Лавкай представил Матусевича, князя-эвенка и себя, после чего кратко пояснил маньчжурской стороне те вопросы, которые нужно обсудить. Маньчжур, слушая даура, кивал, сидя к нему чуть ли не вполоборота. Было совершенно неясно понимает ли он князя или нет, ибо он так ни разу и не посмотрел на говорившего. После того, как Лавкай замолчал, сунгарийцы уставились на старшего среди маньчжур. Выдержав длинную, уже ставшую предсказуемой, паузу, старик заговорил едва слышным, дребезжащим голосом. По мере того, как он отвечал, Лавкай мрачнел, а Нэми непонимающе посматривал на своих товарищей. Матусевич, видя растерянность своих вассалов, сжал кулаки. Он уже понял, что случилось нечто неправильное. Дождавшись момента, когда старик умолкнул, Игорь обратился к дауру:
- Лавкай, что происходит?
- Этот чиновник не имеет полномочий на ведение переговоров, - заявил князь. - Его ранг слишком невелик для этого, воевода.
- Так какого чёрта он тут делает? - вспылил Матусевич, отчего остальные маньчжуры, стоявшие за спиной горе-переговорщика немедленно зашушукались, а чуть после и заговорили в голос.
Бойцы-сунгарийцы тут же подобрались, поглядывая на своих командиров. Гусак тем временем положил палец на спусковой крючок, держа под контролем вооружённых маньчжур, стоявших чуть в стороне от стола.
- Видимо, им мало Нингуты, - меланхолично пожал плечами Лавкай. - Вот они и прислали сяньшэня - чиновника низшего ранга.
- В таком случае, - встал из-за стола Матусевич, - тут нам делать нечего! А им и подавно! - Игорь указал на опешившего старика-маньчжура и направился к канонерке.
- Лавкай, скажи им, пусть проваливают и присылают кого-нибудь, имеющего нужные полномочия! - вдруг остановился Игорь и добавил:
- А мы пока наведаемся в Гирин.
Однако маньчжуры и не думали покидать заводь. Их суда стояли весь день и на утро следующего дня остались там же. Рейтары, бряцая оружием и отсвечивая начищенными до блеска доспехами, патрулировали берег Сунгари, где расположились лагерем маньчжуры. С чувством собственного достоинства, преисполненные жадного блеска в глазах, они ревностно следили за своим врагом, желая при случае указать врагу его место. Сведённые в полк всадники - солоны и дауры, в основном были сыновьями знати - князьков, старейшин и шаманов, а также немалый процент составляли лучшие воины того или иного поселения или рода. Попасть в рейтары Лавкая значило очень многое для амурцев и сунгарийцев. Этим они существенно поднимали свой статус среди соплеменников. Граница для перемещений маньчжур была установлена в виде понатыканных в землю кольев, с протянутой между ними бечевой. Пары конфликтов, когда амурские доспешники с яростью пресекли попытки маньчжур просто подойти вплотную к кольям, хватило для вразумления гостей. Эти крайне наглые действия амурских варваров, а также их доспехи и вооружение очень сильно впечатлили маньчжур.
- Посмотри, майор! - Гусак передал бинокль вышедшему на палубу Матусевичу. - Опять у них какая-то буча! Ссорятся, вона, чуть ли не до драки уже дело дошло.
- Мирослав, сдаётся мне, Лавкай был прав, - процедил Игорь.
- Вчера-то? - переспросил капитан. - Думаешь, они ещё переговорщиков пришлют?
- А то! - кивнул Матусевич, отдавая бинокль. - Маньчжуры - хитрый народ… и коварный. Верить им нельзя.
- А зачем тогда переговоры? - удивился Гусак, но майор не ответил.
Уже к обеду из стана врага выделилась и направилась в сторону места прошлых переговоров небольшая, с десяток, группа маньчжур. Провожаемые частью рейтар, они медленно шли к лужайке, где ранее стоял навес, с ненавистью и отвращением поглядывая на дауров. Несколько стульчиков поставили перед некоторыми из этой группы переговорщиков и маньчжуры принялись ждать северных варваров, как они называли сунгарийцев.
