Встреча подходила к концу.
— Назовем операцию по дезинформации немцев «Меркурий». Послезавтра я жду от вас подробного плана операции.
— Так точно, товарищ Сталин! Разрешите идти?
— Идите, — слегка наклонил голову Хозяин.
* * *Едва Абакумов появился в своем кабинете, как к нему зашел Марков. Выглядел он встревоженным.
— Наши худшие опасения оправдываются, — сразу заговорил он, едва присев на предложенный стул. — Близ Пскова обнаружена группа диверсантов из пяти человек. Под видом раненых они пробирались по нашим тылам в санитарной машине. Конечная цель — Москва. К сожалению два диверсанта в результате задержания были убиты, других двоих удалось захватить. Удалось уйти и руководителю группы некоему гауптштурмфюреру СС Альфреду фон Фелькерзаму.
— Как это ему удалось уйти? — строго спросил Абакумов.
— Тот же самый вопрос я задал и командиру, проводившему задержание. Он объяснил мне, что этот фон Фелькерзам был окружен и, можно сказать, находился у них в руках, но потом неожиданно стал «качать маятник», стреляя одновременно из двух пистолетов, причем делал это настолько искусно, что нельзя было даже поднять головы. Воспользовавшись замешательством, он скрылся в лесу. Было организовано преследование, но, к сожалению, враг ушел…
— Узнали, кто он такой?
— О нем практически ничего не известно, только имя. Судя по приставке «фон», очевидно, он из какой-то немецкой аристократической семьи. Но не исключено, что это всего лишь его псевдоним. Диверсанты рассказали о том, что в их задачу входило пробираться небольшими группами в Москву, чтобы затем напасть на дачу Сталина и уничтожить руководителя государства. Вся эта операция была разработана руководителем «Предприятия „Цеппелин“ оберштурмбаннфюрером Грейфе. Мы не исключаем вероятности, что каким-то образом тот имеет своего человека в нашей военной разведке. На это указывают различные косвенные данные.
— Например?
— Им известны имена и даже привычки некоторых руководителей подразделений охраны. Простым оперативным путем получить такие данные невозможно. На это же указывает наглость и самоуверенность, с которой действуют диверсанты. Не исключено, что они собирались напасть на дачу Сталина по команде именно этого человека.
— И чья же это может быть команда? Кто этот человек?
— Человек, которому выгодна смерть товарища Сталина. Я не удивлюсь, что это может быть лицо, входящее в самые верхние эшелоны власти, — Марков не посмел назвать фамилию.
— Понятно, к чему ты клонишь, — невесело хмыкнул Абакумов.
— Что касается этого фон Фелькерзама, то не исключено, что он имел какие-то дополнительные инструкции. Во всяком случае, Грейфе несколько раз в присутствии группы намекал на какую-то особую его роль. Но об этом точно ничего пока не известно.
— Продолжайте искать этого фон Фелькерзама. Уверен, что он скоро объявится в Москве.
— Есть еще одна неприятная новость, товарищ заместитель наркома обороны.
— Что такое?
— Убит Бычков. Наружным наблюдением было установлено, что накануне убийства его посетил адъютант Берии — Иван Лысенков.
— Значит, обрубают концы?
— Получается, что так, товарищ заместитель наркома обороны.
Глава 33 ДЕСАНТИРОВАНИЕ
Когда ждешь, то время всегда тянется медленно и особенно сильно хочется курить. Говорят, что вспышка спички видна на расстоянии нескольких километров. Так что с самолета можно заметить эту вспышку раньше, чем послышится шум моторов. Ермолаев посмотрел на часы. По времени самолет должен был находиться в точке выброски уже полчаса назад, однако его до сих пор не было.
Торопливо подошел радист.
— Товарищ капитан, получено сообщение, что ожидаемый самолет угодил под обстрел наших зениток. Его сбили километрах в двухстах отсюда. Приказано перекрыть дороги, ведущие на Смоленск, и задерживать всех подозрительных. Особенное внимание следует уделять мотоциклистам.
— Хорошо, — разочарованно протянул Ермолаев, понимая, что ему предстоит еще одна бессонная ночь. — Передай, что задачу понял, начинаем выполнять.
* * *Смеркалось. В просвет между низкими облаками кривым темно-желтым рогом выглянула луна. С моря потянуло заметным холодком. Маврин невольно поежился. Главное, чтобы аэродром не затянуло туманом.
