В день похорон из города исчезли военные – очевидно, им был отдан приказ вернуться в казармы. Затем постепенно начали уходить и внутренние войска. Поздно вечером, после похорон, Мурад и Карина вернулись в гостиницу. Оба были в мрачном настроении. Поужинав, поднялись в свой номер, включили телевизор, по которому шел какой-то веселый концерт.
– Как они могут! – взорвалась Карина. – Здесь траур, столько погибших и раненых, а в Москве показывают веселые передачи. Или они уже не считают погибших в Литве своими гражданами?
– После событий в Баку по центральному телевидению шли концерты и смехопанорамы, – угрюмо вспомнил Мурад. – Тогда только Татьяна Доронина, выступая, спросила: как же так можно? Столько людей погибло, а мы веселимся. Но никто не обратил на ее слова никакого внимания. Этот процесс уже начался. Теперь понятно, что он был не случаен. Ни в Тбилиси, ни в Баку, ни в Вильнюсе.
– И сколько это будет продолжаться?
– Пока не закончится, – вздохнул Мурад, – либо большой гражданской войной, которая вызовет полный распад, либо переворотом, когда уберут всех, кто сейчас у власти, и заменят на наших местных пиночетов. Думаю, что таких тоже будет много.
– Ты с ума сошел? Что ты говоришь? Снова вернут 37-й год?
– Нет. Может быть даже хуже. Введут военное положение по всему Союзу и начнут арестовывать. Мне наш мэр в Баку по большому секрету сообщил, что уже готовятся какие-то списки. Видимо, бардак надоел всем.
– Ты говоришь это таким тоном, словно поддерживаешь подобный план, – возмутилась Карина.
– Да, – подумав, кивнул Мурад, – может, и поддерживаю. Последние несколько лет ты живешь в Москве и не представляешь, что творится в республиках. Случай с твоей бабушкой, которую спасли соседи, – это всего лишь эпизод. Эпизод из того массового безумия, которое началось на просторах одной шестой части суши. Между Азербайджаном и Арменией идет настоящая война. Насилуют женщин, убивают стариков и детей. Ожесточение достигло своего предела.
– Только не говори, что в этом виноваты армяне. Это вы начали убивать нас в Сумгаите, – разозлилась Карина, – а потом убивали в Баку и везде, где только можно.
– Не кричи, – устало попросил Мурад. – Первые двое погибли в Аскеране. Потом сто восемьдесят тысяч азербайджанцев были изгнаны из Армении. Некоторые погибли, пока переходили горы, некоторых убили. А затем началось изгнание армян из Азербайджана как ответная волна. Я очень хочу быть объективным. После того, что видел в Афганистане, я ненавижу любую войну. Но эта – самая подлая, самая страшная. Здесь подонки воюют с мирным населением. Это война на уничтожение.
Карина нахмурилась, но не стала спорить.
– Если мы не остановимся, то ожесточимся до такой степени, что наши внуки будут остервенело ненавидеть друг друга. И эта вражда станет передаваться из поколения в поколение, – продолжал Мурад. – Кто-то должен встать между двумя народами и сказать: «Хватит! Остановитесь, не убивайте друг друга». Как ваш сосед, дядя Сулейман. Но если это не могут сделать республики, то обязан сделать Центр. Для начала навести порядок, остановить войну.
– Значит, во всем виноват Горбачев? – с вызовом спросила Карина. – Я подозревала, что ты у нас консерватор. Ты ведь проработал в комсомоле, а потом на партийной работе. У тебя это сидит уже в крови.
– Если бы ты увидела то, что увидели мы в Баку в январе 90-го, ты бы сейчас так не говорила. По всему городу лежали трупы убитых, растрелянных и раздавленных людей, – сказал Мурад. – Все задавали только один вопрос: как мог глава государства допустить, чтобы в его стране в мирное время происходили подобные трагедии? И этот вопрос сейчас задают тысячи литовцев. Он сказал, что узнал обо всем только утром. Если врет, то очень плохо – значит, он беспринципный человек и готов на все, чтобы удержать свою власть. А если говорит правду, еще хуже. Значит, он вообще не контролирует ситуацию. Нужен ли такой лидер в огромном государстве, где люди так неистово ненавидят и убивают друг друга? В Литве сегодня не проблема Горбачева, а проблема противостояния.