На этот раз Матусевич не пожелал участвовать в разговоре с противником и послал на берег Лавкая и Нэми. Снова были поставлены лавки, стол и навес. Занял своё место и караул. Маньчжуры тут же заметили отсутствие сунгарийского дутуна, который отрядил свои полномочия помощнику - гуну* из народа дауров. Недолго посоветовавшись, они потребовали присутствия дутуна. Об этом незамедлительно доложили Матусевичу. Поколебавшись некоторое время, он решил всё же принять участие в этой попытке переговоров. Майору нужен был не только результат, но и сам факт переговоров, от которого можно было бы отталкиваться в дальнейшем.
Теперь перед ним сидел не давешний старик со слезящимися, больными глазками, а довольно упитанный чиновник, лет сорока. Игорь заметил, что навершием его шапочки был белого цвета шарик. Этот маньчжур действительно был старше по чину, нежели предыдущий. Он стал говорить первым. Говорить резко, без всякого лицемерного заискивания, совсем не так, как старик. Лавкай переводил его слова Матусевичу.
- Говорит, дескать, пришлые северяне, не по праву своему укрепляются на реках и беспокоят окраинные владения империи Цин, - негромко, делая паузы, говорил даур своему воеводе. - Тревожат маньчжурских вассалов, грабят их…
- Это вас что ли? - усмехнулся Матусевич. - Так вот вместе с Нэми и ответь, что вас не грабят и не тревожат.
В ответ на это маньчжур насупился, оттопырив нижнюю губу. К его уху тотчас же прильнул один из советников, принявшись что-то нашёптывать ему. Переговорщик, назвавшийся Хэчунем, важно кивал и вскоре проговорил:
- Государство наше полно доброты. Вы, северные варвары, должны уйти за Амур и не увлекать за собою наших данников. Тогда мы сможем установить между нами хорошие отношения и даже торговать.
- Нас это не устраивает! - отрезал Матусевич. - Моё государство предлагает установить границы и более не воевать между нами. Торговля может быть более полезна.
- Если вы желаете мира - уходите за Амур, - упрямо повторял маньчжур. - Тогда будет и мир и торговля.
- Это невозможно, - покачал головой Игорь. - Мы не можем опустить наш флаг там, где он был однажды поднят.
- Тогда будет говорить оружие, - притворно печальным голосом заключил Хэчунь.
- Оно уже говорило, - нарочито усталым голосом протянул Матусевич, показывая свою незаинтересованность в дальнейших переговорах. - В Нингуте разве не было заметно?
Маньчжур скрипнул зубами, но собрался и начал говорить:
- Осенью мы пошлём небольшой отряд всадников, чтобы захватить и увести одного из варварских князей солонского племени. Он наш данник, - сказал он будто бы через силу. - Мы заберём его и его людей, после чего мы сможем вести переговоры. Но вы должны уступить силе Империи Цин. Вы должны уйти за Амур, такова воля Неба! - снова повторил он, на сей раз с холодной яростью. - У Цин много солдат, мы заставим вас уйти, оставив земли наших данников. Вы не будете их более тревожить!
- На этом следует закончить переговоры, если у вас нет более здравомыслящего чиновника, - предложил сунгарийский воевода. - Хэчунь, а как зовут этого князя солонов?
- Зачем вам знать это? - нехотя, после долгой паузы ответил маньчжур. - Его недостойное имя звучит как Ботога.
- Но этот князь подчинён мне! - возразил Игорь. - Я не отдам его вам!
После этих слов варвара маньчжур молча встал и, пройдя мимо расступившихся соплеменников, направился к заводи. Остальные так же молча, лишь шелестя полами длинных одежд, проследовали за ним.
- Если завтра они не предоставят следующего, более гибкого переговорщика, - говорил на спешно собранном совещании Матусевич, - то будем принуждать их уйти.
- А если не захотят? - проговорил Лавкай. - Они упрямы. Они могут просто тянуть время.
