для Никиты взвинченной манере, на грани брызгания слюной, особенно он кипел тогда, когда знал, что не прав. Разговор был почти нейтральный, потом, правда, оказался взрывоопасным, - но это у Никиты всегда.
Все это я успел меланхолично сказать себе, зафиксировав, так сказать, ситуацию. Странно, что я возник из небытия как бы в середине, разгаре спора, который я уверенно, видимо, вел, ничего не помня. А помню лишь с Никитиной бешеной фразы:
- ...да Пиросмани никогда не стал бы работать здесь. Он мог только... в насиженных местах, где духовность была. А тут! - Он презрительно махнул рукой.
С чего это нас взволновала судьба Пиросмани? Скорей - нам надо было позаботиться о своей, не совсем понятной. Поэтому при последних словах моего друга я зорко огляделся окрест: не обидят ли хозяина этого заведения обвинения в бездуховности? Похоже, что да. Из-за своей обновленной стойки он поглядывал на нас с явной антипатией. Странно - ведь мы с ним недавно были друзья и он обнажал передо мной свою душу. Куда все ушло? Вообще, все странным образом изменилось, включая облик пивной - можно ли теперь называть ее этим словом? Что ли, мы так долго летали? Где? Игорек - вдруг внезапно и резко вспомнил я - точно скрылся в тучах, а мы почему-то тут. Произошло... разделение на духовных и бездуховных? Видимо, да. Но сколько это отняло времени? Не могла же за час обстановка тут столь коренным образом измениться? Смутно помню закопченные, неровные стены в масляной краске... сейчас стены сияли кафелем и чистотой. За сколько это могло произойти? Выяснив это, проясним кое-что и в своей судьбе, в той части жизни, которая исчезла из памяти. Не могло же все тут покрыться кафелем мгновенно? Правда, при капитализме стены быстро и часто меняют свой облик, но - насколько быстро? Вопрос. Неуютность обстановки влияла на нас. Я вздрогнул как-то зябко... какой-то бесконечно расширенный туалет - так бы я назвал интерьер, в котором мы оказались. Коля-Толя, повидавший в жизни все, как он уверял, и тот был поражен происшедшими переменами.
- Абортарий какой-то, - бормотал он, озираясь.
Еще нужно добавить, что и кафель, и шикарные, отражающие свет столы и сиденья, и все остальное вокруг было почему-то гнетущего темно-синего цвета. То ли хозяин выразил наконец свои тайные оптические пристрастия, то ли просто такой цвет подвернулся ему в его бурной коммерческой деятельности. Помню, он признавался мне в своем пристрастии к щебню и кафелю - но не в такой же степени?
Серж надменно приблизился к нам.
- Мне кажется, вы что-то сказали? - обратился он к Коле-Толе... Давно, наверно, никто не обращался к Коле-Толе на "вы", но обращение это вряд ли было дружелюбным.
- Водки нам дай! Чего мы тут пустые сидим, а ты там маячишь! - произнес Коля-Толя.
- Водки не держим, и вообще... Ваня, как они оказались тут?
Двухметровый (двухметровый во всех измерениях) Ваня приблизился к нам от зеркальных, тоже темно-синих дверей. Под его строгим вечерним костюмом явно прочитывался бронежилет. Ваня глядел на нас как-то сонно, видимо, не в силах объяснить наше присутствие. Пришлось Сержу все взять на себя.
- Дело в том, - произнес он, - что вы люди... э-э-э... не того круга, на которых это место... э-э-э... рассчитано.
Быстро же мы скатились по общественной лестнице! Я оглядел растрепанных своих друзей и свое отражение в кафеле... да, облик не люкс! А это заведение явно рассчитано... на кого? Я внимательно огляделся. Прежнего гвалта и чада тут не осталось и следа... весь объем был, в общем-то, пуст - только за длинным столиком в дальнем конце чинно восседала компания каких-то молчаливых людей в строгих костюмах с белыми квадратными значками-бейджами на лацканах.
Быстро же мы скатились по общественной лестнице! Я оглядел растрепанных своих друзей и свое отражение в кафеле... да, облик не люкс! А это заведение явно рассчитано... на кого? Я внимательно огляделся. Прежнего гвалта и чада тут не осталось и следа... весь объем был, в общем-то, пуст - только за длинным столиком в дальнем конце чинно восседала компания каких-то молчаливых людей в строгих костюмах с белыми квадратными значками-бейджами на лацканах.
- А это кто? - дружески спросил у Сержа, надеясь все же возродить наши прежние теплые отношения.
- Это? Венгерологи, - не без гордости произнес он.
- Венерологи? - Коля-Толя обрадованно встал. - Тогда у меня к ним вопрос.
Бармен Серж буквально усадил его взглядом.
- Еще одна... столь же удачная шутка, - процедил он, - и вы окажетесь за решеткой... Все! - и он удалился.
