Сто километров по хорошей дороге, да на исправной машине пролетели мгновенно. Вот он, знакомый мостик, поворот в лес. Что-то начало беспокоить меня сразу после поворота. Что — не понятно. Вот и речка, и с трудом вспоминаемые полянки вдоль воды. И стало понятно, что беспокоило. Никого. Пусто. Что-то неприметное пришло в нашу жизнь. Нет веселых компаний, писка детей на крутых песчаных склонах. Видать, не мне одному грустно… Купаться в пустынной реке не захотелось. Обратные сто километров пролетели так же незаметно. По пути родилась идея. Зачем я сижу в городе во время отпуска. Можно ведь домик на реке снять. Вон в Заспе — там полно всяких пансионатов с маленькими домиками на самом берегу. Можно шашлык вечерами на углях жарить. Ни города, ни пыли, ни телефонов и министерств. Надо попробовать.
Сиримава сказала, что мы с ней вместе должны пойти на встречу с редактором. Я постою в стороне, а она ему покажет сценарий и обо всем договорится. После долгого блуждания пришли. Зеленый живописный уголок города. Частные дома, тихая улочка. Ветви яблонь и абрикосов нависают прямо над тротуаром. На обочине стоял длиннющий лимузин с вызывающим номером «ДИРЕКТОР». Наверное, имелось в виду — директор бани? Возле лимузина толкались в вялой беседе несколько мужчин в модных льняных костюмах, похоже, из одного магазина. Они обсуждали что-то денежное. Так, по крайне мере, выглядело. Сиримава, поздоровавшись с одним из них — самым толстым — терпеливо ждала окончания разговора. Мужчины всем своим видом показывали, что им до неё нет никакого дела. Борясь с этим, Сиримава все время меняла позицию, пытаясь маячить на глазах у главного.
Я с видом праздношатающегося прогуливался невдалеке. Создавалось впечатление, что место встречи выбрано не случайно. К длиннющему лимузину подъехало ещё несколько дорогих машин. Они парковались недалеко друг от друга. Из машин выходили празднично одетые люди. В основном молодежь, все в заморских шмотках, знающие друг друга и сознающие свое особое положение в жизни. Собирались они, судя по всему, для какого-то действа в молельном доме, куда и устремлялись после приветствий и объятий. Краем глаза я заметил, что Сиримава уже обсуждает что-то с толстым в салоне машины. Ну, дай бог, получится у неё. Правда, мало верится. От праздных наблюдений меня отвлекли двое из собравшихся, которые вдруг направились ко мне. Полнеющая дама и девушка, скорее всего, её дочь.
– Ой, молодой человек, можно вас? — заговорила дама.
– Можно меня что? — удивился я.
Тут в разговор вмешалась дочка. Она была стройная, в светлом платье в мелкий цветочек. Черные вьющиеся волосы сколоты на затылке в узелок. Смущаясь, она ответила в тон моему вопросу:
– И поцеловать.
Не дожидаясь моего ответа, она скромно прикоснулась к моей щеке губами. От неё пахло свежестью, и прилипшая на её верхней губе скорлупка от семечка небольно царапнула мою щеку.
– Сима, ты, как всегда, хочешь смутить мужчину! — возмутилась дама. — Не приставай раньше времени!
– Что вы, что вы, я совсем не против, — улыбнулся я. — Так это все, что вы хотели от меня?
– Ну вы прямо шутник! А скажите, вы случайно не еврей? — Симина мама была разговорчива.
– Я случайно бы не позволил себе быть не только евреем, но и даже марсианином. Тут случайность невозможна.
– Не морочьте мне голову, мне же вас хорошо рекомендовали!
– Извините, давайте по порядку, — мне было почему-то интересно.
– Только не говорите, что не понимаете! — подмигнула матрона.
– А все-таки, чем могу быть полезен?
– Нам сказали, что вы можете позаниматься с моим мальчиком, братом Симы. Вас очень рекомендовали и говорили, что вы не откажете, — Сима молчаливой улыбкой демонстрировала, что она тоже очень хочет, чтобы я занимался с её братом.
– Я должен вас предупредить — моё время ценится очень дорого. Если и соглашусь, вы должны быть готовы платить.
– Деньги не играют значения! — гордо произнесла мамаша.
Она подхватила меня под руку и поволокла к молельному дому, собиравшему её соплеменников. По пути она болтала безостановочно:
– У нас большие проблемы — он совершенно не может общаться с людьми, кроме меня и Симы. Он в своем мире и выходить из него не хочет. Вы знаете, мы нанимали известных психологов, мы им платили сумасшедшие деньги, по тридцатке в час!
Ничего себе! Её тридцатка — сумасшедшие деньги! Я меньше двухсот вообще не беру! Ну, да ладно.
