Лидия была не просто привлекательной женщиной, которая ему нравилась, она являлась еще и его личным агентом. Кальтенбруннер заприметил Лидию, когда инспектировал разведшколу в Таллине. Начальнику безопасности рейха Эрнсту Кальтенбруннеру представили Лидию как одну из самых способных и перспективных девушек, а еще через месяц, ознакомившись с ее делом, он вызвал девушку в Берлин, где она окончила курсы радисток, еще через полгода она уже участвовала в сложной радиоигре с русскими, где сумела проявить оперативность и сообразительность. Позже он перевел ее в Ригу на должность старшего преподавателя.
Его связь с Лидией продолжалась почти год. Даже самые занятые мужчины имеют право на некоторые житейские радости, а потому не было ничего удивительного в том, что раз в месяц он вызывал ее к себе в Берлин, снимая для предстоящего свидания уютный и тихий уголок. Нелепость ситуации заключалась в том, что Лидия была русская, а такая связь могла стоить ему карьеры. Одно дело — необязывающий флирт, и совсем другое, когда связь перерастает в устойчивые отношения.
В какой-то степени Кальтенбруннер вручил своему адъютанту, дежурившему у дверей гостиницы, не только собственное благополучие, но, возможно, и жизнь. В конце концов на Восточный фронт отправляют и за меньшие провинности, невзирая на близость к фюреру.
Адъютант обязан был предупредить своего шефа о малейшей опасности. Вот заварится каша, если коллега, руководитель четвертого управления имперской безопасности группенфюрер СС Генрих Мюллер надумает организовать в этом районе облаву и вместо предполагаемых коммунистов отыщет в номере гостиницы начальника Главного имперского управления безопасности со спущенными штанами.
Сухощавое лицо Кальтенбруннера тронула едкая усмешка. Он повернулся и отошел от окна. В форме сотрудника СС Лидия выглядела строго и официально. Идеальный овал лица, слегка выпирающие скулы. На старинных фресках своих храмов русские любили запечатлевать именно такие лица.
Поймав взгляд Кальтенбруннера, Лидия спросила:
— Что-нибудь не так, господин группенфюрер?
У нее, кроме эффектной внешности, была еще одна положительная черта — такт. Когда они лежали под одним одеялом, то Лидия нашептывала ему бог знает что. А сейчас, когда он облачился в генеральскую форму, она уже не позволяла себе прежних фривольностей, благоразумно перейдя на отношения начальника и подчиненного.
— Все так, Лидия, — поспешил заверить ее Кальтенбруннер. — Тебя что-нибудь смущает?
— Мне показалось, что в этот раз вы на меня как-то по-иному смотрите.
Ах, вот оно что. Кальтенбруннер не однажды замечал, что у Лидии невероятно развита интуиция. Что ж, тем лучше — он не ошибся в выборе агента.
— Да, это так, — признал он после некоторого колебания. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
— Да, я это знаю, господин группенфюрер, — поспешно ответила Лидия.
— Признаюсь, я даже очень к тебе привязался.
— Мне это очень приятно слышать.
Кальтенбруннер подошел к Лидии. Высокая чернобровая казачка с открытым лицом. Такие женщины достойны восхищения, так что нет ничего удивительного в том, что она сумела затуманить мозги ему — чистокровному арийцу. И вот сейчас он сделал для себя немаловажное открытие — он понемногу освобождался от плена ее изумрудных глаз. Возможно, что через какое-то время у него появится другая радистка, такая же красивая, и свободные вечера он будет проводить в ее обществе, не исключено, что даже в этой же комнате, на этой же самой кровати.
Кальтенбруннер сел в кресло. Их нынешнее гнездышко было весьма уютным. Антикварная мебель, в углу у самого окна обтянутый зеленой тканью торшер, ковры. Приходить сюда было приятно.
— Садись, — указал он на кровать рядом с собой.
На противоположной стене висели деревянные часы, выполненные без единой металлической детали. Концы стрелок были смазаны фосфорной краской и походили на усики щеголеватого франта. Как-то хозяин гостиницы обмолвился, что купил их у одного еврея. Скорее всего, бедняга уже сгинул в одной из топок Бухенвальда, а вот работа его осталась. По лицу Кальтенбруннера мелькнула улыбка.
Через час начнется ужин у Гитлера, в рейхсканцелярии, а опаздывать на подобные мероприятия не полагалось.
