- Мсье Дезире был добрым католиком?
- По-моему, да. Каждое утро ходил к мессе.
- Мне говорили, он был превосходный охотник.
- Он? Охотник? Ну надо же! Да мсье Дезире ни в жизнь не притрагивался к оружию... он пуще чумы боялся всего, что стреляет!
- Может быть, и боялся, Агата, но, к несчастью, как мы теперь знаем, он все же взял в руки пистолет...
- Верно, конечно... и все-таки мне не верится, что мсье мог это сделать...
- А что, он всегда держал пистолет у себя в комнате?
- Можно сказать и так... Мсье спрятал его в комоде, под кучей нижнего белья, но об этом весь дом знал.
- Ясно... Я помню, вы говорили, что мсье Дезире спал очень крепко?
- Еще бы! Даже будильника не слышал. Потому-то я и приходила будить его каждое утро, а уж заодно приносила и чай.
Разговор с кухаркой испортил настроение комиссару. "Действительно, размышлял он на ходу, - кто-то вполне мог проникнуть в комнату Дезире через незакрытое окно, вытащить из комода пистолет, обернуть его тряпками, а потом простыней, чтобы никто не услышал выстрела, и прижать дуло к виску Парнака-старшего". К несчастью, никаких подтверждений этой любопытной гипотезы у комиссара не было.
В день похорон Дезире Парнака контора открылась во второй половине дня. Взволнованный мсье Альбер прочитал своим служащим проповедь, в которой долго и нудно воспевал несравненные достоинства покойного брата. В конце концов у присутствовавших на лицах появилось одно и то же кислое выражение, призванное засвидетельствовать, что все поняли, какую невосполнимую утрату они понесли. Уловив это, довольный нотариус попросил удвоить усилия в память о том, кто, хоть и ушел навсегда, но чей дух, несомненно, навеки останется здесь. Мадемуазель Мулезан, как водится, пролила слезу, и мсье Альбер со скорбным достоинством покинул контору. Не успел он закрыть дверь, как Вермель тоже завел что-то вроде надгробной песни в честь "Мсье Старшего". Рассказ об исполненной благородства жизни Дезире Парнака поверг мадемуазель Мулезан в величайшую скорбь. Похоже, покойник все-таки ошибался, оценивая мадемуазель: он считал ее дурой и, ничуть не стесняясь, говорил об этом во всеуслышание.
Как только Вермель покончил с панегириком мсье Дезире, старший клерк велел мадемуазель Мулезан перестать изображать плакучую иву и приниматься за работу.
- Простите меня, мсье Антуан, - пролепетала она, - но я глубоко привязана ко всем членам семьи Парнак... Ведь я начинала работать еще у мэтра Альсида, отца мсье Дезире и мсье Альбера... При мне родилась мадемуазель Мишель, а мадам Анриэтта, первая супруга хозяина, была так добра ко мне... Ах, ее смерть тоже стала для нас невосполнимой утратой...
Вермель не мог упустить случая позлословить.
- Уж ее-то точно не нашли бы ночью в саду с разбитой головой и почти без одежды...
- Почему? - сухо осведомился Франсуа.
- Потому что мадам Анриэтта была порядочной женщиной! Она почитала семейный очаг!
- Так вы считаете, что вторая супруга мэтра Парнака...
- ...не много стоит, если хотите знать мое мнение!
А мадемуазель Мулезан сочла нужным ввернуть очередной "коварный" вопрос:
- С чего бы это вдруг мадам в столь легком одеянии оказалась среди ночи в саду?
- Да еще за домиком мсье Дезире, где ее никто не мог ни увидеть, ни потревожить, - уточнил казуист Вермель.
- Не иначе на свидание с одним из своих любовников выскочила, уж можете не сомневаться! - хихикнула старая дева.
Франсуа резко вскочил, в очередной раз уронив многострадальное досье "Мура-Пижон", и запальчивым фальцетом завел:
- Мадемуазель Мулезан и вы, Вермель, вы просто низкие, подлые люди!