- Заставим! - уверенно произнёс капитан 'Солона'. - У меня на палубе есть несколько убойных аргументов.
- Лавкай, отправь к Ботоге сотню воинов, да с толковым офицером. Пусть приведут его и его семью в безопасное место.
- Будет сделано! - склонил голову даур.
Вдруг с палубы послышались тревожные крики матросов, а вскоре в дверь капитанской каюты застучали и, едва один из лейтенантов-артиллеристов открыл дверь, как из-за неё чуть ли не кубарем вкатился мальчишка-нанаец.
Сирота, взятый в одном из селений и теперь служивший юнгой на канонерке, округлив глаза, выпалил:
- На связь вышла передовая застава! Замечены следы конного отряда маньчжур! Более тысячи всадников!
- Что?! - в унисон воскликнули офицеры и тут же, разобрав оружие, повыскакивали наружу.
- Вот, товарищ воевода! - матрос, один из молодых переселенцев с Ангары, вручил Игорю бумагу, исписанный радистом.
Впившись взглядом в убористо исписанный лист, Матусевич напряжённо читал сообщение с заставы.
- Пушки к бою! - рявкнул он, спустя несколько мгновений. - Лавкай! Людей в бронь, готовиться к сшибке!
Глава 2
Верхний Амур. Умлекан-Албазин. Июнь 7153 (1645).
Первый более-менее крупный населённый пункт на Амуре - городок Умлекан после мрачного Нерчинска показался Стасу довольно симпатичным. Слишком симпатичным, до скукоты. В похожем же, по словам отца, на трудовой лагерь Нерчинском поселении можно было поглазеть на грязных и усталых пленных маньчжур, на поверку оказавшихся китайцами, монголами и кем-то ещё, когда те брели до своего барака в окружении молчаливых казаков и бурят. На рудоплавильные печи, чей дым только добавлял мрачности этому месту, окружённому рекой и высокими сопками. В Умлекане всё оказалось стандартным - как на самой Ангаре. То же картофельное поле у границ начинающегося близ самого посёлка, окруженного, где частоколом, а где глухими стенами домов. Въезжаешь в ворота, по разным сторонам которых стоит по небольшой наблюдательной башенке с переходом между ними, и попадаешь на прямую улицу, ведущую к центру, своего рода мини-кремлю. Там находилась резиденция даурского князя Ивана - номинального главы края, но без особенных полномочий. Главной его задачей было склонение колеблющихся амурских князьков к принятию подданства Сибирской Руси. Он полностью понимал роль, отведённую ему ангарскими пришельцами и, похоже, смирился с нею. Благо работа его продвигалась весьма успешно. Отец успел немного рассказать Стасу об этом человеке, что стал первым из амурцев принявших сторону Ангарска. Как бы то ни было, гостей он принял с видимой и откровенной радостью. Однако вновь рассматривать мастерские, где с десяток мастеров выделывают кожи или хлев, где отец похлопает очередную бурёнку по шее и покивает, улыбаясь местным крестьянам, молодцы мол, а что у вас ещё интересного?
Стас же места себе не находил, желая поскорее попасть в Албазин, где скоро должны были спустить на воду корпуса двух корветов. Ему хотелось увидеть 'Воеводу' и 'Посадника' ещё на стапелях. Мирослав Радек, лучший друг Стаса, маялся тем же ожиданием. Конечно, они уже видели спуск на воду пароходов, сборку на них машин, и прочее, но тут был уже совсем иной масштаб. Это были не речные корабли, а морские - на них ангарцы смогут выйти из широких берегов рек, ставших теперь для них слишком тесными!
Парни еле дождались утра следующего дня, когда пароход, по завершению погрузки угля и дров и едва ли не протокольного прощания даура с великим князем Сибирской Руси, отправился, наконец, в Албазин. После того, как "Алмаз", небольшой пароход, на котором Соколов путешествовал по восточной части державы, покинул вотчину князя Ивана, по берегам реки снова потянулись сопки, иногда круто вздымающиеся кверху, да осыпающиеся время от времени разнокалиберным каменьем. Выходы известковой породы сменялись гранитными уступами, на которых небольшие и кривые деревца цеплялись за жизнь обнажившимися корнями. Редкие поселения встречались на равнинных участках берега, обозначенные для ходящих по Амуру судов простейшими маяками, сложенными из камней с поддерживаемым на верхней площадке огнём. А судовой ход был обозначен плавучими знаками - бакенами.
