Коридоры сознания - Борис Пшеничный 2 стр.


Тут уж я настораживаюсь. Выходит, меня должны были терзать кошмары. С чего бы? В те времена я знать не знал, что такое бессонница, давил подушку в свое удовольствие.

Потом уж совсем странный вопрос: «Вот сейчас, перед моим звонком, ничего не почувствовали?» Спросила и не дышит, ждет, что отвечу. Я ей с извинениями: мол, толстокожий я, бегемот, на погоду, виноват, не реагирую, магнитные бури мне нипочем. На всякий случай уточняю, а что, собственно, я мог почувствовать? «Меня», — говорит. Представляешь? Всего-навсего! Оказывается, надо было угадать ее звонок. Так ей захотелось. Она только собирается звонить, еще номер не набрала, а я уже у телефона, пляшу от нетерпения. Как тебе такая блажь? Пока я прикидывал, то ли поддатая с утра, то ли у нее не все дома, она давай утешать меня. Ничего, говорит, не огорчайтесь, сразу ни у кого не получала, нужна тренировка. «Вот, — разъясняет, — позанимаемся, поупражняемся, и через пять-шесть сеансов получится. Обязательно получится».

Я уже не удивляюсь — тронутая, какой с нее спрос? Слушаю, что дальше. А дальше она предлагает приехать к ней. Прямо сейчас, не откладывая. Чтобы поработать немного. Так и сказала: «Поработаем». Мои отговорки побоку. Приезжай и никаких!

Иметь дело с Долиными — с ней ли, с ним ли — что ночью с парашютом прыгать. Никогда не угадаешь, куда занесет и на что напорешься, шею сломаешь или только ногу.

Меня понесло...



Она ждала на крыльце. Обрадовалась, увидев меня. Честное слово, обрадовалась. Разулыбалась, будто мы знаем друг друга от Адама и Евы. Поверить не могу — она ли? Хоть бы что общего со вчерашней фурией. И одета под душку-простушку. Ситцевый сарафанчик на бретельках, понизу кружева, пестрые босоножки из текстиля.

Глаза у нее на солнце светло-карие, акварельные. Заглянешь — на всю глубину видно, до самого дна.

— Будем, — смеется, — заново знакомиться или как?

— Или как, — говорю. Отвечаю лихо, а во рту прошлогодний сухарь. Не разжевать, не проглотить.

Одобрила. Правильно, говорит, зачем время терять. И сразу на ты: «Проходи». Меня цепко под руку и в дом. Потащила, как лиса курчонка.

Трепыхаться, чувствую, бесполезно. Даже и не пытаюсь, иногда приятно подчиняться, пусть даже лисе. Курчонок-то был петушком.

Прошли в ту же комнату, где прошлым вечером мешали чай с коньяком.

Комната та, да не та, что-то с мебелью. Полная, смотрю, рокировка. Стол к дивану, стулья парами прижались к стенам, пианино забилось в угол. А вот и новосел — у окна аквариум. Вчера, помнится, его в комнате не было. Расшторенное окно тоже казалось внове. Оно выходило в густой палисад, и оттуда, словно кто живой, прильнув к стеклу, смотрел на нас куст сирени.

— Мы в доме одни, — для чего-то пояснила Ольга.

Наверно, заметила мою настороженную оглядку. Но можно было понять и так: смелей, юноша, никто нам не помешает. А мне бы на улицу, в самую толпу, лишь бы не вдвоем. Зажало всего, сдавило. Непочатый тюбик с пастой.

Рвусь к аквариуму, к живности. Какая-никакая, а компания.

— Рыбки! — выдавливаю из себя. Очень умно. Конечно же, не крокодилы.

Ольга придвинулась, касается плечом.

— Они у меня послушные. Смотри! — повела над водой ладонью.

И вправду — вышколенные. Рыбки выстроились как по команде и гребут? Куда рука, туда и они — вперед, разворот, назад, пошли кругами. Рыбий цирк.

— Теперь ты, — предлагает.

Попытка не пытка, но я взопрел. Развел пятерню пошире, распростер. Черта с два! Пучеглазое воинство шарахнулось во все стороны и на дно.