- Что? - вскричали оба старейшины в один голос.
- Как вы смеете говорить такие вещи о супруге своего хозяина?
- Мы знаем, что говорим, - прошипел Вермель.
- Вы ненавидите ее за то, что она молода, а вы - старые развалины! Вы хотите опорочить женщину из-за того, что она красива, а вы - уроды!
- Господи, и что нам только не приходится выслушивать последнее время! - простонала мадемуазель Мулезан.
- Ах, вот оно что, вам уже мало дочери? - нанес неотразимый удар Вермель.
Ремуйе едва успел схватить Франсуа, бросившегося на обидчика.
- А ну, успокойтесь! Как только вам не стыдно! Придется все рассказать мсье Альберу. Сядьте на место, Франсуа, и займитесь наконец делом! А вас, одры, чтоб я больше не слышал. Если еще хоть что-то пикните, погоню к мэтру Альберу пинками в зад! Вот там все и расскажите!
Выволочка возымела мгновенное действие, и до самого вечера в конторе стояла свинцовая тишина, лишь изредка нарушаемая всхлипываниями мадемуазель Мулезан и тихим ворчанием в животе Вермеля. Поверх досье Антуан с любопытством поглядывал на Лепито. Неужели он и вправду втрескался в мадам Парнак? А как же быть с Мишель? Старший клерк был кем угодно, но только не дураком, и в голове у него роилось множество вопросов.
К вечеру мадам Парнак просила передать мужу и падчерице, что чувствует себя лучше и хотела бы повидать их. Нотариус, до сих пор влюбленный в жену как мальчишка, бросился к изголовью ее постели. Мишель отправилась навещать мачеху с гораздо меньшей поспешностью. Увидев отца, опустившегося на колени возле тумбочки и державшего мачеху за руку, девушка явно расстроилась. Нотариус млел от удовольствия, а жена свободной рукой теребила ему волосы и сюсюкала.
- Неужто мы так боялись потерять свою маленькую Соню? - ворковала она. - Значит, мы все-таки любим нашу маленькую Соню?
- Глупышка! Как будто ты этого не знаешь.
- А что, если б меня убили?
- Запрещаю тебе даже говорить об этом! О ужас! Что бы со мной было без моей дорогой крошки?
Мишель и смешно и неприятно было видеть это унизительное слюнтяйство со стороны отца, и она не без иронии заметила:
- Надеюсь, я вам не помешала?
Оба с удивлением посмотрели на нее, и мэтр Парнак простодушно уверил дочь, что ее приход никого не потревожил.
- В таком случае, - резко возразила девушка, - меня смущают подобные неумеренные излияния чувств.
- Уж не ревнуете ли вы, Мишель? - рассмеялась Соня.
- Да нет, скорее, мне просто... гадко.
Нотариус вскочил.
- Мишель!
- Мне гораздо больше нравится, когда ты стоишь, папа, а не полозишь, как только что.
- Я не позволю тебе...
- Пощадите! - закатила глаза мадам. - Ваши крики для меня - пытка!
И она театральным жестом подняла руки к голове. Альбер тут же бросился с извинениями.
- Любовь моя, прости... прости меня, ради бога... - И, повернувшись к дочери, строго выговорил: - Видишь, что мы натворили! И все из-за тебя! Как только тебе не стыдно?
- Ах, папа! Бедный мой папа... Ну ладно, с супружескими нежностями покончено. Соня, может, вы все-таки объясните, что с вами произошло?
- Да-да, верно, расскажи нам, как это случилось, мой ангел? - подхватил Альбер.
- Я не знаю.
- Не знаешь?
- Нет. Я шла по газону и вдруг как будто камень, что-то тяжелое свалилось с крыши и прямо мне на голову. Удар! - и больше ничего не помню...
- Это ужасно, дорогая моя! Попадись мне только этот мерзавец...
- Успокойся, мой Мишук, я ведь еще жива...