Частенько "Алмаз" останавливался у посёлков, и береговых, и островных. А на одном из островов на борт взяли священника и дьякона с их семьями - жёны, детишки и несколько крепких монахов с винтовками и револьверами на поясе. Вскоре выяснилось, что оные "монахи" приставлены к священнослужителям албазинским воеводой Фёдором Сартиновым для их охраны. Благодаря миссионерской деятельности священнослужителей, присылаемых из Москвы, Новгорода и Пскова через тобольского митрополита Гераcима ещё по договору с покойным царём Михаилом, слово Христово уверенно утверждалось на Амуре. Дауры, жившие на верхнем течении реки, на берегах её, были крещены почти что поголовно. А в каждом селении стояла небольшая, с избу размером, церквушка. Этими действиями даурский народ вовлекался в культурное пространство укрепляющихся на великой реке пришельцев. Ведь дауры стали первым и пока единственным сибирским народом, который отвечал многим качествам, необходимым для ангарцев. Они были осёдлыми земледельцами и скотоводами, крепки телом и обладали смекалкой, были честны и открыты. С видимой лёгкостью принимая веру пришельцев, они надеялись с помощью неё получить и ту силу, которую они чувствовали в ангарцах. И они видели, что подданные князя Сокола стремятся увлечь в свою веру именно их, дауров. А к остальным амурцам оного рвения не применяют. И если гогулам, нанайцам и нивхам, остававшимся в язычестве, это неудобств не доставляло, то солоны, другое крупное сообщество племён и родов, жившие несколько южнее даур, замечали некоторое превосходство дауров над ними. Матусевич, насколько мог, пытался нивелировать эти чувства, беря в дружины и отряды самообороны солонских воинов, возвышая солонских князьков. Но всё же ставка Ангарска была сделана на дауров. Солоны же, жившие южнее Сунгарийска, частенько бывали замечены в контактах с маньчжурами и некоторые их племена время от времени уходили ещё южнее, в коренную Маньчжурию. В крепости на Сунгари уже знали, что это маньчжуры старались поселить сунгарийских туземцев на своих землях. Северные же постепенно отселялись по негласному приказу Матусевича ближе к Амуру, дабы избежать влияния маньчжурской пропаганды и на них. Ангарцами и маньчжурами, таким образом, начинала создаваться полоса отчуждения - свободная от поселений территория, не контролируемая никем из сторон.
А к ангарцам приходили и северные туземцы. Священник, принятый на борт "Алмаза", поведал, что недавно окрестил несколько семей дючеров, кои пришли жить под властью князя Сокола, бежав с неспокойной Зеи, где пошаливали царские казачки. Собственно, отток дючер с верховьев Зеи и Буреи начался не вчера и виной тому стали грабежи и прочие злодеяния гулящих ватажек бородачей. Немало они попускали кровушки местным жителям, чем склоняли их к бегству на Амур, Хумару и Сунгари - подальше от казаков, ближе к князю Соколу, который обид не чинит, а подданных своих защищает. Поначалу казачки пробовали на своих дощаниках следовать за объясаченными прежде туземцами, как было с шамагирскими дючерами с Буреи. Однако едва они оказались посредь Амура, как перед ними остановился корабль, пускающий чёрные клубы дыма, а молодой, скалящий зубы парень, приложив ко рту железный раструб, прокричал им, чтобы они немедля гребли прочь, подальше от владений великого князя Сибирской Руси. В иной раз ватажка, не медля, схватилась бы за сабли и мушкеты, но тогда, понимая своё незавидное положение, казаки отступили. А бывало, что некоторые немногочисленные отряды казаков, терпя разного рода лишения, как то: голод, холод, болезни или имея раненых товарищей на руках, целиком переходили на службу к ангарцам, надеясь на лучшее. Для таких служба всегда находилась - что у Петренко на Ангаре, что у Матусевича на Сунгари. А Зейский казачий острожек, так и вовсе тихой сапой стал вотчиной стоявшего прямо напротив него, на другом берегу, Зейского городка ангарцев. Острожный голова - присланный из Якутска сотник Мыльников был на корню куплен ещё Бекетовым и потому он ни в чём соседям преград не чинил. Бекетов же, будучи Албазинским воеводой, склонял сотника и вовсе переходить на службу к князю Соколу. Мыльников слушал, кивал головою, брал подарки, да просил подумать время от времени. Верно, тянул время, подлец, или цену набивал себе. Но как бы то ни было, на Зее властвовали ангарцы. Хотя угольный разрез, где трудились почти четыре сотни пленных китайцев, был на стороне, формально отданной под руку Москвы.