— Еще, еще! — подначивает из-за плеча Ольга.

Пыжусь обеими руками, шурую, готов весь в аквариум влезть. Ничего похожего. Рыбий пастух из меня не получается. Беспомощно оглядываюсь, а Ольги нет, сбежала куда-то. За стеной слышу, что-то щелк, щелк.

Минуты две ее не было. Когда вернулась, я все еще пугал мелюзгу. Ольга сжалилась, положила руку поверх моей, и рыбки тут же — чертово племя! — ринулись строем. Но и меня, чувствую, тоже тянет маршировать. От Ольгиной ладони шли горячие колкие токи.

Я ошалело отдернул руку.

— Что с тобой?

Она еще спрашивает, ведьма! Да за такие фокусы в иные времена...

— Неженка ты, однако, — попрекнула. — А хвастался: толстокожий, бегемот...

На костер тебя, на костер. Сам бы подбросил дровишек, собственноручно.

— Давай, давай, действуй, не сачкуй! — Она потеребила меня за рукав, зовя на трудовой подвиг.

До меня дошло: мы уже «работаем». В поте лица пашем. Знать бы еще, как у них здесь с техникой безопасности. Чего доброго, инвалидом уйдешь, а уж заикой — как пить дать, никакой логопед не поможет. То-то, думаю, она с утра о моем здоровье пеклась. Вчера, должно быть, крепко над нами с Федором потрудилась. Вот будет новость для братца!

А она все давит, командует:

— Расслабься, ни о чем не думай!

Пытаюсь, но что-то мешает. И дело не только в том, что ошарашен. В ушах какое-то настораживающее пощелкивание.

— Там, — киваю на дверь с портьерой, — куда ты ходила, что там?

— Кабинет отца, — ответила скороговоркой, будто не поняла, почему я спрашиваю, и снова за свое: мол, не отвлекайся, забудь о постороннем. Но как забыть, если мешает?

— Зачем, — допытываюсь, — ходила?

Рыбки плавниками затрепетали, глазенки выпучили. Им наш разговор, похоже, по нервам бьет. Ольга тоже занервничала.

— Какой же ты... Мы же договорились.

Э, нет, шалишь, кареокая ведьма. Ни о чем мы не договаривались. Это ты хотела, чтобы я расслабился и обо всем забыл. Я же своего согласия не давал, рыбок твоих пасти не подряжался.

— За стеной, — гну свое, — что-то щелкнуло. И вчера, и только что, когда ты выходила.

Доконал. Такого занудства от меня Ольга не ожидала. Шагнула к двери, распахнула портьеру: иди, смотри!

Ну, я и пошел. Интересно же, чего она сюда шмыгала.

Было, было на что посмотреть. Еще тот кабинет! Там одной аппаратуры, не поверишь, на целый НИИ. Стены сплошь в стеллажах, под потолок забиты. А проводов, а тумблеров... На столе осциллографы — работают, пишут. Я отключил один — щелк! — знакомый звук. И еще генератор какой-то. Гудит от натуги, волну гонит. Вот, значит, какие здесь сеансы. И все втемную. Ни меня, ни Федора даже не предупредили.

Тут на меня нашло. Что-то хватаю, рву... Когда я впадаю в раж, становлюсь тихим-тихим. В смысле — молчаливым. Крушу молча. Содрал ленты с бобин, осциллографы со стола под ноги — и ботинком их, ботинком.

Однако, если честно, не очень усердствовал. Больше для вида буйствовал. Надеялся, что Ольга вмешается, начнет успокаивать, упрашивать. А ей, смотрю, хоть бы что, хоть стены круши. Повернулась и пошла в гостиную. Уже оттуда постным голосом:

— Дурак, вот дурак. Отправляйся-ка к себе домой. Увидишь Федора — расскажи о своих подвигах. Пусть он тебе кое-что втолкует. Ну, дурачье...