Находившийся, видимо, на супружеской диете нотариус воспринял это как сигнал и бросился было обнимать жену, но, услышав голос дочери, вынужденно остановился.
- Что за странная манера: гулять по саду в ночной рубашке в одиннадцать часов ночи! - с издевкой заметила Мишель.
Соня слегка отстранила мужа и пристально посмотрела на недоброжелательницу.
- Что же здесь странного, милочка? Представьте себе, меня мучила страшная мигрень, никакие таблетки не помогали. Вот я и подумала, может, на воздухе станет легче. Это ведь так естественно.
- Ну конечно, моя маленькая, конечно! Ты только не волнуйся. Никто с тобой и не думает спорить... - заблеял обеспокоенный супруг.
- Однако мне показалось, что Мишель...
- Дорогая, прошу тебя, не обращай внимания! Мишель сегодня что-то не в духе, уж не знаю почему... Похоже, нынешние девушки все такие - нахальные и невыносимые.
- Может, и нахальные, зато верные! - резво вставила Мишель.
Отец какое-то время молча смотрел на нее.
- Верные? Кажется, ты решила изъясняться загадками? Верные кому?
- Допустим... своим обязательствам...
- Интересно, ну что ты-то можешь в этом понимать? Помолчи-ка лучше, в конце концов ты меня рассердишь! Соня, любовь моя, прости, но я должен уходить - меня ждут клиенты.
- Да, мой толстячок, иди...
- Я приду как только освобожусь, но, если ты заснешь, не стану тебя будить.
- Как ты деликатен, мой дорогой...
Поцеловав еще раз больную в лоб, Альбер попросил дочь немного побыть с мачехой в его отсутствие. Оставшись одни, женщины с нескрываемой ненавистью взглянули друг на друга. Первой не выдержала мадам Парнак.
- Вы терпеть меня не можете, правда?
- Не то слово!
- Вот как? И за что же?
- Святая невинность! Разве не по вашей милости отец оказался в столь жалкой роли?
- Святая невинность! Разве не по вашей милости отец оказался в столь жалкой роли?
- Какой еще роли?
- Обыкновенной - рогоносца.
- Какие гадкие слова, - насмешливо бросила Соня, - напрасно вы слушаете сплетни.
- Тут и без посторонних ясно что к чему.
- Ну-ну!
Мишель подошла к постели.
- Вот тебе и ну! Зарубите себе на носу, мадам. На ваших любовников мне плевать. Раз отцу нравится, когда его топчут ногами, то это его личное дело! Но Франсуа вам лучше бы не трогать!
- Франсуа?
- Да-да, того самого Франсуа, с которым вы встречались ночью!
- Хотите сказать, что это он меня ударил?
- Вы же отлично знаете, что не он!
- Тогда... это вы?
- Будь это я, вы бы так легко не отделались.
Соня расхохоталась.
- Приятно видеть, моя крошка, как ревность делает из вас настоящую женщину... безоружную, правда.
- Ничего, у меня есть то, чего больше нет у вас: молодость!
Соня пожала плечами.
- Это быстро проходит.
- Да, в этом нетрудно убедиться, глядя на вас!
Мадам Парнак улыбнулась.
- Неплохо... Но успокойтесь, крошка, я вовсе не желаю зла вашему Франсуа...
- Вот это и настораживает!
- Можете думать все что угодно, Мишель, но я еще не в том возрасте, чтобы связываться с сосунками.
- Поэтому-то он все время и крутится вокруг вас.
- По-вашему, я уж и понравиться не могу?
- Конечно-конечно, Франсуа настолько вам безразличен, что вы, замужняя женщина, назначаете ему ночью свидание!
- Причем здесь свидание? Он сказал, что должен сообщить мне что-то очень важное!
- Какой все-таки дурак!
- Это верно, вы составите неплохую пару... если, конечно, не станет возражать третий, ваш отец.
- Как-нибудь разберемся, только не мутите воду!
- Мне-то зачем?.. Но вы забыли одну вещь, Мишель, - Франсуа не любит вас.