– Значит, убивать азербайджанцев нельзя, а армян можно? – злым голосом уточнила Карина. – Или ты забыл, что у вас в Баку убивали армян?
– У нас, – поправил ее Мурад, – это был и твой город, Карина.
– Это уже не мой город, и ты прекрасно об этом знаешь.
– Ты в нем родилась и выросла. А убивать вообще никого нельзя. Я тебе об этом и говорю. Как ты не хочешь меня понять? Нельзя никого убивать в государстве, где есть власть, правоохранительные органы, президент. И если тебя избрали главой такого государства, если тебе доверили такой важный пост, будь добр отвечать за все, что происходит. Ну, посмотри, все время повторяется одна и та же ситуация – в Тбилиси он не знал, в Баку не знал, в Вильнюсе не знал... Тогда какой он президент?
– Я не хочу его оправдывать насчет Литвы, – сказала Карина, – но насчет Тбилиси и Баку я точно знаю, что там просили о помощи местные партийные органы.
– Здесь тоже был свой Комитет национального спасения. А из Грузии действительно пришла телеграмма, где просили о помощи. Только там был еще один абзац, который Лукьянов не прочел на съезде народных депутатов, чтобы свалить все на самих грузин. Они указывали там, что Центру необходимо решать, как быть в этих обстоятельствах, то есть просили о помощи Центра и ждали его указаний.
– Откуда ты знаешь?
– Собчак написал об этом в газете, – ответил Мурад. – И вообще, давай прекратим спорить. Это бессмысленно. Если в стране в мирное время погибают люди от вошедших в город танков и военных частей, это ненормальная страна. Ты хотя бы с этим согласна?
– Согласна. Значит, прибалты правильно делают, что хотят сбежать из такой страны.
– Я не уверен, что это самый верный путь. Все равно такие небольшие страны должны быть в орбите каких-то объединений. Вот западноевропейские страны сейчас объединяются, говорят, что через несколько лет у них будет безвизовое пространство, не говоря уже о том, что у них давно общий рынок. Литовцы могут уйти из Советского Союза, но тогда им нужно вступать в этот союз европейских стран, иначе просто невозможно выжить.
– Там их не будут убивать и давить танками.
– Нужно сделать так, чтобы и в этой большой стране всем жилось достаточно комфортно. Чтобы никого не убивали и не давили танками, – убежденно произнес Мурад и посмотрел на часы. Уже двенадцатый час. – Когда тебе нужно возвращаться в Москву? – спросил он.
– Я не хотела тебе говорить, – призналась Карина, – редакция попросила поехать еще и в Ригу. Там тоже не очень хорошая ситуация. Есть убитые. Кажется, четыре человека. Рижский ОМОН взял штурмом здание МВД республики.
– Почему ты мне ничего не сказала?
– Я узнала об этом только сегодня. Все новости только о начавшейся войне против Ирака, а про Латвию никто не хочет вспоминать. Но ты можешь улететь, мне неудобно тебя задерживать. Твоя путевка может пропасть.
– Значит, буду с тобой путешествовать, – решил Мурад, – если наши идеологические и национальные споры не разорвут и наш союз.
– А что потом? Погуляем по Прибалтике и вернемся в Москву, чтобы снова расстаться? – спросила она.
Он промолчал. На этот вопрос у него не было ответа.
– Вот видишь, – горько произнесла она, – ты не знаешь, что мне сказать. И я не знаю, что ты должен сказать. У меня тоже нет готового ответа.
