Осталось только зашифровать и отправить радиограмму в центр.
Глава 27 В ОЖИДАНИИИ ДИВЕРСАНТОВ
Взяв радиограмму, Абакумов прочитал: «Центру. В ближайшие дни в районе села Медведково планируется выброска группы диверсантов. В их задачу входит встреча груза. Приблизительное время выброски около двух часов ночи. Не исключено, что это одна из групп, созданных для устранения товарища Сталина. Артур».
— В чьем ведении этот участок прифронтовой полосы? — Абакумов посмотрел на Маркова.
— Второго Прибалтийского фронта. Начальник контрразведки генерал-майор Скворцов.
— Передайте ему, пускай готовится встречать гостей. И чтобы без осечек!
— Сделаем, Виктор Семенович.
* * *К селу Медведково вышли к шести часам вечера. Еще несколько часов ушло на то, чтобы прочесать местность и установить поле, наиболее подходящее для возможного десантирования. По косвенным данным (обрывки парашютной материи, куски веревок, обрывки мешковины) выбор пал на небольшое неприметное поле рядом с лесом. По оперативным данным, за последние три месяца именно в этом районе десантировались две диверсионные группы.
По собственному опыту капитан Глеб Ермолаев знал, что прыгать вслепую всегда трудно, и дело даже не в том, что ночь неприветлива и строга. Гораздо хуже осознавать, что внизу может ожидать группа захвата, а потому нередко приходилось приземляться во время интенсивного огня. Случалось, что десантники большей частью погибали, находясь еще в воздухе.
Количество прыжков в этом случае совершенно не играет роли, потому что каждый предстоящий прыжок не похож на предыдущий.
Рота оцепила поле огромным полукругом, взяв под контроль каждый стоящий в отдельности куст. Действовать надо было наверняка. Именно в первые минуты после приземления диверсанты окажутся наиболее уязвимы. Им следует делать все быстро: отстегнуть стропы, спрятать парашют, чтобы не выдать места своего приземления, проверить оружие.
Каждый из солдат, затаившихся в засаде, прекрасно знал свою задачу. Все это они отрабатывали сотни раз на тренировке, за плечами многих был немалый боевой опыт, и вот сейчас, облачившись в маскхалаты и крепко сжимая автоматы, каждый из них знал, что надо делать, каждый являлся составной частью единой боевой группы.
Ермолаев еще раз прошелся по позиции. Тихо. Ничего такого, что могло бы выдать засаду: ни бряцания оружия, ни табачного дыма, никакого шума. В том месте, где располагалась передовая группа, стоял небольшой стог прелого сена, накрытый длинными жердями. В стогу было устроено небольшое смотровое окошко, через которое можно было рассмотреть предполагаемое место высадки и опушку недалекого леса, где затаились смершевцы. Возможно, диверсанты высадятся и не здесь. На этот случай пара других подходящих полей неподалеку была оцеплена аналогичным образом.
Ермолаев посмотрел на часы. Стрелки неумолимо приближались к назначенному времени. Скоро донесся далекий гул самолета. Если не вслушиваться, то работу двигателей можно было бы и не различить среди множества звуков, наполнявших округу. Он то сливался с шумом деревьев, могуче и сочно качающих кронами, а то вдруг, усиливаясь, напоминал далекое стрекотание мотоцикла.
Подняв голову, Глеб без особого труда определил сектор подлета самолета. Он мог даже сказать, на какой именно высоте тот подлетал и какое расстояние их разделяет.
Повернувшись к старшине, он приказал:
— Егоров, предупреди всех! Над точкой будут через десять минут.
Капитан обратил внимание на то, что шнурки маскировочного халата у старшины были завязаны под подбородком и кончики их висели на груди длинными неопрятными змейками. Следовало бы укорить, ведь ненароком можно захлестнуться за куст, и тогда вся маскировка пойдет насмарку! Вряд ли он себе позволил бы что-нибудь подобное, если бы пришлось пробираться по немецким тылам. А на своей территории вроде и сойдет. Но делать замечание парню не хотелось, можно обидеть, а свое дело тот знал.
— Слушаюсь, — козырнул Егоров.
За время работы в разведке Ермолаев по звуку мог определить модель самолета. Сейчас в ночном небе летел четырехмоторный «Хейнкель». Весьма удобная машина для десантирования. Лишенный опознавательных знаков, самолет с каждой пройденной секундой обретал все более отчетливые очертания, превращаясь из призрака во вполне осязаемую штуковину с крыльями, хвостом и даже крупнокалиберными пулеметами по бокам — довольно весомый аргумент при атаке.
Сделав над лесом круг, летчик, обнаружив знакомые ориентиры, пошел на снижение.