В Албазин прибыли поздно вечером, когда "Алмаз", сбавив ход, шёл вперёд, освещая путь прожекторами. И пусть капитан отлично знал реку, ожидать всё же можно было чего угодно. Поэтому и противоабордажные картечницы были наготове, и матросы смотрели в оба. Стас внимательно смотрел на приближающиеся огни причалов. Неуклюже смотревшиеся ангары, подсвеченные изнутри прожекторами, стояли около воды, в доброй сотне метров от места швартовки парохода.
- Пап, я на корветы посмотрю? С Мирчиком! - Стас умоляюще смотрел на отца, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
- Пойдёте, сейчас Фёдор Андреевич вам провожатого выделит, - кивнул Вячеслав, после того, как по-дружески крепко обнялся с Сартиновым. - Но смотри, только близко не подходи - люди работают!
- Хорошо, пап! - Соколов-младший с сияющей улыбкой на лице пихнул друга в бок и проследовал по идущей берегом и подсвеченной горящими фонарями дорожке за высоким мужчиной с мичманскими погонами, который сухо сказал следовать за ним.
Приблизившись к кораблям, Стас испытал лёгкое разочарование - ближе, как он хотел, его не пустили, остановив у низкой ограды. Рядом прохаживались дауры, вооружённые непривычным для коренного ангарца оружием - копьями и луками со стрелами. На площадках наблюдательных башенок, что стояли недалеко от воды, а так же у задней стены первого ангара, где стоял 'Воевода', прохаживались уже русичи, с винтовками. По-видимому, из переселенцев. Отец не раз говорил Станиславу о том, что со временем русских людей на берегах Амура станет ещё больше, чтобы не повторить судьбу прошлых лет. И не только отступление казаков в семнадцатом веке, но и отступление со своих дальневосточных рубежей России на стыке двадцатого и двадцать первого веков. Тогда сдача происходила понемножку, символически - там островок амурский, там ещё три. То китайцы протоку засыплют, чтобы остров к своему берегу присоединить, то просто и без затей самовольно островок займут. А уж с тем, чтобы для продажи жаждущим мифического оздоравливающего эффекта своим согражданам систематически истреблять разного зверя российского, практически истребив своего, они проблем никаких не имели. Разговоры об этом между членами Совета велись периодически, и каждый раз люди решали для себя какой-либо вопрос. Наконец, выработав предварительную стратегию становления и упрочнения положения сибирской державы на Амуре и более южных землях, покуда практически незаселённых, Соколов решил на месте лично поговорить с Игорем Матусевичем. Необходимо было обсудить с ним последний и важнейший вопрос стратегического плана, а именно - взаимоотношений с маньчжурами в свете их экспансии в Китае и последующего резкого усиления Цин.
Станислав помнил о последнем разговоре с отцом на эту тему, который состоялся после отбытия из Нерчинска. Тогда, увидев работников-китайцев, он разговорился с отцом, держа в уме слышанное им на советах.
- Нужно чтобы эти земли стали по-настоящему родными для русских, а для этого мы должны быть привязаны к этой земле, - объяснял тогда отец сыну. - Кровно! Могилами предков, теплом очагов…