В эту ночь они спали каждый на своей половине большой двухспальной кровати, словно опасаясь прикасаться друг к другу. За завтраком оба молчали. Он отправился на вокзал, купил билеты на поезд. А когда возвращался домой на попутной машине, в них врезалась черная «Волга» какого-то корреспондента, торопившегося на очередной брифинг. Сразу появились сотрудники литовского ГАИ, словно ожидавшие именно этой аварии. Пришлось долго объяснять им, почему он оказался в машине и как произошла авария.
Мурад вернулся в гостиницу через полтора часа и сразу увидел сидевшую в холле Карину с заплаканным лицом. Она мгновенно вспыхнула от радости, бросилась к нему и крепко обняла, шепча на ухо:
– Только больше не уходи, только не исчезай, пожалуйста. Не делай мне так больно, очень тебя прошу. Лучше скажи мне честно, что уходишь.
– Я никуда не уходил. Вот билеты. Я попал в аварию... – пытался объяснить Мурад, но она сжимала его в объятиях и, как заклинание, повторяла, чтобы он не уходил.
Уже позже, в вагоне поезда, Карина признается ему, что испугалась, когда он так долго не возвращался. Сначала решила, что он просто сбежал. Но его вещи остались в номере гостиницы, и тогда она испугалась по-настоящему, что с ним произошло что-то страшное. Она не знала, кому звонить, куда бежать. Так и просидела в холле отеля, пока он не появился.
На следующий день они прибыли в Ригу и сразу узнали, что нужно бежать в банк, чтобы обменивать деньги. В стране объявили о денежной реформе. Именно сейчас, сразу после литовской, а потом и латышской трагедий, решили менять деньги, словно для того, чтобы отвлечь людей от ненужных мыслей. В сберкассах стояли в очередях тысячи людей, пытаясь сдать имевшиеся у них средства. Мурад вспомнил про полученный в издательстве гонорар. Нужно было что-то делать, ему не разрешат здесь его обменивать. Он отправился в комиссионный магазин и выбрал золотое кольцо. За старые деньги его не хотели продавать, но он убедил продавца, добавив еще триста рублей сверху. Протягивая кольцо Карине, он честно признался:
На следующий день они прибыли в Ригу и сразу узнали, что нужно бежать в банк, чтобы обменивать деньги. В стране объявили о денежной реформе. Именно сейчас, сразу после литовской, а потом и латышской трагедий, решили менять деньги, словно для того, чтобы отвлечь людей от ненужных мыслей. В сберкассах стояли в очередях тысячи людей, пытаясь сдать имевшиеся у них средства. Мурад вспомнил про полученный в издательстве гонорар. Нужно было что-то делать, ему не разрешат здесь его обменивать. Он отправился в комиссионный магазин и выбрал золотое кольцо. За старые деньги его не хотели продавать, но он убедил продавца, добавив еще триста рублей сверху. Протягивая кольцо Карине, он честно признался:
– У меня могли пропасть деньги, а так у тебя сохранится память о нашем путешествии.
– Дурак ты честный, – с явным сожалением проговорила Карина, разглядывая кольцо. – Мог бы придумать другую историю. – Он увидел, как заблестели и повлажнели ее глаза, и радостно улыбнулся.
Ремарка
Во вчерашнем номере газеты «Известия», в корреспонденции под названием «У десантников – потерь нет», рассказывали о лейтенанте-десантнике Викторе Викторовиче Шатских, который погиб при штурме Вильнюсского телецентра.
Однако командование военно-воздушных войск и Министерства обороны утверждает, что лейтенант под такой фамилией у них не числился. Так кого же представлял в Литве погибший лейтенант? Как сообщили в Центре общественных связей КГБ СССР, лейтенант В. Шатских – сотрудник КГБ СССР и был направлен в составе небольшой группы в Вильнюс, чтобы в пределах своей компетенции оказать содействие в стабилизации обстановки в городе.