Вот от самолета отделился темный комок и стремительно полетел вниз, отчетливо выделяясь на фоне просветлевшего неба. За ним второй, третий, четвертый… Вот в небе, будто бы из ниоткуда, возник купол парашюта, замедлив стремительное падение диверсанта. А за ним, будто бы по команде, с интервалом в доли секунды раскрылось еще несколько парашютов, невольно приковав к себе взгляды. С каждым пробегавшим мгновением парашютисты все приближались к земле.
— Восемь, — сосчитал Ермолаев.
Диверсанты один за другим приземлялись на поле, накрывая куполами парашютов кусты.
Ермолаев поднял руку, зная, что в этот момент смершевцы сосредоточили на нем все свое внимание. Оставался последний парашютист, и Ермолаев с нетерпением наблюдал за тем, как тот приближался к земле. Но неожиданно, подхваченный порывами ветра, парашютист отлетел на край поля. В той стороне, густо заросшей лещиной, находился только сержант Михеев. Но волноваться особо не стоило, уж этот фрица не отпустит.
Ермолаев опустил руку, и в тот же момент кусты раздвинулись, и на поляну одновременно со всех сторон выскочило десятка три солдат. Опешившие диверсанты, уже было поверившие в благополучное приземление, даже не успели осознать, что произошло. Кто-то из них попытался поднять автомат. Рубящий удар саперной лопаткой, и диверсант с рассеченным лицом рухнул на землю. Потребовалась всего-то пара минут, чтобы парашютистов связали и посадили на землю. Кто-то из них глухо и озлобленно выругался.
— Русские, значит, — хмыкнул Ермолаев.
Диверсант, приземлившийся немного в стороне, скинув парашют, попытался бежать. Короткая прицельная очередь в спину, и он, раскинув руки, осел на землю.
Капитан Ермолаев подошел к диверсантам. На каждом полевая форма советского образца. У двоих — сержантские нашивки, остальные — рядовые. Внешне они ничем не отличались от тысяч советских солдат, и, только всмотревшись, Ермолаев понял, что именно его смущало. Даже в глубоком тылу на лицах солдат, прибывших с фронта, был замечен отпечаток неимоверной усталости. А этих выдавал дерзкий взгляд и какие-то сытые физиономии, какие можно было отъесть на добрых харчах. Наверняка, прежде чем отправить их за линию фронта, руководство разведшколы держало диверсантов на усиленном пайке.
Ермолаев прошел вдоль диверсантов, натыкаясь на их затравленные взгляды, будто на заостренные колья. Только один из них, с сержантскими лычками и явно постарше, чем остальные, встретил его испытующий взгляд с некоторым вызовом. Матерый, видно сразу. Видимо, в этой группе он за старшего. Крепко стянутый веревками, обезоруженный, даже в таком положении он представлял опасность, кто знает, какими шпионскими штучками оснащена его форма (возьмет и выстрелит какой-нибудь ядовитой ампулой). В прошлый раз натолкнулись на одного такого: у него обнаружилась стреляющая пуговица — с расстояния в три метра убивала наповал. Ермолаев даже отступил на пару шагов и тотчас увидел, как губы сержанта победно дрогнули.
— Встань, — распорядился капитан.
Диверсант неохотно поднялся.
Коротко и сильно Глеб ударил его прямо в недобрый оскал. И почувствовал, как под его кулаком раскрошились зубы. Это и есть один из элементов форсированного допроса. Важно дать ему понять, что никто не собирается с ним миндальничать, что расстрелять его будет гораздо удобнее, чем вести с собой пару сотен километров.
Отвернувшись, диверсант молча сплюнул кровь, но в глазах сверкала все та же раздражающая дерзость. Следующий удар переломил ему носовую перегородку. Боль страшная, диверсант взвыл, выдавливая сквозь стиснутые зубы проклятия. Ничего, пусть знают, что в борьбе с врагом любые средства хороши.
— Значит, ты тоже русский, — удовлетворенно хмыкнул Ермолаев. — Это хорошо, а то я уж было сомневаться начал. Легче разговаривать будет. — Вытащив пистолет, он ткнул его стволом в окровавленное лицо диверсанта. — Ты знаешь, как у нас поступают с предателями?
Сержант молчал, сплевывая на траву сгустки крови.
— А вот я тебе сейчас растолкую. На тебя даже пули тратить не станут. Довезут до штаба да вздернут на виселице, и каждый, кто пройдет мимо, будет плевать в твою мертвую рожу… Но до штаба нужно еще будет дойти, а я сейчас для тебя и судья, и палач. У тебя есть шанс выжить, но для этого тебе нужно будет ответить на несколько вопросов. Ты готов?