У тебя есть старший брат? Не вообще брат, а именно старший. Только сестры? Нет, совсем не то. Будь моя воля, я бы во всех документах рядом с графой «родители» ставил: «старший брат». Вначале «старший брат», потом «родители». У нас с Федором разница в девять лет, так я, не рискну сказать, кто меня больше воспитывал — отец с матерью или он. Цыплята, вылупившись, кого первым увидят, за тем и бегут, будь то квочка, собака или человек. Я побежал за Федором. И пробегал за ним до студенческих лет. Впрочем, потом тоже.

Только не думай, что мне крупно повезло с братом. Это ему со мной повезло. Поверь уж на слово, без меня он был бы совсем другим человеком. Я ему такую закалку дал, он со мной такую выучку скушал, что на всю жизнь остался в старших. Везде и во всем. Ему и экспедицию потому доверили, что через мои руки прошел. Это я его в ответственные вывел. После меня он на любые свершения был готов.

Жаль, он этого не понимал, благодарности от него я не слышал. На меня смотрел, как на божье наказание, и часто впадал в отчаяние: «О Господи, за что?!» Втайне он надеялся на чудо избавления, ждал, когда я, повзрослев, хоть капельку поумнею. Но время шло, разница лет между нами не сокращалась, и с моим поумнением ничего не получалось. Федор продолжал исправно нести свой тяжкий крест. Словом, он был брат-отец, я соответственно брат-сын, и этим все сказано.

В моей куцей жизни, если хочешь знать, каждый поворот начинается с Федора. После десятилетки я, не раздумывая, ринулся в радиотехнический. Почему? Он подсказал. Из института, ты уже знаешь, в Космоцентр. С какой стати? Опять же он настоял. А уж по мелочам и говорить нечего. Обитал в его квартире, разъезжал на его машине, водился в основном с его друзьями. И все бы ничего, если бы не мой гонор. Кормился, как цыпленок, из-под его ног, а претендовал на первые роли. Даже перед Ольгой. Но об этом потом.

Итак, Федор должен был что-то втолковать мне.

Ты не представляешь, что со мной было, когда Ольга сказала мне это. Узлом скрутило. Как же, думаю, так? Еще вчера он знал не больше моего, терялся в догадках, зачем нас позвал Долин, а сегодня меня отсылают к нему за разъяснениями. И кто отсылает? Ольга, с которой он двумя словами не успел переброситься. Когда же они сумели снюхаться? Да еще за моей спиной.

Днем я Федора не видел, и не созванивались. Домой он явился затемно.

Я решил не показываться. Залег в своей комнате и слушал, как он, щелкая выключателями, перемещался по квартире. То в одном месте шаркнет, то в другом стукнет. Чистый полтергейст.

Кухню игнорировал. Где-то, значит, кормился. Догадываюсь где. После душа сразу потопал к себе. У моей двери попридержал шаг, прислушался. Шиш он услышал, я даже не дышал. Ушел.

Через минуту вернулся. Рывком открыл дверь, включил свет.

— Не спишь ведь!

Я как лежал, подвесив глаза к потолку, так и остался. Он подсел на кровать, потеребил за колено.

— Не комплексуй, слышишь? Выкладывай, что у тебя накипело.

Меня всегда это бесило — его уверенность, будто он все про меня знает. Пришел, взглянул — и сразу диагноз с рецептом: не комплексуй, выкладывай, накипело... Ну, думаю, раз ты меня с одного взгляда вычислил, то мне на тебя и смотреть не надо. С Закрытыми глазами насквозь вижу.

— Ты был там, — прорицаю. — Вчерашний коньяк дожирал.

— Был, — сознался он. — Видел, как ты погулял.

Федор подался вперед, чтобы заглянуть мне в лицо. Я вскочил на колени, оскалился: на, мол, смотри, высматривай, что тебя в моей физиономии интересует. Он сдал назад. Понял, что лучше держаться на расстоянии и не делать резких движений, ибо чревато.

— Ольга просила передать, — начал он.

Очень неудачное начало. У меня от одного ее имени душевные конвульсии.

— Считай, — ору, — уже передал! И пошел ты...

