— Барон часто бывает при дворе?
— Да. Но мне кажется, он лучше всего чувствует себя здесь, в Нормандии.
— Он, наверное, очень сложный человек…
— Интересная модель для художника, — улыбнулся Бертран. — Посмотрим, удастся ли вашему отцу обнаружить скрытые глубины его натуры.
— Для этого необходим большой портрет. Миниатюра предназначается для его возлюбленной, а следовательно, должна быть романтичной.
— То есть он будет выглядеть лучше, чем есть на самом деле?
— «Романтичный» не обязательно означает «приукрашенный».
— Вряд ли барон захочет, чтобы его представляли в романтическом свете. Он так гордится своим умом и проницательностью.
— А почему вы полагаете, что романтичность и проницательность плохо сочетаются?
— Вы считаете иначе? Мне всегда казалось, что романтично настроенные люди воспринимают мир только в розовом свете.
— Именно так мой отец и должен представить барона глазам принцессы — в розовом свете… Мне, пожалуй, пора возвращаться.
Он вскочил и протянул мне руки. Я подала ему свои, и он помог мне подняться.
Некоторое время мсье де Мортимер стоял неподвижно, не выпуская моих рук. Это длилось всего несколько мгновений, но как мне показалось, достаточно долго. Я отметила полный покой и тишину, неподвижную воду, возвышающиеся над нами грозные стены, и меня охватило волнение.
Слегка покраснев, я отняла руки.
— Быть может, сегодня днем… если вы не будете заняты… — нерешительно начал он.
— Пока не вернется барон, мы совершенно свободны, — ответила я.
— Вы ездите верхом?
— Да, очень часто. Я помогала объезжать лошадей Фаррингдонов. В том большом поместье, о котором рассказывала… Они делали вид, что я оказываю им некую услугу, хотя было совершенно ясно, что эту услугу оказывают мне они.
— Именно так и оказываются услуги, — кивнул он. — Если кто-то ожидает благодарности, то это уже не услуга.
— Я с вами полностью согласна. Но почему вы спросили, езжу ли я верхом?
— Потому что в случае положительного ответа собирался предложить прогулку после обеда. Как вы на это смотрите?
— С большим удовольствием.
— У вас есть амазонка?
— Я взяла с собой одну… так, на всякий случай, не особенно рассчитывая на то, что она мне пригодится, да еще так скоро.
Бертран слегка коснулся моей руки.
— Я очень рад, что вы приехали, — искренне произнес он. — Это так увлекательно… узнавать вас.
Легкая дрожь волнения пробежала по моей спине. Какое чудесное утро, подумалось мне, и как чудесно находиться здесь, на залитой солнцем лужайке у мощных крепостных стен, глядя на серебрящуюся на солнце воду. Но приятнее всего было то, что рядом, не сводя с меня восхищенного взгляда, стоял интересный, прекрасно воспитанный и необыкновенно красивый молодой человек.
* * *Верховая прогулка с Бертраном де Мортимером оказалась чрезвычайно увлекательным занятием. Нас окружали восхитительные пейзажи, а я ведь так любила ездить верхом и любоваться красотами природы. Казалось, меня с нетерпением ждут необычайные приключения, к которым так властно манила авантюрная жилка. Я чувствовала, что мне предстоит окунуться с головой в гущу стремительных и загадочных событий. Возможно, меня ожидали серьезные опасности, но, видимо, я родилась с любовью к риску, а значит, была готова заглянуть в бездну, вместо того чтобы занять более безопасную позицию.
Мне трудно было понять причину неожиданно нахлынувшего восторга. Я лишь ощущала наслаждение, вызванное то ли мерной рысью лошади, то ли великолепным ландшафтом, то ли еще чем-то, не поддающимся описанию.
Конечно, отчасти причиной этого состояния было общество молодого человека. Еще ни к кому я не испытывала такого влечения после столь короткого знакомства. Я была буквально очарована общением с ним. Мы болтали о разных пустяках, шутили, смеялись, а время летело приятно и незаметно.
— Похоже, мы стали друзьями во мгновение ока, — заметила я.
— Время всегда кажется мгновением, когда с нами происходит что-то хорошее, — сказал он. — Жизнь слишком коротка. Я не забываю о том, что вы приехали отнюдь не навсегда. Как же я смогу узнать вас, если не буду спешить? Сколько требуется времени для написания миниатюрного портрета?
— Все зависит от того, как будет продвигаться работа.
— Думаю, что недолго.
— Да, пожалуй, барон захочет, чтобы портрет был написан как можно скорее.