- Главное, чтоб вы не лезли, а это уже мое дело! - закончила Мишель и вышла из комнаты мачехи. В холле она наткнулась на Франсуа Лепито.
- Ах, и вы здесь! - воскликнула Мишель, даже не дав ему времени поздороваться. - Какого черта вас сюда занесло?
- Но... я хотел узнать, как себя чувствует мадам Парнак...
- И вам не стыдно?
- Стыдно? - изумился Лепито.
- Какой наглец! Только отец в кабинет, а этот уже шасть к его жене? возмущалась Мишель. - Что вам здесь нужно в конце-то концов? Ну?
- Ничего, обычный долг вежливости. Повторяю, я хотел узнать о ее здоровье.
- Так я вам и поверила! Долг вежливости!.. Вам-то что за дело до здоровья моей мачехи?
- По-моему...
- Молчали б лучше! Одно у вас на уме, развратник! А может, вас, как всякого убийцу, тянет на место преступления?
- Ну что вы несете? Совсем рехнулись? - слабо отбивался Лепито.
- Во-первых, попрошу вас разговаривать со мной вежливо! А во-вторых, нечего из меня дуру делать!
- Совершенно не понимаю, в чем...
- Вы что же, воображаете, будто ваше ночное свидание с мачехой для меня тайна? Это вы ее стукнули?
- Нет-нет, клянусь вам, это не я!
- Жаль! Это единственное, что я охотно простила бы вам! А теперь убирайтесь!
В это время нотариус вышел из своего кабинета и, увидев, что молодой клерк разговаривает с его дочерью, спросил:
- Вы хотели меня видеть, Франсуа?
- Пальцем в небо! - фыркнула Мишель.
- Я... я пришел... вернее, я хотел... узнать, как себя чувствует мадам Парнак.
- Очень мило с вашей стороны, Франсуа.
- Просто нет слов, как мило! - сквозь зубы пробормотала девушка.
Мэтр Альбер рассердился.
- В конце концов это просто невыносимо, Мишель! Какая муха тебя сегодня укусила? Твои замечания нелепы и неуместны.
- Нелепы и неуместны, да?
- Вот именно!
- Что ж, разбирайтесь сами! Почему б тогда не отвести его к Соне? Пусть убедится, что твоя супруга жива.
- Очень хорошо! Как раз это я и собираюсь сделать. Вы идете, Франсуа?
Мишель испустила вопль, похожий на крик бешеного слона, готового вонзить бивни в соперника.
- О-о-о! Полтора идиота!
И, повернувшись на каблуках, она выбежала в сад. Мэтр Парнак покачал головой и повел клерка в комнату жены.
- С моей дочерью что-то неладное. По-моему, она ревнует.
Франсуа показалось, что у него остановилось сердце.
- Ревнует? - прошептал он, побледнев.
- Да, Мишель, наверное, считает, что я люблю ее меньше, чем раньше. Глупенькая! Разве можно сравнивать любовь к жене и любовь к дочери!
Если Соня и удивилась, увидев Франсуа, то никак не выдала своего недоумения.
Эдмон Шаллан и Ансельм Лакоссад разрабатывали план действий на завтрашний день. Неожиданно дежурный сообщил, что с комиссаром хотел бы поговорить мэтр Парнак.
Нотариус снисходительно поздоровался, как и подобало богатому буржуа в разговоре с полицейским.
- Господин комиссар, я позволил себе побеспокоить вас, чтобы просить, не щадя сил, искать виновника покушения, которое едва не стоило жизни моей жене.
- Поверьте, мэтр, мы делаем все возможное, но у нас слишком мало исходного материала. Мадам Парнак не сообщила вам никаких подробностей?
- Нет. Жена ничего не помнит. Она вышла в сад, надеясь облегчить тяжелый приступ мигрени, и неожиданно получила страшный удар по голове и сразу потеряла сознание.