– Так эти бездельники ходили-ходили, что-то разговаривали, а потом сказали, что лечиться надо мне, а мой сын в порядке!
Через десять метров шествия я уже отключился и впал в легкую прострацию. В церковном сумраке на длинных скамейках сидели все те, кого я только что видел выходящими из шикарных авто. Очевидно, служба ещё не началась, и народ праздно болтал. Мимолетный взгляд — вот и все, чем меня отметила публика.
– Вот, Макс, познакомься. Это господин Бартези. Он будет с тобой заниматься.
– Я даже и не знаю, смогу ли я найти время. Я сильно занят, — ответил тот, кого назвали Максом. Это был парнишка лет тринадцати-четырнадцати. Худое треугольное лицо с мелкими чертами. Крупные, навыкате глаза. Кожа нездоровая и шелушащаяся. Густые, курчавые волосы разделены посередине пробором. Обычный пацан.
– У тебя есть компьютер? — проигнорировал я его заявление.
– Да, но он не работает. Там что-то с системой, — вяло ответил Макс.
– Давай, Максим, я попробую его починить, мне бы хотелось, чтобы мы вместе поработали с компьютером.
– Что вы там можете починить? Исаак из Интеля ничего не сделал, а он о-го-го! И меня зовут не Максим, а Макс.
– Я буду тебя звать Максим, Макс похоже на кличку клоуна. А с компьютером — я думаю, что справлюсь.
Дверной звонок резал сон на невразумительные куски. Ну нету меня дома. Я уехал в Азию, Африку и Латинскую Америку одновременно! Строить Асуанскую плотину! Ты, звонильник… уйди… Не уходит.
– Кто там? — через дверь — лень одеваться.
– Это Вера?
– Нет, тут таких нету!
– Извините, ошибся.
Разве мой голос похож на голос Веры? И что за Вера такая?
И зачем у Симы была лушпайка на губе?
Глава 4
На выходе из подъезда меня остановили два молодых человека с повязками «Дружинник». С этой конторой лучше не шутить. Они вежливо, вежливость переходила даже в хамство, пригласили меня посетить Министерство прикладной санитарии. И даже вызвались проводить.
В приемной, у двери, обитой кожей, с надписью «Прием граждан после 14.00», меня оставили наедине с легкомысленной секретаршей. Та уныло раскладывала на экране монитора «солитер» с простейшими опциями. Через час секретарша непонятно из каких побуждений сказала:
– Заходите, он освободился.
Ну, я и зашел.
Толстый, активно лысеющий коротышка, красные глаза, мутный взгляд. Мутный от природы, не после вчерашнего. Начальник сидел, держа в руках какую-то бумажку. Кивком предложил сесть на стул, стоящий у другого стола, припаркованного перпендикулярно.
– Прекрасный у нас народ! — без вступления, патетически начал лысый. — Вот посмотрите, мне пишут. Живет семья шахтера в полуподвале, однокомнатная квартира, а ничего не просят! Благодарят, что мы сохранили рабочие места на шахте. Или вот ещё! — он покопался в других бумажках, сначала безрезультатно, но потом тихо произнес:
– Ага, вот оно, — и, уже откашлявшись, громко. — Пишет мать героя взятия Тузлы у варваров. Уже тридцать лет прошло со дня гибели кормильца, но родина помнит о герое. Мать благодарит за назначенную пенсию. Сожалеет, что нет никакой войны, её внуки повторили бы подвиг своего отца.
Потом, бросив на мгновение отрешенный взгляд в окно, он вдруг без всякого перехода произнес:
– Так что там у тебя, Стамин?
– Что у меня? — откровенно удивился я.
– Ну, как «что»? Чем ты недоволен?
– Да я вроде не жалуюсь, так же как и ваши респонденты. Всем доволен, налоги плачу.
– И что, совсем не понимаешь, зачем сюда пришел?
– Да я и не рвался особо. Ваши вертухаи меня притащили, — вяло возразил я.
– Ну что у вас за жаргон? Разве мы — НКВД? Всё НКВД осталось в прошлом, да и в другой стране. Мы же жить помогаем народу.
– Простите, я действительно не понимаю, чем я мешаю жить народу.
– Ну, не стройте из себя наивного. Вас родина воспитала, одела-обула, образование дала, а вы что?
– Я позволю себе возразить. Меня воспитывали родители, бабушка. Одевали-обували тоже родители. Образование… я так думаю, в том, чтобы мне его дать, государство было заинтересовано. Так же, как и я в том, чтобы его получить. Тут, что называется, совпадение интересов. Работаю-то я на государство. Так же, как и мои родители. И одевали-обували они меня, экономя из той мизерной зарплаты, которую им платило государство.
