Грязная жизнь коснулась ее, толкнула грубо и больно, от полученного удара реальность как будто вывернулась наизнанку, пошатнувшийся разум не сумел найти точку опоры, и вслед в пропасть сорвалась душа…
Мир машин постепенно стал ее врагом.
Мир людей представлялся скопищем лжецов, спрятавших свою истинную сущность под масками.
Она бежала сюда, и жила, как в затянувшемся страшном сне, ожидая, что ее все же найдут и уничтожат.
И вот мир машин, которого она так опасалась, внезапно вторгся на просторы Алексии, навис над планетой громадой чуждого корабля, вспахал землю воронками, обострил все отрицательное, что копилось внутри, стер очарование единственного вечера, когда ее душа после многолетнего перерыва, робко, настороженно соприкоснулась с душой мнемоника — спокойной, открытой, не несущей зла.
Ей на миг показалось, что прошлое обратимо, но словно в издевку, ставя жирный крест на очнувшейся надежде пришла нежданная беда, и опять ее принесли машины, как будто ни одно существо во вселенной не в состоянии прожить без них…
Пережитое потрясение сорвало все защитные вуали, в которые так старательно куталась душа, освободило разум, дремавший под гнетом строгих запретов, когда она, затаив дыхание, следила за яркими, похожими на пылающих фантастических птиц сигнатурами, что взмывали в хмурые предрассветные небеса, навстречу неизведанному сонмищу пришлых механизмов.
Что-то случилось с ней пока «Стилетто» и «Х-Страйкеры» круто уходили ввысь, растворяясь в бледных красках рассвета, будто исчезая навеки, но разум, стряхнувший оковы запретов, не вернулся в отведенное ему узилище, он взбунтовался, непонятно почему и зачем, ведь ей не дорог никто на свете, на Алексию обрушилась не ее личная беда, и тающий в небе след взмывших в заоблачные высоты душ не должен находить отклика среди серых красок сумеречного личного восприятия данности.
Глупцы.
Ей на секунду стало стыдно собственной мысли, но разве так необходимо плодить машины, разве нужно самим уподобляться кибернетическим системам, чтобы потом вот так вдруг, внезапно начать пожинать плоды еще одной безудержной экспансии еще одного научно-технического прогресса, вырвавшегося за рамки здравого смысла, о чем немо свидетельствовали еще истекающие горьким дымом воронки?
В первый раз за последние годы, она яростно спорила сама с собой, нападая и защищаясь, а разум, освободившийся от гнета постоянного самоконтроля, вдруг, задействовав запрещенные Ингой возможности, сам по себе потянулся туда, ввысь, где все ярче и злее обозначали себя энергетические сигнатуры, сопровождавшие разгорающуюся схватку…
И вдруг они начали падать.
Одни возвращались неуверенно и неровно, уходя к руинам резервного космодрома, будто смертельно раненные птицы, иные нестерпимыми пылающими болидами врезались в атмосферу, распадаясь на фрагменты, сгорая среди перистых облаков, и… вздрогнула душа, неровно, глухо и трепетно отозвалось сердце, что-то близкое, понятное, но забытое рванулось из глубин подсознания, стало больно, так больно, словно она сама горела в обломках аэрокосмических истребителей, и вдруг все изменилось…
Она больше не управляла собой.
Вадим, не подозревая того, пошатнул ее скепсис, если не стер, то размыл до полной неопределенности казавшийся таким ясным, неоспоримым образ врага, разбудил в ее подсознании всю память прошлого — чудовищно-страшную, и нежно-наивную, вновь швырнул ее в омут сомнений и… ушел, взмыл туда, в бездонную чернь, где, заслоняя рисунок звезд, над планетой нависло техногенное исчадие иного разума.
Лжецы и трусы попрятались бы по бункерным зонам, оставив войну машин — машинам, они сидели бы как крысы в норах, ожидая пока несостоявшийся сеанс связи с системой Алексии приведет сюда уже созданную людьми несокрушимую мощь.
Почему они не поступили так?
Ответ был ясен, но он ломал все прошлые выводы и поступки, заставлял устыдиться себя самой.
Они защищали ее. Пусть «в том числе», не выделяя Ингу среди других населявших планету людей, но защищали, рисковали жизнями, погибали…
Ее сухие потрескавшиеся губы что-то шептали, невнятно, едва слышно, а руки не находили себе места, побелевшие пальцы вцепились в подлокотники кресла, она уже не контролировала внутренние порывы, проиграв циничную схватку со своим очнувшимся прошлым.