Мы с Никитой переглянулись: тут, между прочим... доктор наук сидит, без пяти минут... да и я... одной ногой Гоголь!
- Эй ты... постой! - прохрипел вслед бармену Никита. Тот оцепенел, потом стал медленно разворачиваться. Никита кинул отчаянный и веселый взгляд на меня, я кивнул, и он опустил руку за пазуху. Наверно, лишь черноморский матрос, окруженный со всех сторон врагами, с таким упоением и отчаянием выхватывал гранату. В глазах Сержа мелькнул испуг - и его можно было понять. Иван, было сделавший к нам шаг, не дойдя, остановился. Ликуя, Никита обвел взглядом всех и, наконец, выхватил... то. Старинное ожерелье с сапфирами, в серебряных кружевах... все, что осталось от семьи его мамы, от почти четырехсотлетней истории ее семьи. Колье это, в очередной раз уходя от Ирки, Никита уносил из их квартиры, напоминавшей даже не музей, а забитую антиквариатом подсобку комиссионного магазина. Только колье! Сколько раз он мечтал употребить его на какое-то благородное, важное дело, что осветило бы ярким светом бессмысленную его жизнь. И вот - это мгновение настало!
С некоторым разочарованием я успел заметить, что темные сапфиры своим цветом в точности совпадают с цветом кафеля, - но Никиту морально поддержал, даже пересел, чтобы быть с ним рядом.
- Что это? - зачарованный Серж протянул руку.
- Тебе! - Насмешливо глядя, Никита брякнул ожерельем и тут же отвел его от руки Сержа. - Одно условие... Ты уйдешь навсегда из этого заведения... мне оставишь.
Сглотнув слюну, бармен робко кивнул.
- Это все? - пробормотал он.
Мы с Никитой переглянулись.
- Не все! - отчеканил Никитон. - Уйдешь из той квартиры... отдашь ее Феде и Люде. Теперь все! - Он немножко подвинул руку к Сержу, тот переплел свои пальцы с ожерельем, но Никита пока что не отпускал. - Так да или нет?
А нужна ли Феде и Люде квартира, мелькнула мыслишка, ведь они... ушли?
Серж дернул ожерелье - и если б Никита его не выпустил, оно бы порвалось.
- Надо глядеть, что это за стекляшки... Эксперту позвоню! - Он двинулся к бару и скрылся в подсобке.
Мы с Никитой переглянулись... все, вроде, ничего? Интересно, мелькнула мысль, этот синюшный цвет лица у нас - от кафеля или уже от природы?
Серж вскоре вышел, поигрывая ожерельем на левой руке, как четками. Так же две бутылки водки сияли в правой его руке.
- Это что - все? - не удержался я от дурацкой шутки, кивнув на бутылки.
- Да нет... Это так... почва для размышлений, - произнес Серж, разливая по стаканам. Мы молча хлебнули. Серж полюбовался ожерельем. - Тeбe это, говоришь, отдать? - оглядел зал. - А мне чем заниматься? - спросил.
Никита вздохнул - как всегда, после бешеного напора, сразу готовый на все уступки... на фиг ему этот кафельный ад? Тут даже эхо какое-то... громкое и неуютное. Да, я поглядел на Никиту: надо его крепко поддерживать, иначе сломается, колье просто так отдаст.
- Чем заниматься тебе? - сказал я. - Щебнем.Чем же еще? Ты ж говорил, что у тебя большие дела с щебнем!
Хорошо, что вспомнил недавний наш разговор, про щебень и кафель!
Советовать ему заниматься кафелем после кафельного перебора вокруг как-то не хотелось.
- Щебнем?.. - задумчиво произнес он. Тянет время? - вдруг мелькнула у меня мысль... До чего?
Зато Никита обрадовался, засиял: моральная гора упала с его плеч!
- Мы наводку тебе дадим! - воскликнул Никита - Отличный камнебойный карьер!
Никита уже забыл об ужасах, пережитых там, и весь светился счастьем.
- Кстати, отличные бабы там! - внес свою лепту и Коля-Толя.
- Свяжем тебя, - уверенно произнес я, поневоле чувствуя себя главным ответственным... Надеюсь, слово "свяжем" Серж понял в правильном смысле?
- Щебнем? - снова Серж повторил. Он был как-то настороженно задумчив.
- Ладно, - добродушно заявил Никитон, роскошным жестом обводя помещение. - Это можешь оставить себе! Только квартиру оставь... Феде с Людой. Лады?
Серж кивнул как-то заторможенно.
"Еще не хватает, - подумал я, - вымостить это помещение щебнем!"
- А ожерелье-то спрячь! - взволнованно добавил Никита. - Эрмитаж за него пятьдесят тысяч долларов давал... Да Ирка не согласилась... Так что хватит тебе! - чтобы покончить с этим мучительным вопросом, Никита хлопнул водки.