Командир экипажа, высокий немец с гладко зачесанными черными волосами, неторопливо курил. На летной форме никаких знаков различия, полевое кепи небрежно заправлено под ремень. Докурив, он щелчком отшвырнул окурок далеко в сторону и слегка попинал ногой по каучуковым гусеницам самолета. Задрав голову, посмотрел на четырехмоторный гигант «Арадо-332». Машина была спроектирована специально по заказу Главного управления имперской безопасности для особо сложных операций. Кроме укрепленной обшивки, проверенной в специальных лабораториях, самолет имел особые каучуковые гусеницы с двадцатью колесами, благодаря которым был способен приземляться даже на болотах и вспаханном поле.
Командир экипажа был горд, что именно ему выпала честь управлять таким необычным гигантом.
В хвостовой отсек несколько солдат закатывали мотоцикл с коляской. Получалось у них плохо, мотоцикл, будто бы упираясь, постоянно соскальзывал с трапа. Был момент, когда он едва не упал на землю, но высокий ефрейтор в форме люфтваффе успел подставить плечо, спасая машину от неминуемого падения. Очень хотелось верить, что дорога мотоцикла из самолета окажется не такой трудной.
Маврин невольно хмыкнул. Вот было бы дело, если бы запланированный полет сорвался из-за поломки мотоцикла. Три дня назад по приказу Кальтенбруннера в район Медведкова была заброшена группа парашютистов, которые должны были подготовить площадку для приземления и встретить самолет. Сразу же после приземления они доложили о том, что десантировались благополучно и приступили к расчистке территории, чтобы принять самолет.
Что означало задержать самолет еще на одни сутки?
По существу, это равносильно краху всей операции. Расчищенную площадку может заметить кто-нибудь из местного населения и сообщить куда следует. Или диверсанты будут обнаружены и уничтожены.
Наконец мотоцикл вкатили в салон самолета, и солдаты облегченно перевели дыхание. Вот теперь можно и закурить. Образовав круг, они потянулись за сигаретами. Маврина неизменно удивляла привычка немцев пользоваться исключительно своими сигаретами. Редко можно было наблюдать картину, когда кто-то из солдат угощает собравшихся куревом.
Вот и сейчас каждый достал свою пачку и вытащил по сигарете. А вот огонек нашелся у одного — зажигалка, сделанная из «лимонки», — у того самого белобрысого ефрейтора, что предотвратил падение мотоцикла. По большому счету за подобную расторопность полагалась бы награда, ведь не каждому удается спасти от провала столь тщательно подготовленную операцию. Щелкнув зажигалкой, ефрейтор аккуратно дал прикурить остальным.
Маврин ожидал, что к отлету подъедет сам Кальтенбруннер, лично отвечающий за операцию перед Гитлером, или, во всяком случае, кто-нибудь из его ближайших помощников. Но время стремительно приближалось к назначенному часу, а высокое начальство так и не появилось.
В тревожном ожидании находился и оберштурмбаннфюрер Грейфе. Хотя внешне его настроение почти не проявлялось. Ну разве что он сделался менее улыбчивым. Нужно было действительно очень хорошо его знать, чтобы понять — тот нервничает всерьез. Но и это можно было списать на обычную усталость. Сейчас он о чем-то разговаривал с начальником аэродрома, и по тому, как оживленно разворачивался их диалог, становилось понятно, что они давно знают друг друга.
Неудивительно, именно с этого аэродрома под Ригой чаще всего взлетают самолеты, направляющиеся в тыл к русским. Так что у начальника аэродрома был накоплен немалый опыт. С ним нередко советовались, в какое именно время следует отправлять самолет, по какому из коридоров удачнее всего перебираться через линию фронта и о массе разных вещей, о которых может знать только человек, не раз пересекавший линию фронта.
Свое летное мастерство командир экипажа начал шлифовать еще четырнадцать лет назад в небольшом провинциальном городке Липецк, на его восточной окраине. Советский Союз был едва ли не единственной страной, разрешившей Германии обучать на своей территории военных летчиков. А еще через несколько лет он возглавил одну из таких школ и отличался неприкрытой ненавистью к коммунистам, которую никогда не скрывал перед своими слушателями. И поэтому было странно, что на протяжении двух лет, пока он возглавлял школу, русские контрразведчики не пристрелили его где-нибудь в подвале.
В первые же дни войны он щедро отблагодарил русских за гостеприимство, сбросив на Киев и Минск тонны смертельного груза, за что был удостоен Рыцарского креста с дубовыми листьями из рук самого рейхсмаршала Генриха Геринга.