– Не надо демагогии, господин Стамин! Вам что, больше нечего сказать?
– А что я должен сказать?
– Ну, тебе лучше знать, почему вас сюда пригласили, — бесцветным голосом продолжил толстый.
То ли он действительно не мог определиться, быть со мной на «вы» или «ты», то ли это была особая игра.
– Ей богу, нет идей, чем я мог навредить санитарии, тем более, прикладной, — изобразил я наглого простачка.
– Не зуди, Стамин! — особист перешел в атаку. — Ты родину не любишь, Стамин! Много на себя берешь! Тебе родина все дала, а ты ей что? Когда свои художества закончишь? — Чиновник жестом, исполненным отвращения, пропихнул по столу в мою сторону бумажку.
Это был плохого качества ксерокс с моего патента, полученного совместно с заграничным университетом. Ты смотри! Работают!
– Ну и что? Я ехал в поезде, за рубежом. Билет на поезд купил на свои деньги. Обдумывал идею, появились кое-какие мысли. Как приехал в тамошний университет — у них те же идеи. Вот они и сделали патент, и меня включили, из уважения. Я понимаю, вам это удивительно. У нас так не принято. Я имею в виду, уважать человека и его мысли.
От такого кощунства у толстого даже покраснела лысина.
– Вы что себе тут? Все, что у вас есть, вам дала родина, её героический народ, а вы здесь себе позволяете, — театрально воздев десницу к небу, прорычал санитар.
– Все что у меня есть, я добыл себе сам, вырвал из зубов тех, кому родина дает даром. И досталось это мне не легко. Но я просто работал. У нас с вами — разная родина. И все, что делала ваша родина, это — мешала мне работать и жить посредством тех, кому она все давала даром! Уничтожала мою родину. А героический народ… Чаще всего это обезумевшие от издевательств и нищеты такие же, как я, люди, — да о чем это я, и кому… — Ваша родина — вы о ней и заботьтесь. У меня была родина — мои друзья, коллеги, моя работа. Где оно все? Да убежали от вашей вакханалии кап-коммунизма!
Я, конечно, переборщил. А ну их всех. Устал я.
В подвале этой школы было бомбоубежище. По иронии судьбы, оплавленные адским огнем, разрушенные стены сохранили школьную табличку. «Первая русская художественная средняя школа, г. Минск». Остекленевшие потоки расплавленных кирпичей действительно напоминали высокохудожественное произведение. Бомбоубежище не пострадало, однако доступ в него был только через аварийную галерею, затерявшуюся в развалинах на противоположной стороне Шпалерной улицы. В этом убежище мы и жили. Последний очаг сопротивления. Вернее, и сопротивлением нас толком нельзя было назвать. Так, случайно уцелевшие в первую волну вторжения подростки, почти ещё дети.
В неразберихе первых дней мы случайно оказались вместе, кто-то вспомнил про убежище, натаскали туда еды из разрушенных магазинов и стали там пересиживать тяжелые времена. Иногда выбирались в мимолетные вылазки. Из них стало известно, что в город возвращаются люди. Бэрик, самый шустрый и ушлый, выяснил, что восстановлены даже городские власти. Все чиновники были назначены мораидами. Но самих мораидов никто так и не видел. Они изредка появлялись на улицах, на своих жутковатых машинах, парящих в нескольких сантиметрах над землей. Никаких особых конфликтов не случалось. Вообще, само вторжение обошлось, по крайней мере, в Минске, малой кровью.
Жители, заранее оповещенные гражданской обороной о приближении корабля мораидов, были эвакуированы в окрестные пионерлагеря и турбазы. Те, кто не смог, остался в городе. Город был выжжен с первого залпа корабля чужаков. Сопротивление регулярной армии было сумбурным и невразумительным. Выстроившиеся на Центральной площади танки так и не произвели ни одного выстрела, а остались там в виде заржавленых туш. На этом все и кончилось. Войска отступили далеко за Витебск, а потом и вообще разбежались, ибо больше отступать было некуда. Всюду по планете происходило примерно то же самое.
Год в убежище прошел довольно спокойно. С юношеской непримиримостью мы готовились к борьбе. Только было совсем непонятно, с кем. С вновь назначенной администрацией? Однако, она никак не проявила себя. Оккупантов так никто и не видел. Оставшиеся в живых горожане боролись только с голодом и болезнями в выстуженном первой же зимой городе. Мы в редких вылазках собирали за городом валявшееся там в изобилии оружие. Айгист нашел склад зенитных гранатометов и ночами, с Грушей и Корсаком, тягал их в убежище. Матусевич ваял радио из всего, что попало, и спустя три месяца впервые его включил. Ничего, кроме хрюканья, мы не услыхали. После этого Матусевич стал рыскать по городу и через месяц рядом с приемником заработал компьютер. Учились собирать и разбирать калаши, и даже практиковались в стрельбе в примыкавшем к убежищу тире. Предварительно убедившись, что наружу не проникает ни звука. И валяли дурака вечерами, играя в корову, устраивая драки подушками. И читали вслух «Граф Монте-Кристо».