«Известия», 1991 год
Ремарка
Министр внутренних дел Латвии Алоиз Вазнис в своем интервью заявил, что, по словам Бориса Пуго, тот не давал команды на действия ОМОНа у здания МВД республики. Он осудил трагический конфликт. Даны указания Прокуратуре СССР на проведение расследования. Б. Пуго гарантировал, что ОМОН до его окончания будет находиться на своей базе.
Уточнена личность погибшего. Им оказался восемнадцатилетний школьник. В тяжелом состоянии находится оператор Гвидо Звайгэне. Спасая ему жизнь, врачи сделали уже несколько операций. Отец Гвидо Звайгэне обратился ко всем по телевидению:
– Люди добрые, опомнитесь, неужели вы не понимаете, что делаете? Неужели нет силы, ни Божьей, ни людской, чтобы вас остановить?
«Известия», 1991 год
Глава 13
В тот вечер она приехала в ресторан в каком-то немыслимом черном наряде – очевидно, одно из тех платьев, в которых она должна появляться на протокольных мероприятиях. Эльдар заранее заказал столик и нетерпеливо ходил по внутреннему пространству отеля, дожидаясь приезда Светланы. Он никогда не был в этой гостинице, и ему понравилось необычное помещение с таким большим пустым пространством внутри. Его удостоверение сотрудника ЦК КПСС вызвало у официанта насмешливую улыбку, зато двадцать пять рублей убедили оставить свободным один столик для гостей. Эльдар с ужасом подумал, что его зарплаты не хватит на походы в такие рестораны. Самое поразительное, что место, где он работал, уже не считалось столь престижным, как раньше. Если бы в 70-е или 80-е годы здесь появился инструктор ЦК КПСС, его бы встречал сам директор, стараясь при этом не дышать, чтобы слышать каждое слово гостя. А сейчас это было даже немного смешно.
Светлана, наконец, приехала, и они устроились за столиком в углу. Пили вино, которое она сама выбрала, и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Ему было так легко и так просто с ней, будто они были знакомы тысячу лет. Правда, в отличие от нее, он успел побывать только в Дании, Германии, Чехословакии и Польше. А она рассказывала ему о своих поездках во франкоязычную Африку, о командировке мужа в Перу, о двух годах, проведенных там. Ему было интересно ее слушать, а ей было интересно ему рассказывать. Она не хотела признаваться даже самой себе, что ей приглянулся этот молодой мужчина с серьезными и умными глазами, который так ненавязчиво пытался завязать с ней хоть какие-то отношения.
Она знала, что через несколько дней улетит и ничего между ними не может произойти. Может, поэтому чувствовала себя так раскованно и свободно в его присутствии, словно наконец позволила снять с себя маску, которую носила долгие годы. Ведь каждый человек примеряет на себя ту или иную маску, разговаривая с посторонними людьми. А однажды с удивлением замечает, что маска прикрепилась к нему навечно и он уже не может ее ни снять, ни заменить на другую, ни обходиться без нее.
Ближе к десяти Эльдар проводил ее до дома. Пожал руку на прощание, потом, немного подумав, словно решая, не будет ли это слишком большим вызовом, наклонился и поцеловал ей руку. Светлана улыбнулась, с трудом удерживаясь, чтобы не поцеловать его в голову. Но это могло его оскорбить.
– Я скоро уеду, – сказала она, – у меня билет на следующий вторник.
– А как ваша племянница? Она полетит с вами?
– Нет. Она вернется к своей матери, – ответила Светлана. – До свидания. Спасибо за чудесный вечер.
– Это вам спасибо. Я могу еще раз вам позвонить?
– Конечно. Пока я в Москве, можете звонить в любое время. – Она помахала ему кончиками пальцев и вошла в подъезд.
В постпредство он возвращался пешком, благо, морозы в эту ночь были достаточно сносными. На следующий день, когда уже сидел в своем кабинете, ему позвонил генерал Сергеев.
– Добрый день, Эльдар, как наши партийные дела?
– Работаем.
– Очень хорошо. Я насчет дела погибшего Томина. Один из его знакомых вспомнил, что давал ему в долг двести рублей. Томин обещал вернуть, но все время забывал.