Сержант молчал, сплевывая на траву сгустки крови.
— А вот я тебе сейчас растолкую. На тебя даже пули тратить не станут. Довезут до штаба да вздернут на виселице, и каждый, кто пройдет мимо, будет плевать в твою мертвую рожу… Но до штаба нужно еще будет дойти, а я сейчас для тебя и судья, и палач. У тебя есть шанс выжить, но для этого тебе нужно будет ответить на несколько вопросов. Ты готов?
— Да, — прошелестели разбитые губы.
— Первый вопрос: как тебя зовут и кто здесь старший?
— Меня зовут Терехин Федосей Глебович. Я старший в этой группе.
— Для начала неплохо. Из какой ты разведшколы?
— Из разведывательно-диверсионной школы города Штеттин.
— Кто начальник школы?
— Подполковник Литке. Он же лично занимается комплектованием школы.
— Какая задача у вашей группы?
Сержант отвел взгляд. Не утруждая себя ожиданием, Ермолаев ударил диверсанта кулаком в грудь. Окровавленный рот беспомощно открылся, пытаясь глотнуть спасительную порцию воздуха. Теперь у него вполне достаточно времени, чтобы оценить допущенную им ошибку. Вытащив из кармана пачку папирос, Ермолаев небрежно сунул одну в уголок рта. Теперь не стоит опасаться, что кто-то заприметит вспыхнувший огонек. Задача выполнена, диверсанты захвачены, осталось только качественно провести форсированный допрос (уж этому, слава богу, учат в первую очередь), и можно собираться в обратную дорогу.
Пленный уже успел отдышаться и теперь затравленно и зло глядел на капитана. Остальных диверсантов отвели на значительное расстояние. Вряд ли они слышали, о чем идет разговор с командиром их группы, но по коротким взглядам, обращенным в его сторону, было понятно — его участи они совсем не желали.
В какой-то момент Ермолаеву захотелось погасить папиросу о лоб диверсанта. Не из садизма, а для ускорения процесса допроса. Он должен прочувствовать, что находится в полной власти врага, и сполна осознать собственную беспомощность. Но Глеб раздумал, не та ситуация, чтобы прибегать к столь крайним мерам.
Отшвырнув папиросу, Ермолаев жестко спросил:
— Задача вашей группы?
Взгляд Терехина вильнул, губы неестественно сжались, но в следующую секунду он заговорил низким глуховатым голосом, нелепо подергивая правым уголком рта:
— Нам нужно было выйти на станцию Ковали. Это километров пятьдесят от Смоленска. Сейчас там скопилось много военных эшелонов. Мы должны были провести ряд диверсий и блокировать железнодорожный узел.
Диверсант смотрел прямо, может, поэтому его слова вызывали доверие. В последнее время крушение поездов — не редкость. Но в сказанное мешали поверить стиснутые губы и уголок рта, что насмешливо кривился.
— А ведь ты врешь. Придется поговорить с тобой по-другому. Приготовь колья! — кивнул он старшине, стоявшему рядом.
— Сделаю, — кивнул Егоров и, взяв в напарники высокого смершевца, пошел к лесу.
Старшина с помощником вернулись минут через десять, держа в руках несколько вырубленных кольев. Не обращая внимания на пленных, загнанно посматривающих в сторону допрашиваемого, они вбили колья в землю, привязав к ним по длинной веревке.
Нашлось время, чтобы выкурить еще одну папиросу. Глеб посмотрел на диверсанта, крохотные, поросячьи глаза Терехина бегали по сторонам, как бы выискивая поддержку. Ладно, сейчас он поймет, что находится в сравнительной безопасности, — может покачать головой, пошевелить ногами, куда страшнее пребывать в полнейшей неподвижности, да еще с завязанными глазами.
Вот только тогда по-настоящему чувствуется полная беспомощность! Пытку неопределенностью выдерживает только самый стойкий человеческий материал…
Диверсанту завязали глаза черным платком и, заламывая руки, повалили на землю. Крепкий, коренастый, состоявший из сплошных мускулов, Терехин попытался сопротивляться, но кто-то из разведчиков несильным, но точным ударом в живот заставил его присмиреть. Руки и ноги диверсанта растянули в разные стороны, привязав их к четырем вбитым кольям. Распластанный, не имеющий возможности двигаться, он теперь был удобной добычей для воронья. Прилетят злыдни, поклюют посрамленное тело да рассядутся вокруг на деревьях переваривать проглоченные куски.
Пленник должен буквально пропитаться страхом, неопределенностью своего положения, а потому Ермолаев не спешил продолжать допрос.
После пятиминутного ожидания Ермолаев подошел к парализованному страхом пленнику.