Брат-отец снялся с постели, принял воспитательную стойку. Вот-вот осенит праведной дланью. Обошлось, однако. Что-то его удержало. Говорю же, он у меня приучен к сдержанности и благоразумию. Вспомнил, видимо, какой на себе крест несет.

— Черт с тобой, — произнес смиренно, и это было самое многое, что он мог себе позволить. Уходя, дверью не хлопнул. Не посмел. Был бы уже перебор.

Извини за пустые подробности. Я почему так детально живописую? Чтобы не показаться тряпкой, будто об меня можно ноги вытирать. А ведь уже пробовали, вытирали. И шеф, и его дочь-ведьма, и теперь заодно с ними братец. Двигали мной, как пешкой, а я знать не знал, в какую игру они играли.

Еще до прихода Федора я вылежал на кровати, высмотрел в потолке свой гороскоп. Завтра же выматываюсь из квартиры. Хоть в общежитие, хоть в гостиницу. С утра хватаю чемодан — и Митькой звали. Одно не успел просчитать: как посмотрит на это брат. В общем-то без разницы, как бы ни посмотрел, да вот экспедиция... Через месяц-другой ему отправляться, может, к самому дьяволу в пасть, а я тут со своим бзиком. Скажет, нашел время характер показывать, скотина! Скотиной быть не хотелось.

Вскоре мы сидели на кухне и глушили кофе.

Конспект нашего разговора. Только самое существенное.

Вначале об экспедиции. Что такое Р-облако, тогда еще никто толком не знал. Экзотический радиообъект — вот и вся характеристика. Даже сравнивать было не с чем. Астрофизикам такое и не мерещилось. Выскочил невесть откуда радиопрыщ и давай верещать громче всех галактик. Да еще под самым носом, в полсотне астроединиц. На эту дистанцию и предстояло сходит полковнику Севцову со товарищи, разобраться с горластым прыщом. Делов-то!

Теперь о Долине. Шеф-то мой, оказывается, запаниковал. За «чашкой чая» умолчал, а утром, встретившись с Федором в Космоцентре, признался: «Связь с Землей я тебе гарантирую до самой конечной станции, ну а там, в зоне Р-облака, — увы. Ибо для кого-то это облако, по мне же — радиобедлам. Непробиваем, сплошные помехи». Федор вначале решил, что старик набивает себе цену, если не шутит. Но тот не оставил никакой надежды: «Войдешь в облако — кричи не кричи, никто не услышит». Вот тебе и Радиобог!

Еще о Долине. Кто бы мог подумать, что он уже давно помешан на бредовой идее какой-то «парасвязи» — не то телепатии, не то еще какого сверх- или надчувственного общения. Вбил себе в голову, что люди изначально, от рождения неведомым образом связаны между собой. Как клетки мозга — их миллиарды, каждая сама по себе и в то же время от каждой можно добраться до любой другой. Человечество — тот же мозг, все люди взаимосвязаны особым единым полем. Связь эта хилая, эфемерная, мы и не подозреваем, что она есть. Точнее, ее как таковой нет — одна лишь возможность. Но такая возможность, которая при определенных обстоятельствах начинает проявляться. Тогда и возникает парасвязь.

Долин бредил этой парасвязью лет двадцать, не меньше. И вот теперь, стал уверять, будто бы знает, как ее налаживать.

Наконец о Федоре. Попугав его радиобедламом, старик подкинул ему свою сумасшедшую идейку: что если попробовать? А вдруг! Другой такой случай не скоро подвернется. Ситуация просто идеальная. Радиосвязь отказывает, никакой информации, а двое — один на Земле, другой на корабле — между собой запросто треплются. Практически это выглядело так. Федору срочно подыскивают напарника, и в оставшееся до отлета время они налаживают друг с другом эту самую связь. Каким образом? По словам Долина, им надо «сжиться, пробиться друг к другу», в детали не посвящал. Говорил о каких-то биорезонансах, психонастройке, коридорах сознания. Понять его мог разве что такой же сумасшедший. Впрочем, вникать во всю эту заумь и не требовалось — только согласиться, а остальное старик брал на себя. Он уже и партнера, вернее, партнершу нашел — Ольгу.