– Творческий человек. Такое часто случается.
– Я тоже так подумал. Но этот музыкант сказал нам, что как раз незадолго до смерти Томин вернул долг. Все двести рублей.
– Значит, был порядочным человеком, – пробормотал Эльдар. У него было много работы, и он не хотел говорить об этом Сергееву, продолжая изучать документы.
– А жена говорит, что у него не было никаких денег, – продолжал генерал. – Тогда откуда двести рублей? Но самое главное, что он вернул деньги сторублевыми купюрами. Ты меня слышишь? Двумя сторублевыми купюрами. И музыкант, который давал деньги, уверяет следователя, что у погибшего была пачка таких купюр. Вот такие дела. Выходит, это было все-таки ограбление.
– Откуда у него деньги? Может, что-то продал из дома?
– Нет. Жена уверяет, что ничего не пропало. И никакие гонорары он не получал, и со сберкнижки ничего не снимал. Да там ничего и не было. Интересная загадка?
Эльдар отодвинул свои бумаги и задумался.
– Все-таки его ограбили, – уверенно произнес Сергеев. – Нужно искать среди этой публики.
– Два выстрела, из которых один – контрольный, – пробормотал Эльдар. – Грабители так не стреляют.
Весь день он трудился над бумагами, думая о звонке генерала. А когда наступил следующий, сообщили об обмене 50 и 100 рублевых купюр. В кассе Управления делами даже возникла очередь, которой никогда раньше не бывало. Оказалось, что у многих есть припрятанные дома деньги. Эльдар ходил спокойным. У него оставалось всего четыреста рублей, и все мелкими купюрами, которые можно было не менять.
Журин принес из дома сразу пять тысяч рублей и попросил Эльдара пойти с ним в кассу, чтобы часть денег записать на него. Пока они стояли в очереди, к ним подошел Коломенцев. С ним вместе был мужчина небольшого роста, тихий, спокойный, даже с каким-то сонным взглядом.
– Познакомься, – толкнул его в бок Журин, – это Миша Мягков. Самый спокойный человек в нашем отделе.
Мягков поднял глаза на Сафарова и протянул ему руку, пробормотав нечто нечленораздельное.
– Представляю, сколько могли получить жулики, если бы заранее узнали об этом обмене, – заметил Журин. – Мне звонили ребята из прокуратуры и сказали, что в некоторых коммерческих банках эти старые сторублевые банкноты продавали утром по восемьдесят рублей, а после перерыва даже по двадцать. Представляете, какие деньги?
– Для этого нужно было иметь своих людей в Перми, на фабрике Гознака, или здесь у нас быть другом Геращенко, – пошутил Коломенцев.
Эльдар замер. Очевидно, в его лице что-то изменилось, так как Журин сильно толкнул его в бок.
– Что с тобой происходит? Ты как будто испугался. Не беспокойся, это мои законные деньги.
– Я не об этом подумал, – сказал Эльдар. – А фабрика Гознака находится в Перми?
– Да, – кивнул стоявший впереди Коломенцев. – Самая большая там, а есть еще в Москве и в Ленинграде. Ну, тебе об этом знать необязательно. Туда все равно никого не пускают. Охрана, как на самых секретных военных объектах. Даже с нашими удостоверениями не пустят.
Эльдар кивал головой, думая о своем. Он забрал половину денег Журина, выдавая их за свои, с которыми якобы приехал в Москву, а затем вернулся к себе в кабинет. Журин поехал домой, отвозить новые деньги, и он остался один. Привычно взял лист бумаги, чтобы сосредоточиться. Это привычка осталась еще со времен работы в прокуратуре. Итак, Пермь. Город, куда, вопреки ожиданиям, поехал погибший Томин. Он не просто туда поехал, а даже задержался на несколько дней. Первый вопрос. Найти администратора и узнать подробности. Эльдар почувствовал лихорадочное возбуждение, будто снова вернулся в прокуратуру на следовательскую работу.