— Итак, я повторяю свой вопрос: задача твоей группы?
Кусок непрозрачной ткани должен создать ощущение, что ты находишься в пространственном вакууме. Чувства обостряются неимоверно, и даже шорох мыши воспринимается в такую минуту как опаснейшая из угроз.
Диверсант сглотнул, показав острый кадык на короткой толстой шее.
— Основная задача нашей группы номер триста двадцать семь — подготовка аэродрома, — диверсант неожиданно замолчал.
— Для чего? — поторопил капитан.
— Мы должны были встретить… одного человека…
Это уже лучше, хотя паузы могли бы быть и покороче.
Ермолаев тежело наступил на грудь диверсанту и почувствовал, как его тело, враз сжавшись от страха, ожидает следующего безжалостного шага. Пусть знает, что в следующий раз это будет не тяжелая обувка русского контрразведчика, а могильный камень.
Многие ломаются именно в этот момент, когда давишь сапогом на грудь. Но сержант оказался крепким орешком, и совсем не случайно он оказался руководителем диверсионной группы.
— Что это за человек?
— Я ничего не знаю о нем. Мне известно лишь только то, что он выполняет какое-то секретное задание.
— Как его зовут?
Терехин отрицательно покачал головой:
— Не знаю. Нам известно, что самолет, в каком его доставят, будет какой-то необычный, поэтому мы должны подготовить площадку. И еще у этого человека будет мотоцикл.
— Для чего ему нужен мотоцикл?
— Для того чтобы как можно дальше отъехать от места выброски.
— Какой у него оперативный псевдоним?
— Мне его называли как Полипова.
— Из какой он разведшколы?
— Мне точно неизвестно… Могу только предполагать. Скорее всего, из рижской террористической школы. Эту школу курирует лично Шелленберг.
— Какие задания получают выпускники этой школы?
Ермолаев надавил сапогом на горло диверсанту. Весьма неудобная позиция для существования, но довольно полезная, чтобы оценить свое место в этой жизни. Мысли проносятся со скоростью молнии, и как никогда остро начинаешь осознавать, что с окружающим пространством ты связан всего лишь тоненькой ниточкой, которую в любую секунду может разорвать каблук ялового сапога.
Диверсант захрипел. Глеб слегка ослабил нажим.
— Чаще всего они проводят террористические акции, направленные против высших военачальников.
— Кто может быть в этот раз? Какова цель этого диверсанта? Ну!
— Я не знаю! — в отчаянии захрипел Терехин. — Я должен был только его встретить!
— Когда должен прибыть самолет?
— Через два дня, если все будет в порядке.
— Когда ты выходишь на связь?
— В четыре утра.
Ермолаев посмотрел на часы. До эфира оставалось тридцать пять минут. Времени вполне достаточно, чтобы развернуть и настроить портативную рацию.
— Развяжите ему глаза.
Старшина умело срезал ножом повязку с лица диверсанта, дав ему возможность ощутить холодное прикосновение стали на своей щеке. Прищурившись, Терехин посмотрел на обступивших его смершевцев. Он по-прежнему не мог пошевелиться, но по азартным чертикам, забегавшим в его глазах, было понятно, что жизнь не казалась ему теперь столь уж отвратительной.
— Где радист?
— Вон тот высокий, с длинной челкой.
Подвели радиста. Молодой, не более двадцати лет. Взгляд у парня был затравленный, как у волчонка, угодившего в капкан, на скулах кровоподтеки. Видно, пытался оказать сопротивление, а такие вещи подавляются сурово — пара ударов сапогом в лицо даже самого непримиримого сделает послушным ягненком. В распахнутом вороте был виден серебряный крестик.
— Веруешь, значит.
— Верую.
— Это хорошо. Больше тебе ничего не остается. Жить хочешь?
В ответ неловкая улыбка.
— Передашь радиограмму так, как надо, останешься жить. Если отстучишь какой-нибудь предупреждающий сигнал и самолет не прилетит… Тебя не спасет никакая молитва. Тебе все понятно? — спокойно спросил Глеб.
— Да, — сдавленно ответил радист.
— Распаковывай рацию!
Глава 28 ФУГАС НА ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ТРАССЕ
Виктор Семенович Абакумов отвечал за охрану Сталина.
В действительности его функции были значительно шире. Это ведь не просто собственно охрана физического лица, но еще контроль над многочисленными объектами как на территории Кремля, так и за его пределами. Кроме того, надо было тщательно охранять территорию и дороги, по которым проезжал Иосиф Виссарионович. Дело осложнялось тем, что Сталин не любил менять маршруты, предпочитал передвигаться до места кратчайшим путем, по привычным для него улицам.