Почему ее? Ну, во-первых, она уже подготовлена для этой роли. К тому же своя, не надо искать на стороне, уговаривать, объяснять. А главное — «подходит». По всем параметрам. Папаша наконец-то признался, что за чаепитием всех нас основательно прощупывали. Лаборатория за стеной работала на полную катушку. И когда Долин той же ночью подбил итог, то вышло, что Ольга и Федор годятся в одну упряжку. Не Ромео и Джульетта, конечно, но сойдет. Старик уверял, что парасвязь — удел прежде всего родственных душ, людей близких, любящих, кто жить друг без друга не может. «Да где сейчас таких сыщешь? Перевелись»...

Слушая брата, я ждал, когда он доберется до меня. В долинской затее всем нашлось место, а мне? Пока выходило, что я третий лишний. Фирме по сколачиванию родственных душ треугольники не требовались. Тогда зачем держать меня под рукой? На запчасти? Или в качестве наблюдателя — смотреть, как Ольга и Федор будут «сживаться»?

Ночной кофе, если не знать удержу, бьет по нервам похлеще коньяка. Выпадаешь в осадок. До меня не сразу дошло, что Федор уже поддался на уговоры, запродал душу. Его даже не уговаривали, сам полез в петлю, если, конечно, он еще мог быть самим собой. Ведь в логове Долиных не только тестуют. Там рыбки ходят строем, там без уговоров начинаешь маршировать. Приглашают вроде бы в гости, а оказывается — на сеанс.

Никогда я не уговаривал брата, а тут заканючил:

— Не ходи к ним больше, слышишь? Ни под каким предлогом. Они тебя идиотом сделают. Скажи, что передумал, некогда тебе, запарка. Хочешь, я сам скажу? От твоего имени.

Федор прервал меня:

— Пока не забыл. Ольга просила, чтобы ты позвонил, желательно утром.

За окном уже занималось утро.

— Позвоню, — я соглашался на все. — Весь день буду звонить. Только не связывайся с ними, отшей их.

Опоздал я со своими уговорами. Уходя на работу, брат оставил записку: возможно, несколько дней его не будет дома.



Звонить Ольге я не стал, решил заехать. Без предупреждения. Хотел застать ее врасплох. Инициатива за тобой, когда тебя не ждут.

Врасплох не получилось. Не учел, с кем имею дело. Ведьма, ведь.

Подъезжаю на такси, бегом на крыльцо, звоню. Не успеет думаю, даже космы подобрать, если распатлана. Мне и надо, чтобы предстала такой, какая есть, без глянца. Может, хоть так заставлю ее смутиться.

Сигналю и раз, и два. За дверью никакого движения. Потом постучал, забарабанил. Мертво. Решил, что дома никого нет, собрался уходить. И уже выбрался за ограду на улицу, но вернулся. Что если, подумал, Ольга на задней веранде или в палисаде садовничает?

Обошел вокруг дома, проверил и опять оказался на крыльце. Ноги сами привели. Ясно же — Ольги нет, а уйти не могу. Тянет в дверь, хоть ты тресни. На всякий случай потрогал дверную ручку, повернул — открыто! Я через порог.

Вошел в прихожую, прислушался. Ощущение пакостное. Вор не вор, а крадешься. И будто кто подталкивает: «Иди, иди. Видишь дверь в конце коридора? Тебе туда надо».

Подбираюсь на цыпочках, открываю. В комнате — она. Сидит напротив у стены, нога на ногу, руки расшвыряла по спинке дивана и смотрит на меня во все глаза.

— Наконец-то! — говорит. — Едва затащила. Ты чего упирался?

Надо понимать, что это она каким-то образом не дала мне уйти. Поверить трудно, но и отрицать не могу. Что-то же меня сюда влекло, направляло — это факт.

— Садись, — она обозначила ладонью место на диване рядом с собой. — Ты чем-то обеспокоен? Чем? Рассказывай.

— А как ты узнала, — спрашиваю, — что я приехал?

Назад Дальше