Упоминание о бароне слегка отрезвило меня. Я настолько безмятежно наслаждалась настоящим, что совсем позабыла о ближайшем будущем.
Очарованная происходящим, я не осознавала, что со мной происходит. Впоследствии мне стало понятно, что именно так ощущают действительность люди, когда в кого-нибудь влюбляются. Со мной это случилось впервые.
Ведь мою жизнь можно было назвать весьма и весьма уединенной, так что я почти не видела в ней молодых мужчин. И уж точно никого, хотя бы отдаленно напоминающего Бертрана де Мортимера. Его необычайно привлекательная внешность, элегантность, готовность сделать все, от него зависящее, чтобы помочь нам, его мягкость в сочетании с чувством собственного достоинства буквально очаровали меня. Но с другой стороны, я ощущала подспудное желание защитить его, что казалось очень странным. Я не понимала, откуда возникло это желание, но ведь тогда все мои эмоции были неоднозначны и непонятны мне самой. Более всего изумляла сила чувств, которые я испытывала к почти незнакомому человеку.
Так что мое волнение можно было считать вполне естественным. На обратном пути мы пустили лошадей вскачь. Вдали показался замок. Мы галопом неслись по лугу, ветер свирепо трепал мои волосы и пытался сорвать жесткую шляпу-котелок. Мне безумно нравилось ощущение стремительного преодоления препятствия. Нравилось слышать дробный топот копыт и видеть рядом с собой его — смеющегося, от всей души наслаждающегося этой безумной скачкой.
Волнение. Приключение. Риск. И опасность… определенно опасность. Приехать сюда под ложным предлогом, разработать коварный план создания миниатюры, которую предстояло выдать за работу моего отца… Конечно же, мы подвергали себя опасности.
И все же это было так увлекательно.
Я почувствовала перемену в окружающей атмосфере, едва приблизившись к конюшне. К нам поспешно подошел один из конюхов.
Барон вернулся.
Радостное волнение враз уступило место недоброму предчувствию. Я взглянула на Бертрана де Мортимера. Он будто уменьшился в размерах.
Пришло время испытания.
Я не ожидала, что это произойдет так скоро, но, когда мы вошли в большой зал, там нас уже ожидал господин барон.
Секунду или две царило молчание, пока он смотрел на нас. Тут я и почувствовала, что оправдываются все мои худшие опасения.
От него исходило ощущение силы, но к этому я была готова. Он также был очень высоким и широкоплечим, отчего казался ниже ростом и массивнее, чем был на самом деле. Темный костюм для верховой езды выгодно оттенял его густые белокурые волосы, которые блестели в солнечных лучах, льющихся в высокие окна. Его серые, стального оттенка глаза пристально смотрели на меня. Нос был довольно крупным, но прямым, а благодаря свежей коже барон выглядел энергичным и пышущим здоровьем. Было в нем что-то такое, что повергло меня в тревогу. Я уже отнюдь не была уверена в том, что нам удастся обмануть этого человека.
Не спуская с меня глаз, он приблизился к нам, насмешливо вскинув правую бровь.
— Бертран, — произнес он, — почему ты не представляешь меня своей спутнице?
— Ах да, — ответил Бертран со смешком, который можно было назвать смущенным. — Мадемуазель Коллисон.
— Мадемуазель Коллисон? — Он замолчал, вопросительно глядя на меня.
Я всегда считала, что лучший способ защиты — это нападение, потому быстро произнесла:
— Я приехала с отцом. Его зовут Кендал Коллисон, и ему предстоит писать миниатюрный портрет барона де Сентевилля.
Он поклонился.
Я поспешно продолжала:
— Я путешествую с отцом и помогаю ему.
— Думаю, о вас позаботились. Я имею в виду здесь, в замке. Вижу, что мсье де Мортимер отлично справляется с обязанностями хозяина в мое отсутствие.
— Так, значит, — ответила я, — вы и есть барон де Сентевилль. Рада познакомиться.
— Насколько я понимаю, вы были на верховой прогулке.
— В ожидании вашего возвращения я решил показать мадемуазель Коллисон окрестности замка, — пояснил Бертран.
— И как вы находите окрестности замка, мадемуазель Коллисон?
Английский барона был хорош, но произношение несколько уступало произношению Бертрана.
— Здесь очень красиво.
— А что вы думаете о замке?
— Как там вы его описывали? — взглянул на меня Бертран. — Впечатляющий. Неприступный. Величественный…
— Я счастлив, мадемуазель Коллисон. Признаюсь, мне льстит, когда кто-то восхищается моим замком. А теперь хотелось бы познакомиться с вашим отцом.