Серж словно чего-то ждал. И дождался? Из подсобки донеслись какие-то стуки, и Серж, почти подпрыгнув, пошел туда.
- Эксперты, наверное, - пробормотал он.
И почти сразу вышел, окруженный с двух сторон "экспертами". Что это за "эксперты", было сразу видать. Один из них был маленький брюнет, другой огромный шатен, но при этом у них было что-то общее, самое главное. Сразу настала тишина, и они не спеша, уверенно подошли к столу.
- Руки... покажи, - улыбаясь, сказал Никите маленький.
- Зачем? - испуганно пролепетал Никита.
- Не мыл, наверное, - усмехнулся большой.
Никита, от страха потерявший голову, попался на эту детскую уловку - и сразу вытянул вперед руки, дрожащие и действительно немытые, с грязными ногтями. И тут же маленький защелкнул наручники. И почему-то после этого стряхнул ладонь об ладонь, как будто сделал грязное, но необходимое дело.
- Ну... пошли, - вполне обыденно произнес крупный.
- К-куда? - пробормотал Никита.
- Да разберемся, откуда у тебя это? - Маленький вытащил из кармана колье и показал Никите.
- Я отвечу! - гордо подняв голову, сказал Никитон.
- Ну вот и поехали, - добродушно сказал крупный.
И они двинулисъ к выходу. Биться с этими сатрапами? Бесполезняк! Мы лишь робко проводили Никиту, идущего гордо. Машина за дверьми оказалась не обычная "хмелеуборочная", как мы надеялись, а черная "Волга" с занавесками.
- Да... серьезный автомобиль, - пробормотал Коля-Толя. Слышал ли это Никита? Надеюсь, не слышал. Возле услужливо распахнутой дверки он повернулся к нам, жалко улыбнулся и взметнул вверх руки с двумя поднятыми пальцами, что означало английское "виктори" - победа! Ему помогли сесть, и их "Волга" отъехала. Все? Можно идти домой? Да нет, как раз домой не получается... надо это дело дальше вести... Как?
Поразмыслив, мы вернулись в пивную, или, таперича, коктейль-холл, как мы увидели на вывеске. Что добавить еще к происшедшему?
Что Серж показался жалким и растерянным, принес еще две бутылки водки, бормотал, оправдываясь, что не он вызвал "экспертов".
- Честно - я нормальному эксперту позвонил... это он уже настучал, растерянно бормотал Серж, усиленно нам подливая. Мы пили, почему-то надеясь найти разгадку этой тайны на дне стакана... Известная уловка для слабодушных.
- Они и меня чуть не забрали! Веришь? - говорил Серж.
Я послушно кивал. Не мог не кивать - раз пил его водку?
Падение полное! Главное - в двухстах метрах отсюда мой дом, но я почему-то не могу пойти туда: не то состояние души, а теперь уже, после выпитого, и тела. Господи! Мой друг Игорь на небесах, летает там в поисках недостижимого идеала, другой мой друг, Никита, - в глухом застенке, мучается за тот добрый порыв, который совершил, и тяжело, наверно, ответит... а я тут трескаю водку. С кем? Один только что засадил моего лучшего друга в тюрьму, лишил его семью фамильного ожерелья, а Федю и Люду жилья. Другой, играя Никитушкиной лосиной ногой то на повышение, то на понижение, фактически обобрал нас - а я пью с ними, киваю и поддакиваю. Для жалкого оправдания внушаю себе, что для литератора все полезно, и даже пытаюсь лепить какие-то стишки... "Вот Никиту в кандалах... вывели из "Корюшки"... Ах, ах! Ох, ах!.. Горюшко, горюшко!" Что происходит со мной? Творчество - удручающее. Жизнь моя запутана, слаба. Раньше я хоть что-то мог и умел, потом увлекся буддизмом, и после буддизма, видимо, совсем ослабел. Что я могу? Я не могу даже сказать этим людям: "Пошли вон!" Я даже себе не могу сказать: "Пошел вон!" Или себе, может, скажу? Не решусь! Постесняюсь - вдруг эти обидятся?..
Впрочем, если нет сил исчезнуть физически, есть способ исчезнуть химически - способ, хорошо известный на Руси. Я налил cебе полный стакан водки и, сказав "Прощайте!", выпил его. Венгерологи запели что-то по-венгерски, и все пропало.
9
Очнулся я, сидя в инвалидной коляске... но коляска та была не моя! Во-первых, сильно обшарпанная... что же, я давно на ней езжу? А во-вторых, самое главное - передо мной была ручка переключения скоростей, другие непонятные ручки, спидометр (?), еще что-то, о чем я не имею ни малейшего представления, поскольку никакой транспорт никогда не водил... Откуда же это - моя мотоколяска? Не моя!