Девушка присела рядом, подобрав под себя длинные, слегка полноватые ноги, и группенфюрер в который раз убедился в том, что выбор его был удачен. Худышек он не любил. В первую очередь женщина должна символизировать крепкое женское начало, так сказать, способность к детородности. От справной женщины рождаются здоровые дети. Но в то же время он не любил слишком уж пышнотелых, считая их формы некоторой степенью распущенности. Белокурая статная Лидия была мечтой немецкого солдата, живым воплощением домашнего уюта. Именно таких барышень можно увидеть на открытках, о таких хозяйках грезят солдаты в окопах. Не будь она русской, ее изображение можно было бы напечатать на плакатах и отправлять солдатам на Восточный фронт, чтобы одним своим видом она вдохновляла их на победы.
— Нам придется расстаться… На некоторое время, — подобрал группенфюрер подходящие слова.
Эрнст Кальтенбруннер не ожидал, что слова, которые он говорил женщинам многократно, сейчас будут даваться ему с таким трудом. Лидия держалась уверенно, похоже, что предстоящую разлуку она переживает гораздо более стоически, нежели он сам.
— Что ты на это скажешь?
— Я готова, господин группенфюрер, и всегда знала, что это когда-нибудь произойдет. Зачем же тешить себя напрасными иллюзиями.
Лидия была не только красива, но и умна.
— Я очень доверяю тебе, Лидия. И не только потому, что ты один из самых моих надежных агентов, но еще и потому, что ты мой самый настоящий друг.
— Я ценю это, господин группенфюрер.
Чуть улыбнувшись, Кальтенбруннер продолжил:
— Я жене не так доверяю, как тебе.
— Что я должна буду сделать?
— А вот это вопрос настоящего профессионала. Тебе предстоит убить Сталина. — Кальтенбруннер ожидал увидеть в ее глазах нечто похожее на удивление, возможно, даже страх, но она оставалась спокойна, словно каждую неделю ей поручали ликвидацию руководителей государства. — Тебя это нисколько не удивляет?
— Я готова выполнить любой ваш приказ.
— Я это знаю и поэтому обращаюсь именно к тебе. Но сначала я бы хотел устроить твою жизнь. Ты должна будешь выйти замуж. — Девушка слегка покраснела. — Я даже нашел тебе подходящую кандидатуру. Почему ты не спрашиваешь меня — кто он?
— Кто же он, господин группенфюрер?
От девушки пахло тонкой изысканной парфюмерией. С тех самых пор, как пал Париж, немецкие модницы получили в свое распоряжение лучшие лаборатории по выпуску духов. Но не каждая из них могла подобрать для себя подходящие духи. Лидия это умела. Ей следовало бы родиться немкой. Во всяком случае, многие вещи она делала лучше многих представительниц арийской расы. Может, это было связано с тем, что у нее были дворянские корни.
— Он тоже русский.
Кальтенбруннер извлек из кармана фотографию мужчины и протянул ее Лидии.
Снимок девушка взяла осторожно, но с заметным интересом. Кальтенбруннер впился взглядом в ее лицо. Вот правый уголок губ Лиды слегка дернулся. Поглядев еще немного на снимок, она лукаво улыбнулась.
— Так что ты скажешь? Я тебе угодил?
— Он хорош, — подняла Лидия глаза на Кальтенбруннера. — У него строгие черты лица, очень интеллигентный вид. Такие люди обычно работают в банке. Неужели он военный?
— Лидия, ты хороший физиономист. До войны он действительно был бухгалтером, — группенфюрер не стал вдаваться в подробности. — Тебе повезло и здесь, ведь кто-то же должен следить за семейным бюджетом!
— Мне казалось, что это лучше всего получается у женщин.
— Возможно… Но прежде чем ты заживешь с ним тихой и счастливой семейной жизнью, вы должны будете убить Сталина! Сейчас мы разрабатываем подробный план этой операции. Не хочу сказать, что это будет какая-то приятная прогулка по Москве. Здесь есть риск! И немалый риск!
— Я понимаю, господин группенфюрер.
— Зато потом вы купите себе домик где-нибудь на берегу моря, нарожаете кучу детей и заживете счастливо. И наверняка даже не вспомните вашего старинного приятеля Эрнста Кальтенбруннера.
— Я вас никогда не забуду, господин группенфюрер, — серьезно пообещала женщина.
— Мне приятно это слышать.
— Кто утверждал мою кандидатуру?
— Твою кандидатуру на эту операцию утверждал я. — Глаза девушки были широко открыты, наивными их не назовешь, в них так и читалось: что это за манера посылать на смерть людей, которых любишь! — В тебе я уверен! Но с твоим мужем могут возникнуть некоторые трудности… Хотя меня уверяли, что был произведен самый тщательный отбор и остановились на нем. Но интуиция меня обычно не подводит. — Кальтенбруннер забрал из рук девушки фотографию и сунул ее в карман френча. — Ты будешь присматривать за ним и добиваться от него решительных действий в выполнении вашего задания. Если ты вдруг заметишь, что он умышленно затягивает акцию или проявляет трусость, а то и малодушие, то немедленно должна будешь его ликвидировать. Я уж не говорю о том, если он вдруг встанет на путь предательства… Фюрер многого ждет от этой операции. Ты меня понимаешь?