Жизнь беззаботных беспризорников была прекрасна. Но в один день все прекратилось. Вышедшая утром за каким-то интересом Милка ворвалась в убежище с выпученными глазами.
– Там — на Харьковской, там их целая лавина! Они просто убивают всех! Машины с людьми валом оттуда едут. Раненых везут.
Потом это назвали второй волной контакта. Круглик, давно избранный лидером нашего подземелья, тихо произнес:
– Мы должны вмешаться, надо только начать! Народ поднимется, да и армия придет на помощь, как только увидит, что есть сопротивление!
Мы и знать не знали, что давно уже нет никакой армии.
Дом на Юбилейной площади, разваленный только наполовину, стоял на стратегической высоте. Там, за кирпичными обломками мы заняли позицию. Первые машины мораидов показались на Танковой. Какая ирония. Инопланетные танки на земной Танковой улице. Почему-то вспомнилось, как в детстве, вдруг ставшем таким далеким, на этой Танковой грузовик раздавил мой футбольный мяч. Как на обочине её мы соорудили тайник, играя в шпионов и войну.
Вот она, война. Ползет, не касаясь сгоревшего асфальта. Макса, вспоминая инструкцию, норовила улечься именно так, как в книжке — ступни носками наружу и прилипнув животом к земле. Плоский блин инопланетного танка. По бокам, как жабры, отверстия. Очевидно, для стрельбы. Краска, или чем они там покрыты вокруг этих ужасающих дыр, облупилась от высокой температуры. Корпус вокруг чуть тронут окалиной. Хлопок над ухом — это первый не выдержал Оська. Ракета из его гранатомета с воем чиркнула по кузову танка, не причинив ему вреда. А для нас выстрел был чреват последствиями. Танк начал плавный, уверенно-неспешный разворот в нашу сторону. Он не торопился. И совершенно зря. Второй ракетой Оська угодил прямо в выступ на носу, в секунду превратив врага в факел. Почему-то не было страха, так часто будившего нас по ночам.
– А-А-А-А!! — взрыв восторженных криков приветствовал Оську.
А на улицу выходили основные силы. Сотни танков. Они приближались к площади двумя потоками, по Танковой и параллельной ей улице Опанского. Казалось, они не обращали внимания на своего повергнутого товарища. Просто мерно разбрасывали смерть налево и направо, в разрушенные и целые дома.
– По выступам на броне бейте, это сенсоры. Слепи их! — заорал я, хлопая одиночными по приближающимся машинам.
– Надо завалить ещё несколько, они не смогут тогда по улице пройти, — это я Круглику, который завороженно смотрел на происходящее.
Хлопнули сразу два гранатомета, на улице вспыхнул ещё один факел, затем еще. На Опанского возник затор. Через несколько мгновений то же случилось и на узкой Танковой. Столпившиеся за горящими танками машины пытались столкнуть их в сторону, но опять напарывались на ракеты. Улицы превратились в пылающие баррикады. Попытки накрыть нас навесным огнем с такого расстояния не увенчались особым успехом. Толстые стены дома, да и уцелевшие несколько этажей над нами превращали наше убежище в надежный ДОТ.
Чужие напрасно поменяли тактику, примененную в первую волну. Тогда они просто жгли все с летательных аппаратов. Видно, не ожидая уже никакого сопротивления, хотели провести зачистку. Зря я так подумал. Из-за горизонта, ограничивающего танковую лавину, показалось два летательных аппарата. Им ещё не придумали названия. Это были чужие. Они неспешно, как бы осматриваясь, приблизились к нам. Аппараты были очень похожи на те громады первой волны, однако, гораздо меньше и наверное, проворнее.
Хрупкая Макса, самая меткая из нас, выпустила один за другим несколько зарядов, однако ничего, кроме разворота в нашу сторону, это не вызвало. Короткое «так-так-так» с левой машины. Макса, удивленно оглянувшись на меня, упала щекой на приклад своей винтовки. Темное пятно медленно расползалось под ним.
Круглик заорал — «бейте их ракетами!» Пущенная Бэриком кумулятивная граната должна была проделать аккуратную дырку в этой хреновине. Однако чужой летун, как шарик в тазике, качнулся по короткой дуге. Он увильнул от ракеты и полностью ушел от её захвата. Завороженный маневром, Бэрик даже не подумал упасть за кирпичи. Короткая очередь разнесла его череп брызгами.