В первые же дни войны он щедро отблагодарил русских за гостеприимство, сбросив на Киев и Минск тонны смертельного груза, за что был удостоен Рыцарского креста с дубовыми листьями из рук самого рейхсмаршала Генриха Геринга.
В настоящее время он считался одним из опытнейших летчиков люфтваффе и большим специалистом по ночным полетам.
Второй пилот был на десять лет моложе, но опыта ему тоже было не занимать. Впервые в кабине самолета он оказался в полуторагодовалом возрасте, когда его мать, известный пилот-инструктор, взяла его с собой на учебные полеты. А уже в пятнадцать лет по мастерству он не уступал даже самым опытным летчикам. Так что не было ничего удивительного в том, что его эскадрилья была одной из первых, что сбрасывали бомбы на Лондон.
Время вылета неумолимо приближалось. Маврин искоса посмотрел на Лидию. Как она? Не слишком нервничает?
Лидия была одета в общевойсковую форму младшего лейтенанта Советской Армии. По документам она являлась работником административной службы отдела СМЕРШа второй мотострелковой дивизии. Грейфе уверял, что документы подлинные, а потому не стоит нервничать при возможной проверке. Следовало держаться спокойно и с достоинством.
Сам Маврин был в полевой форме майора Советской Армии. На груди, подсвеченная выглянувшей луной, блестела Звезда Героя Советского Союза, а ниже орден Ленина и два ордена Красной Звезды.
Все было выверено до мелочей, в небольшом саквояже несколько сотен бланков на разные случаи агентурной работы. Дипломы вузов, техникумов, различные удостоверения. И более ста печатей, выполненных самыми искусными граверами рейха.
Петр чувствовал себя вполне уверенно. И все-таки что-то не складывалось. Пока это было только смутное предчувствие, которое, как знал Маврин по собственному опыту, могло перерасти в устойчивую настороженность. Главное, не показывать своего настроения, и тогда все будет в порядке.
Стараясь вдохнуть в себя очередной заряд уверенности, Петр извлек удостоверение и в который уже раз за сегодняшний день принялся изучать его. Корочка заметно потерта, такая и должна быть у боевого офицера. Он помнил каждую царапинку на ее поверхности, каждый штрих. Раскрыв удостоверение, Петр внимательно всмотрелся в свою фотографию. На удостоверении он был запечатлен без Звезды Героя. Оно и правильно — по документам он получил награды всего лишь три месяца назад за успешную операцию по ликвидации диверсантов, заброшенных в тыл, чтобы взорвать стратегические мосты через Волгу.
Расспросов Маврин не боялся, можно было немало рассказать подробностей, а если все-таки вопросы будут слишком конкретные, неприятно задевающие нервы, то можно будет уйти в глухую молчанку, сославшись на то, что произошедшая операция имеет гриф «Совершенно секретно».
С фотографии на него смотрел молодой мужчина лет тридцати пяти с располагающей внешностью. Такие люди умеют нравиться. По документам — заместитель начальника отдела контрразведки СМЕРШа Тридцать девятой армии Прибалтийского фронта. Организация серьезная и способна навести страх на самых крепких. Но чаще всего приходится иметь дело с людьми средними, не обладающими какими-то особыми волевыми данными. А потому даже у самого придирчивого патруля не должно возникнуть оснований для неприятных вопросов.
Надо отдать должное немцам — работать они умеют и способны глубоко проникать в психологию противника.
Так что достаточно будет раскрыть служебное удостоверение оперативного сотрудника СМЕРШа, чтобы рассеять любое возможное подозрение.
И все-таки на душе у майора Маврина было неспокойно. А может, это всего лишь обыкновенное волнение, которое знакомо всякому путешественнику перед дальней дорогой?
К черту все сомнения! Столь надежные документы вряд ли можно отыскать даже в кармане у самого товарища Сталина.
Лидия все время находилась рядом, заглядывала в глаза, как бы невзначай прижимаясь к нему плечиком. Настоящая супружеская пара! Так что полтора месяца, проведенные наедине, явно пошли им на пользу. Женщине явно хотелось заботы, и Маврин, входя в роль любящего мужа, прижал ее к себе.
Хотя можно было реагировать и понежнее…
Маврин предпочитал женщин в соку, с плотной фигурой, дородных, но с Лидией выбора у него не было. А кроме того, Грейфе однажды проговорился о том, что Лидия являлась личным агентом Кальтенбруннера и что между ними установились весьма романтические отношения.