— Кто утверждал мою кандидатуру?
— Твою кандидатуру на эту операцию утверждал я. — Глаза девушки были широко открыты, наивными их не назовешь, в них так и читалось: что это за манера посылать на смерть людей, которых любишь! — В тебе я уверен! Но с твоим мужем могут возникнуть некоторые трудности… Хотя меня уверяли, что был произведен самый тщательный отбор и остановились на нем. Но интуиция меня обычно не подводит. — Кальтенбруннер забрал из рук девушки фотографию и сунул ее в карман френча. — Ты будешь присматривать за ним и добиваться от него решительных действий в выполнении вашего задания. Если ты вдруг заметишь, что он умышленно затягивает акцию или проявляет трусость, а то и малодушие, то немедленно должна будешь его ликвидировать. Я уж не говорю о том, если он вдруг встанет на путь предательства… Фюрер многого ждет от этой операции. Ты меня понимаешь?
— Как никогда, господин группенфюрер.
— Мы с тобой еще встретимся завтра, а теперь мне нужно идти. Фюрер устраивает званый ужин, и я приглашен на него.
Глава 20 ГРУППА «ВОЛКИ»
Беседа проходила в кабинете директора разведшколы. Школа числилась на хорошем счету, являлась показательной, и сюда едва ли не со всего рейха съезжались представители различных подразделений «Цеппелина» перенимать опыт.
Частенько наведывались в школу и весьма значительные чины. Роману Николаевичу Редлиху было что показать. Кроме диверсантов и радистов, которых готовили едва ли не в каждой школе, он создал так называемую группу «П», где готовили агентов-провокаторов для внедрения в партизанские отряды. Их обучение проводилось отдельно от остальных. Особое значение уделялось психологической подготовке и изучению методов работы органов НКВД.
В стеклянном шкафу на самом видном месте стояли фотографии именитых гостей. В центр композиции была помещена фотография Кальтенбруннера, запечатленного с группой офицеров, вторым справа от группенфюрера стоял начальник школы оберштурмбаннфюрер Редлих.
А «Подразделение „Цеппелин“, чья разведывательная деятельность была направлена исключительно на Восточный фронт, пользовалось в разведшколе особым уважением, и на другом групповом снимке можно было узнать начальника центра Ханца Грейфе.
В разведшколе Грейфе появился уже на следующий день после смерти Мартынюка: обстоятельства его гибели следовало разобрать на месте. Начальник разведшколы для беседы выделил свой кабинет — исключение для курирующей организации. Разговор продолжался уже около часа, но Грейфе никто не торопил, в конце концов именно он был настоящим хозяином разведшколы.
В какой-то момент разговора Таврину показалось, что карандаш в руках Ханца Грейфе переломится пополам, уж слишком нервно тот его покручивал. Но этого не произошло. Несильно стукнув тупым концом карандаша по столу, он аккуратно поставил его в стакан, где виднелось еще несколько таких же карандашей. После этого Грейфе как-то сразу успокоился и теперь поглядывал на Таврина почти добродушно. Трудно было понять, куда подевался тот строгий офицер СД, каким он был всего лишь несколько минут назад.
Вообще-то Грейфе не были свойственны частые перемены настроения, он отличался ровным характером, и порой даже казалось, что душевным всплескам он не подвержен. Ровен, выдержан, спокоен — стиль его поведения. Но кто бы мог подумать, что его способна так взбудоражить смерть какого-то несостоявшегося диверсанта. Ведь таких в школе наберется не менее трех сотен!
Грейфе поднял голову — сухощавый, слегка вытянутый профиль, прямой нос, голубые глаза и тонкие, чуть насмешливые губы. Типичный портрет настоящего арийца. Люди с такими внешними данными в Германии делают блестящую карьеру, а если к тому же они еще имеют хорошее образование, каким мог похвастаться оберштурмбаннфюрер Грейфе, то их ждут высокие руководящие посты.
Впрочем, помимо этих качеств, Ханц Грейфе был наделен незаурядным умом. Едва ли не все крупные диверсионные операции в «Предприятии „Цеппелин“ были разработаны им лично, или, во всяком случае, он принимал в них самое непосредственное участие.