- Крайне скупая информация, мэтр. Согласитесь, что нам будет довольно трудно добиться результата... Я лично считаю, что виновен какой-нибудь бродяга, задумавший ограбить домик мсье Дезире, после того как узнал, что хозяин умер и там никого нет... Внезапно встретив мадам Парнак, он ударил ее исключительно из чувства самозащиты... Впрочем, мог быть и другой вариант...
- Да? Какой же?
- Допустим... кто-то и в самом деле хотел убить вашу жену.
- В конце-то концов, ну кто ж это может так ненавидеть Соню, чтобы желать ей смерти?
- Пока я не могу ответить на этот вопрос, мэтр, и вы сами понимаете почему. У вас есть враги?
- Насколько мне известно - нет. Завистники наверняка есть, но вряд ли кому-то из них может прийти в голову убить мою жену.
- Позвольте задать вам несколько нескромных вопросов, мэтр. Уж простите, но это необходимо.
- Прошу вас. Мне нечего скрывать. Жизнь Альбера Парнака прозрачна как горный хрусталь.
- Вы богаты, мэтр?
- И впрямь странный вопрос, но я все же отвечу. Да, я богат, особенно теперь, когда получаю наследство брата - его состояние гораздо значительнее моего.
- Вы уже составили завещание?
- Разумеется. Оно лежит у мэтра Вальпеля.
- Не согласились бы вы сообщить мне его содержание? Обещаю хранить профессиональную тайну.
- Право же, не вижу никаких причин напускать туману. Все мое состояние в равных долях переходит жене и дочери, а после смерти одной из них все получит другая. Но откуда такой интерес к моему имуществу и наследникам?
- По правде говоря, еще не могу сказать точно, почему это нас заинтересовало. Мы бредем на ощупь и, как слепые, то и дело останавливаемся, ожидая, пока кто-нибудь подскажет дорогу.
- В таком случае будем надеяться, что сострадательный прохожий скоро появится... Мне было бы весьма жаль, господин комиссар, если бы пришлось просить ваше начальство несколько оживить ход расследования. До свидания, господа.
- Будьте осторожны, - бросил вслед нотариусу Шаллан, - особенно по ночам. После того как с вашей женой случилось несчастье, лишние предосторожности не повредят.
- Предосторожности?
- А вдруг тот, кто напал на вашу жену, вздумает приняться за вас?
- Какая ерунда!
Однако в голосе мэтра Альбера не было уверенности. Когда он ушел, комиссар обернулся к Лакоссаду.
- Что вы думаете об этом типе?
- Могу лишь с удовольствием повторить фразу Публия Сира: "Лишь людская алчность сделала из Фортуны богиню".
- Да, кажется, наш нотариус - хорошее тому подтверждение.
Франсуа Лепито возвращался домой в полной растерянности. Ссора с Мишель, а потом свидание с Соней так потрясли молодого человека, что на некоторое время он совершенно утратил способность размышлять. Клерк даже не заметил, что Софи Шерминьяк поджидает его у порога, и обратил на нее внимание, лишь когда не в меру страстная вдова крепко схватила его за руку и втянула к себе в комнату. Франсуа почувствовал себя так же, как, видимо, чувствует себя рыба в щупальцах осьминога. Софи усадила его на стул, заставила проглотить стаканчик "Аркебюза", от которого молодой человек мучительно закашлялся, и, пока он переводил дух, бросилась в атаку.
- Ну, Франсуа, пора с этим кончать!
Тот ошарашенно уставился на вдову.
- Кончать? С кем?
- Как это с кем? Со всеми, кто решил вас извести: с полицейскими, конечно, но прежде всего с этой бесстыжей распутницей.
- Мадам Шерминьяк! - округлив глаза, выдохнул Франсуа.
- Ни слова больше! Я знаю все! Мадам Парнак заманивает вас в сети. Но я этого не допущу! Она еще не знает Софи Шерминьяк!
- О чем? Я ни слова не понимаю...
- О, я знаю, у вас душа дворянина и вы не можете обвинить женщину! Но вы не должны угодить в ее ловушку. Тем более что любите другую и любимы ею!