Разумеется, ни о какой ревности речи не идет. Просто пока не совсем ясно, какие инструкции она получила от своего босса применительно к нему. Не исключено, что Кальтенбруннер отдал ей приказ устранить муженька сразу после удачного проведения операции. С его смертью оборвалась бы нить, что могла вывести к высшим должностным лицам Германии. Устранение лидера пусть даже враждебного государства не прибавит им чести.
Маврин посмотрел на Лиду. Поймав взгляд мужа, она мило улыбнулась. Нервозности не показывала, но по тому, как она неожиданно замкнулась, было понятно, что ожидание предстоящего полета не оставляет ее спокойной.
По отношению к Петру Лидия вела себя совершенно естественно, словно они не один год прожили в браке. Из этого напрашивался вывод: или она невероятно талантливая актриса, или решила поменять своего генерала на рядового агента.
Подошел командир экипажа и на хорошем русском языке сообщил:
— Скоро вылетаем.
— Можно задать один вопрос?
Задавать лишние вопросы в разведке не принято: в глазах летчика плеснулась настороженность, в них так и читалось: что это на уме у этого русского?
— Задавайте, — кивнул он после некоторого колебания.
— Почему русские вас не расстреляли, когда вы возглавляли летную школу в Липецке?
Тонкие губы арийца разошлись в довольной улыбке:
— Я сам не раз задавался этим вопросом. Тем более что никогда не скрывал своего отношения к коммунистическому режиму. Но, видно, Советам нужен был мой опыт. С одним из своих русских учеников я встретился в небе, надо сказать, мне пришлось проявить немалое мастерство, прежде чем наконец удалось зарыть его в землю.
Солдаты загружали в самолет хитрый скарб русского майора. Маврин обратил внимание на то, что ящик, в котором находился «панцеркнакке», грузили с особой тщательностью. Наверняка успели получить на этот счет соответствующие инструкции.
Подошел Грейфе.
Маврин заметил, что на френче у него поблескивал Железный крест второго класса. Этот орден носился только в день награждения, в дальнейшем в петлю второй пуговицы френча продевалась только ленточка. Маврину было известно, что этот крест Грейфе получил четырнадцатого мая тысяча девятьсот тридцать шестого года за дерзскую диверсионную операцию в республиканской Испании. И высоко его ценил. Ханц Грейфе мог позволить себе, вопреки уставу, нацепить его в особо торжественных случаях. Окружающие воспринимали это как обыкновенное чудачество, но в действительности он считал награду своеобразным талисманом. В конце концов, от Атлантического до Тихого океана не встретишь разведчика, который не верил бы в приметы, вне зависимости от знамени, под которым он служит.
Сегодня был особый день для всего «Предприятия „Цеппелин“.
И еще одна особенность — парадная фуражка. Тоже не по уставу, но подобная мелочь не тревожила Грейфе: разведчики живут по своим законам, отличным от армейских.
— Еще раз повторяю, постарайтесь быть предельно осторожными. Провалить операцию может любая мелочь. Как прибудете в Москву, сразу же свяжитесь с нашим резидентом. Он даст адреса людей, которые помогут достать гостевой билет на торжественное заседание в Большом театре или на премьеру. Оставите портфель под ложей, где будет сидеть Сталин, и уходите.
— Я все понял, господин оберштурмбаннфюрер, — сдержанно ответил Маврин.
— Чего это я? Мы говорили об этом много раз. Видно, старею.
Выполнив свою работу, солдаты заняли свои места у пулеметов. Летчики прошли в кабину. Вот двигатель взревел, и правый пропеллер начал вращаться. Еще через минуту пришел в движение левый. Через каких-то пять минут самолет должен взмыть в воздух.
— До встречи на германской земле, — протянул Грейфе руку.
Маврин пожал ее.
— Только по-русски у нас прощаются вот так, — и он крепко обнял оберштурмбаннфюрера за плечи.
— Ох уж эти русские с их сентиментализмом, — расчувствовался Грейфе. Повернувшись к Лидии, он добавил: — Берегите его!
— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер!
— А теперь — в самолет!
Подхватив саквояж и взяв Лидию под руку, Маврин направился к самолету. Пропустив вперед Лиду, он помог взойти ей на трап, а бортмеханик, протянув руку, втащил девушку в темный зев фюзеляжа.
Не желая расставаться с саквояжем, Петр неловко, стараясь сохранить равновесие, ухватился за протянутую руку бортмеханика и шагнул в салон.