— На случившееся можно было бы закрыть глаза, если бы Мартынюк не являлся личным агентом Редлиха. И надо сказать, тот его высоко ценил.
— И за что же, интересно? Он ведь был таким же курсантом, как и все остальные.
— А вот и не скажите! Он уже два года служит рейху и не раз доказал свою преданность. Диверсионную школу он закончил еще в начале сорок второго, а потом был отправлен под видом военнопленного в лагерь, где весьма успешно провел свою работу.
— В чем же она заключалась?
— Хм… Вас это интересует? Вообще-то это секрет. Но для вас я сделаю исключение. Например, он выявил несколько человек, чьи родственники служат в Кремле. В дальнейшем мы использовали эти связи в нашей оперативной работе. Обнаружил одного генерала, который выдавал себя за обыкновенного шофера… Да вы его знаете, это Жиленков. За это время Мартынюк сумел завербовать около двухсот человек, которые впоследствии успешно закончили разведшколу и были отправлены на восток. И хочу сказать, что там они тоже не остались без дела.
А вдруг кабинет начальника школы нашпигован подслушивающей аппаратурой и в это самое время Редлих с хитроватой усмешкой вслушивается в содержание разговора?
— Что же тогда он делал в этой разведшколе?
— У него было задание прощупать курсантов и узнать, чем кто дышит.
— Вот он и прощупал…
— А вы зря иронизируете. У него было невероятное чутье на советских агентов. За это его здесь и держали… Так чего он к вам прицепился?
Петр спокойно пожал плечами:
— Не знаю. Мы как-то сразу друг друга невзлюбили.
— Все было именно так, как вы рассказали?
— Да. Он хотел меня убить. Это точно! Вот только никак не пойму — чем я ему помешал?
Грейфе нервно постучал костяшками пальцев по столу. Затем, будто опомнившись, сцепил их в крепкий замок. Разведчику не пристало проявлять свои чувства.
— Что теперь со мной будет? Переведут в штрафной лагерь?
— Не думаю… В вас слишком много вложено, чтобы вот так просто переводить в штрафной лагерь. — Неожиданно улыбнувшись, он продолжил: — Нашлись свидетели вашего поединка. И они дали высокую оценку вашим действиям. А это еще раз доказывает, что мы не ошиблись в своем выборе. Считайте произошедшее еще одним этапом подготовки. А сейчас пока можете возвращаться к учебе.
— А как же Мартынюк?
— Считайте, что его не было. Скоро мы переведем вас в Берлин, и вы будете заниматься по индивидуальной программе.
* * *Полистав папку с делом Петра Таврина, Вальтер Шелленберг небрежно отложил ее в сторону.
— Меня интересует ваше личное впечатление.
Бригадефюрер Шелленберг уже составил собственное представление о Таврине, но он никогда не озвучивал свои мысли сразу, сначала предпочитал выслушать подчиненных. В конце концов, в этом была своя логика: бригадефюрер занимался вещами масштабными, полагая, что в детали должны вникать заместители. Именно поэтому он предпочитал ставить на руководящие места людей въедливых, для которых не существовало второстепенных деталей. Руководитель «Предприятия „Цеппелин“ Ханц Грейфе был как раз из их числа.
— На мой взгляд, Таврин — прирожденный разведчик. У него молниеносная реакция, он очень быстро соображает. Он рискован, артистичен. Нравится женщинам и весьма успешно пользуется своим природным обаянием. В разведшколе у него были самые лучшие показатели.
— Как он проявил себя в нашей разведшколе?
— В нашей школе многоступенчатый уровень подготовки: два месяца, четыре и шесть. Уже после месяца обучения стало ясно, что за человек попал к нам в разведшколу. Мы определяем степень обучаемости, психофизиологию, механизм боевых рефлексов, выясняем восприимчивость органов чувств. В зависимости от их способностей мы разбиваем людей на три группы. В первую группу входят курсанты с заторможенными рефлексами и умственным аппаратом ниже среднего. Мы обучаем их два месяца по специальной программе. Самое главное для них — это научиться стрелять и интуитивно чувствовать противника. После этого мы отправляем их в сборные лагеря, откуда они отправляются в истребительные соединения. Главная их задача — борьба с партизанами. Этих агентов мы условно называем «овцы». Как правило, все они хорошие исполнители, умеют слушаться, но у них отсутствует всякая инициатива. В силу своей невысокой умственной организации у них занижен порог чувствительности. Как правило, они жестоки, у них отсутствует чувство сострадания, словом, для карательных экспедиций это весьма уместный материал.
— И какой процент они составляют?
— В отдельных случаях люди этого типа могут составлять до половины состава всей группы.