Инга считала боевых мнемоников жестокими лицемерами, она ждала, что однажды один из них придет за ней, но появился Рощин, возможно даже распознал ее, но вместо презрения и смерти подарил сдержанность, пытаясь улыбнутся ее колкостям…
Нет, ошибиться я не могла.
Оставалось лишь одна возможность примирения взбунтовавшегося разума, сжавшейся в комок души, и расколотого на две половинки прошлого — остаться собой, но признать, что не все вокруг трусы, лжецы и сволочи…
Как будто треснула скорлупа так долго и больно стеснявшая ее движения.
Она с болезненным наслаждением отдалась порыву, теперь уже осознанно раскрывая тщательно замурованный под запретами врожденный потенциал своего рассудка, еще не понимая, чем и как сможет помочь им — погибающим в заоблачных высотах, и вдруг…
Она сидела в водительском кресле всепланетного вездехода, полуприкрыв глаза, как не делала уже очень давно, и перед ее мысленным взором, будто последние угольки догорающего сражения, вдруг вспыхнула распадающаяся на части сигнатура «Х-Страйкера»…
Вадим.
Это была его машина, безжалостно разрубленная множеством лазерных лучей, разорванная на уродливые фрагменты серией внутренних взрывов, — аэрокосмический истребитель распадался на части уже в границах атмосферы Алексии, сердце Инги на миг остановилось, разум впитывал гибельную картину, а душа уже не искала веских причин и оснований, чтобы рванутся туда, к горящим обломкам, отыскивая среди потерявшей смысл конфигурации энергетических полей единственную искру понятной, не утратившей функционального значения сигнатуры.
Она нашла ее, вырвала из полыхающих искажениями помех — спасательную капсулу катапультированного пилот-ложемента.
Сколько раз она проходила этот обязательный тест на распознавание одной единственной, но исключительно важной в условиях любой обстановки суммы энергетических полей?
Сотни?
Тысячи?
Знание было так прочно закреплено на уровне инстинктивного восприятия, что ошибиться было попросту невозможно.
Ее побелевшие пальцы отпустили подлокотники, коснувшись сенсоров управления примитивной, но мощной машины.
Впервые за многие годы она отдала мысленный приказ:
Иван, в вездеход, быстро..!
В душе и разуме Инги царило абсолютное смятение, как и тогда, в черный для нее миг потери всех идеалов и ценностей.
Все ее внимание было сосредоточено сейчас на траектории падения пилот-ложемента сбитого «Х-Страйкера».
* * *Сразу за зоной раскопок и изуродованным, еще дымящимся гарями лесом, за пространством, усеянным обломками механизмов, и фрагментами шляпок исполинских грибов, начиналась дорога, проложенная в распадке меж «дышащих» холмов.
Одна из форм местной исконной жизни: возвышенности, постоянно меняющие свой цвет и рельеф. Поросшие чем-то вроде мха невысокие холмы, конечно, не перемещались с места на место, но их поверхность находилась в постоянном движении — под толстым слоем меняющего цвет мха пробегали вздымающие поверхность пологие волны, словно там под пушистой «шкурой», перекатывались мощные мускулы, иногда совершенно неожиданно возвышенности покрывались воронкообразными впадинами, сквозь слой зеленого или пятнисто-красного «мха» неожиданно прорастали ярко-желтые побеги, с которых ветром уносило множество спор…
Инга иногда специально приезжала сюда, чтобы полюбоваться странными и загадочными метаморфозами иной жизни.
Сейчас ей было не до окружающих красот, к тому же многие холмы пострадали вследствие удара, нанесенного по резервному космодрому ВКС Конфедерации: мох во многих местах сгорел, обнажив бурую плотную подложку, действительно похожую на мышечные ткани, покрытые в данный момент черной от осевшего пепла маслянистой субстанцией.
Иван, занявший место в блистере всепланетного вездехода, внимательно наблюдал за окрестностями. Его внешность разительно изменилась за последние часы, андроид где-то отыскал древнюю боевую экипировку, сохранившуюся еще со времен посадки на Алексию колониального транспорта, на нем был надет полный комплект легкой брони, на голову он умудрился натянуть шлем БСК[51] с дымчатым пуленепробиваемым проекционным забралом.