— Я схожу за ним. Он сейчас отдыхает.
Он покачал головой.
— Не стоит. Я сделаю это за обедом. Передайте ему, пожалуйста, что желательно приступить к портрету уже завтра утром.
— Завтра утром. Это слишком рано. Мой отец всегда стремится получше узнать свою модель, прежде чем начать писать ее портрет.
— Думаю, ему не потребуется много времени, чтобы составить обо мне правильное представление. Высокомерный, властный, нетерпеливый и упрямый.
Я рассмеялась.
— Вы весьма низкого мнения о себе, барон.
— Напротив, высокого. Я считаю эти качества совершенно необходимыми для того, чтобы в полной мере наслаждаться жизнью. Попросите отца подготовиться к началу работы завтра утром. Я не хочу тратить слишком много времени на позирование.
Я пожала плечами и взглянула на Бертрана.
— Живопись существует по иным законам, нежели обычная жизнь. Она не сводится лишь к нанесению красок на пластину слоновой кости, пергамент или любую другую основу.
— Неужели? И что же еще для этого необходимо?
— Знакомство с моделью. Художник должен знать, какова суть характера изображаемого человека.
— Ах, мадемуазель Коллисон, вот чего бы я не хотел, так это чтобы кто-либо, и в особенности моя невеста, проник в суть моего характера. Существуют вещи, которые лучше не извлекать на поверхность.
Он пристально изучал меня, и я вдруг вспомнила о своих растрепанных волосах. И почувствовала, как краска заливает щеки, и подумала: он смеется надо мной, при этом ставя меня на место, напоминая, что нас наняли только лишь для того, чтобы мы исполняли его желания. Он был крайне неприятен. Неужели именно такого обращения нам и следует ожидать от богатых клиентов? Неужели они ставят художника на одну ступень с торговцем?
Я не собиралась терпеть подобное отношение, и мне не было дела до того, оскорбит его мой ответ или нет. Мы могли вернуться домой, а он нашел бы другого художника, который написал бы для его невесты именно такую миниатюру, какую было угодно лицезреть господину барону.
— Если вы желаете получить миленькую простенькую картинку, барон де Сентевилль, вам незачем было приглашать известного художника, — заявила я. — Прошу прощения, вынуждена вас покинуть. Я сообщу отцу, что вы уже в замке. Вы познакомитесь с ним за обедом, а заодно договоритесь относительно первого сеанса.
И начала подниматься по лестнице, ощущая его взгляд на своей спине.
Он что-то сказал Бертрану, но что именно, я не расслышала.
К обеду надела зеленое бархатное платье и тщательно уложила волосы в высокую прическу. Я выглядела несколько старше своих лет, а зеленый бархат всегда вселял в меня уверенность, которая в данном случае должна была мне очень и очень пригодиться.
Я предупредила отца о том, что барон может оказаться весьма непростым клиентом.
— Правда, я видела его лишь мельком, в холле, но уверена, что он о себе необыкновенно высокого мнения и смотрит на всех окружающих свысока. Крайне неприятный тип. Боюсь… он ничуть не напоминает мсье де Мортимера.
— М-да, образец истинного джентльмена, — откликнулся отец.
— Отец, я не уверена, что нам удастся его обмануть. Это будет очень трудно сделать. А если он обнаружит подлог, то может отреагировать на это весьма резко.
— Что ж, давай посмотрим на ситуацию с другой стороны, — предложил отец. — Все, что он может сделать, — это отправить нас назад в Англию и отказаться от заказа. Если он так поступит, то лишь потому, что не разбирается в искусстве. Твоя миниатюра будет ничуть не хуже той, которую мог бы создать я. Он получит Коллисона, поэтому ему не на что будет жаловаться. Не беспокойся.
Когда мы были готовы, за нами зашел Бертран. Он сказал, что проводит нас в столовую.
Такая забота была приятна. Он, должно быть, догадался, что знакомство с бароном оказалось для меня не слишком приятным.
— Барон привык к тому, что все немедленно соглашаются с ним, — осторожно произнес он.
— Да, я заметила, что ему не нравится, если кто-то ведет себя иначе.
— Полагаю, он просто изумлен, не более того. Как бы то ни было, вы имеете полное право не соглашаться с ним. В конце концов, ваш отец — знаменитый Кендал Коллисон. Я уверен, что барон непременно проникнется уважением к нему. Он всегда восхищается художниками.