Инга отнеслась к его воинственным приготовлениям с полным равнодушием — все мысли сейчас были направлены на иное, она лишь вскользь, мельком задала себе вопрос: почему человекоподобный сервомеханизм неимоверно древней модели, не вызывал у нее тех приступов подсознательного страха, фобий, которые ей неизбежно приходилось преодолевать при контакте с иными кибермеханизмами?
Инга отнеслась к его воинственным приготовлениям с полным равнодушием — все мысли сейчас были направлены на иное, она лишь вскользь, мельком задала себе вопрос: почему человекоподобный сервомеханизм неимоверно древней модели, не вызывал у нее тех приступов подсознательного страха, фобий, которые ей неизбежно приходилось преодолевать при контакте с иными кибермеханизмами?
Для Ильи Степановича он вообще являлся членом семьи, — равноправным существом, к которому пожилой археолог относился с не наигранным уважением, — Инга не помнила, чтобы Макрушин кричал на дройда, приказывал ему, или каким-то иным способом демонстрировал бы свое превосходство над кибермеханизмом и пренебрежение им. Нет. В крайнем случае, он мог о чем-то попросить Ивана.
Мысли Инги сбивались, путались, в душе царил хаос надломленных чувств.
Мир, где она попыталась спрятаться от страшившей ее реальности, внезапно усложнился, из тихого, простого и понятного убежища, он вдруг стал враждебным, сложным, непредсказуемым полем боя, пространством, где вскипала схватка между горсткой людей и непонятными, вторгшимися из космоса машинами, принадлежавшими неизвестной ранее цивилизации.
Почему они напали на Алексию?
Наверняка не только Инга мучительно задавала себе подобный вопрос, в тщетных поисках ответа.
Они ударили, как молот, сокрушительно, как могло показаться — безосновательно, но она-то хорошо знала: все в мире объяснятся простыми причинами, и лишь их непонимание, невозможность сразу и точно распознать мотив того или иного действия, поступка, порождает сложные, безосновательные теории, а порой и мифы.
Если бы кто-то мог сейчас заглянуть в душу и рассудок Инги, он бы задал себе закономерный вопрос: где она получила четкое представление о многих вещах и явлениях, почему оказалась внутренне готова к более или менее целостному восприятию происходящего, в то время как события последних часов ввергали в шок людей по определению более подготовленных, чем она?
Если разум принимал и анализировал данность, то в душе все было сложнее.
Инга напрямую не спрашивала себя: почему я бросилась на поиски катапультированного пилот-ложемента?
Кто для нее Вадим Рощин?
Случайный человек, которого она едва не сбила на дороге. Мишень для колкостей, в тот вечер, что они провели вместе?
Нет, все не то.
Он боевой мнемоник, — человек с тем уровнем подготовки, что просто обязан был распознать Ингу, понять, кто она на самом деле. Но почему он так странно повел себя? Почему не попытался ее обезвредить? Зачем, рискуя собой, закрыл собственным телом во время неожиданной схватки на дороге ведущей к космическому порту?
Одно из двух — либо все, что грезилось ей — ложь, либо он радикально отличается от других…
И вот теперь она, бросившись выручать его, мучительно и осознанно пыталась ответить себе: что я должна сделать? Забыть, отринуть прошлое, поддаться порыву души, или холодно выполнить задуманное, вновь сцементировав сомнениями треснувшую скорлупу отчуждения от мира?
Она боялась. Боялась раскрыться, стать прежней, окончательно впустить в душу ростки горько-щемящих чувств, так остро напомнивших, что она жива, способна сострадать и любить, переживать за жизни других людей… Инга понимала: еще одного предательства она не перенесет.
Но как же быть?
Разве может едва знакомый человек, вдруг стать настолько небезразличным, что, видя падение объятого пламенем пилот-ложемента, предвидя его гибель, она ринулась на помощь, только сейчас где-то на середине пути задумавшись о последствиях.
Она боялась остаться без привычной защиты, сократить дистанцию…
А ведь он знал кто я. Знал, или догадывался, без разницы, главное — он не причинил зла, даже когда она провоцировала его, задевала своими, кажущимися теперь глупыми, неуместными колкостями.
Инга вела вездеход, будто в полусне, хотя все чувства сейчас обострились до крайности, но внешний мир как будто выцвел, поблек, мелькал на голографических экранах бледными, бесцветными призраками пейзажей, а сознание рефлекторно сосредоточилось на горячей пульсирующей точке аварийного маяка, в сигнале которого ее рассудок твердо и безошибочно различал ту непостижимую для обычного человека составляющую, что несла информацию о жизненном состоянии пилота.
Еще немного. Полтора километра.
Вон за тем холмом.
Иван, молча обозревающий окрестности, внезапно проявил беспокойство.
— Инга, в десяти километрах к северу неопознанный объект. Мне его сбить?
Она мгновенно переключила внимание в указанном направлении.
Холмы и начавшийся вдруг дождь не помеха — сигнатура неопознанного аппарата, вне сомнения принадлежащего чуждой цивилизации, просматривалась ярко, четко, словно ее моментально выжгли в рассудке, запечатлев в памяти навсегда…
Аппарат, по своей форме представлявший многократно уменьшенную копию инопланетного корабля, шел на снижение к той же точке, куда стремилась она, — спускаемый модуль вдруг начал маневрировать, очевидно, его сканеры зафиксировали вездеход, и тут же два лазерных луча, воспринимаемые Ингой как зримые вишневые шнуры, полоснули по невысокой скалистой гряде, выпирающей из-под земли, словно обветренный хребет ископаемого животного.
Дымящиеся осколки камня, оставляя во влажной дождливой мороси отчетливые шлейфы, ударили в разные стороны, рухнул подрубленный у основания гигантский гриб, Инга машинально увеличила скорость, выводя вездеход под защиту выветренных скальных выступов, но прежде чем машина скрылась в мертвой для лазерных излучателей зоне, Иван, так и не дождавшись внятных распоряжений, принял собственное решение, выпустив две короткие прицельные очереди из спаренного импульсного орудия, установленного в блистерной башне вездехода.
Сигнатура инопланетного аппарата на миг стала нечеткой, ее как будто «размыло» в момент попаданий, и тут же дискообразный посадочный модуль круто пошел к земле, изменив прежнюю траекторию, рассчитанную для мягкой посадки подле упавшего среди каменистой пустоши пилот-ложемента.
Они прилетели за Вадимом. — Метнулась в рассудке Инги вполне закономерная мысль.
О возможности запоздалого контакта, с некими мифическими разумными существами, она в тот момент даже не помыслила, два лазерных луча, нацеленные на вездеход, передали намерения пришельцев без двойных трактовок.
Машины ли, живые существа (в присутствии которых Инга очень сильно сомневалась), но они вычислили место падения пилот-ложемента, и собирались взять материал для исследования, видимо определив, что именно человек, не способный самостоятельно выбраться из покореженной конструкции, является неким «ядром системы», центральным компонентом в структуре уничтоженного аэрокосмического истребителя.
Диск, получивший несколько пробоин, косо врезался в землю в полукилометре от места падения разбитой спасательной капсулы.
Инга до предела увеличила скорость, выжимая из двигателя машины все, на что тот был способен; они появились на небольшой, окаймленной скалами пустоши одновременно: из дискообразного аппарата иной расы появилось несколько уцелевших при крушении каплевидных механизмов, а в сотне метров от них тупой нос мощного вездехода отшвырнул с пути препятствие в виде нескольких массивных валунов, и тут же началась молниеносная схватка.
Со стороны врезавшегося в пустошь модуля полоснул залп лазерных излучателей, Иван едва успел нырнуть вниз, как блистерный выступ буквально срезало с брони вездехода, вместе с импульсными орудиями, но андроид, уже четко определившийся, кто тут друзья, а кто враги, ни секунды не медля, распахнул бортовой люк, прошив пространство пустоши длинной очередью из «АРГ-8».
Если андроиду все было понятно, то Инга видела несколько иную картину. Их положение складывалось далеко не лучшим образом — два инопланетных механизма успели укрыться за скалами, а вездеход, несущийся по пустоши, представлял отличную мишень для лазерной батареи посадочного модуля.
Она решилась, — от ярости, безысходности, невозможности разрешить ситуацию как-то иначе…
Мнемонический удар невероятной силы накрыл пустошь, скалы, казалось, подернулись искажениями, автоматика вездехода мгновенно дала сбой, — автопилот вырубился вглухую, даже не успел подать сигнала о полученных повреждениях, Иван, будто манекен вывалился из раскрытого люка движущейся по инерции машины, благо, ударившись о камень, откатился в сторону, а не попал под траки гусениц, Инга едва выдержала удар, лишь неимоверной концентрацией воли удержав сознание на грани реальности, а в том месте, где потерпел крушение инопланетный аппарат, внезапно ударил взрыв…
* * *Рощин не надеялся, что останется жив.