— И совершенно не восхищается их дочерьми.
— Ну… я думаю, знакомство с вами его в некоторой мере позабавило.
— Странная манера забавляться. В любом случае я не намерена выступать в роли шута.
— Все будет хорошо. Только не давайте ему понять, что он… как это говорится… раздражает вас. В этом случае он будет еще больше стремиться вывести вас из себя.
— Отвратительный характер.
— Пожалуй, он согласился бы с вами.
— Ему бы родиться на несколько веков раньше. К счастью, цивилизация успела продвинуться далеко вперед.
Бертран рассмеялся.
— Как же вы категоричны. Не так уж плохо он себя вел. Мне кажется, он вас заинтересовал.
— Мне ведь предстоит… — и умолкла, чуть было не сказав, что собираюсь писать его портрет, а затем неуклюже закончила: — …помогать отцу.
Из своей комнаты вышел отец. Он выглядел очень слабым и больным, так что я ощутила страстное желание защитить его. Если барон посмеет хоть каким-то образом обидеть его, я выскажу все, что думаю.
Барон ждал нас в комнате с расписным потолком. С ним была женщина, чья внешность меня весьма поразила. Вначале она казалась мне красавицей, но в течение вечера я поняла, что она производит такое впечатление лишь благодаря своей пластике, одежде, осанке и безупречным манерам. Она была из числа тех женщин, которые надевают красоту подобно ювелирному украшению. Это была иллюзия, но весьма искусная. Рот слишком велик, глаза слишком малы, нос был слишком короток, чтобы его можно было назвать красивым… но все же она излучала элегантность, изящество и выглядела красавицей.
Барон церемонно приветствовал нас. На нем был темно-синий бархатный смокинг и белоснежная рубашка. Он тоже выглядел очень элегантно. Зеленое бархатное платье показалось мне давно уже вышедшим из моды. Я не ощущала той уверенности, которую оно придавало мне в особняке Фаррингдонов.
— О, — произнес барон, — а вот и наш художник! Вы поистине знамениты, сэр, и для нас большая честь принимать вас. Николь, это мсье Кендал Коллисон и его дочь мадемуазель Коллисон. С мадемуазель Коллисон мы уже познакомились… бегло… можно сказать, совсем на бегу. Мои дорогие мсье и мадемуазель Коллисон, позвольте представить вам мадам де Сент-Жиль.
Я взглянула на ее холеное лицо. Маленькие темные глаза смотрели вполне дружелюбно. Если я рядом с ней почувствовала себя неуклюжей и непривлекательной, в том не было ее вины. Я не испытала к ней той антипатии, которой уже успела проникнуться в отношении барона.
— Бертран, думаю, нам пора садиться за стол, — произнес хозяин замка.
— Да, — ответил Бертран и подал руку мадам де Сент-Жиль. Барон взял под руку меня.
Я была изумлена, потому что никак не ожидала подобной церемонности. К тому же меня отталкивала непосредственная близость барона.
Мне показалось, он понимает, что мне неприятно даже просто касаться рукой его рукава.
Через плечо он оглянулся на моего отца.
— Увы, мсье Коллисон, — вздохнул он, — для вас нет дамы. Зато вы — наш почетный гость.
Отец ответил, что счастлив быть гостем господина барона и что господин барон слишком добр.
Что ж, подождем и посмотрим, так ли это, угрюмо подумала я.
Обед состоял из множества изысканных блюд, еще более изысканных, чем накануне. Однако настроение за столом было очень напряженным, что объяснялось присутствием барона.
Из уважения к отцу разговор в основном касался искусства.
— Мой отец был коллекционером, — сообщил барон. — И я пошел тем же путем. Меня всегда влекло к искусству, будь то литература, скульптура, музыка или живопись… И при этом я всегда исповедовал абсолютную независимость суждений. Не сомневаюсь, что вы со мной согласитесь, мсье Коллисон. Как и любой великий мастер, пожалуй. Мне нравится какое-либо произведение вовсе не потому, что в обществе так принято на него реагировать. Это произведение должно затронуть меня лично, затронуть струны моей души. Отказаться от этой независимости во имя моды означало бы сослужить искусству весьма дурную службу. Произведение мне нравится только в том случае, если оно что-то значит для меня, а не из почтения к имени его создателя в углу, если это картина, или на обложке, если это книга.
Я мысленно поаплодировала и подумала, что надо будет не забыть напомнить ему об этом, если обнаружится, что именно я, женщина, написала его портрет. Разумеется, только после того, как он выразит свое одобрение.