А еще этот день был первым днем их супружества и заветного партнерства двух правителей. Они с Генрихом шли по нефу собора, вассалы приветствовали их и кланялись. Алиенора знала, что выглядит как никогда великолепно: стройная и соблазнительная в своем васильковом блио, алой мантии и тончайшем белом головном покрывале, которое удерживалось ее герцогской короной, столь привлекательной для многих соискателей. Голову Генри тоже венчала корона – герцогов Нормандии. Он был прекрасен в профиль – с прямым носом, аккуратно подстриженной бородой, густые волосы рыжими волнами обрамляли румяное веснушчатое лицо, на котором застыло выражение торжества, рука по-хозяйски сжимала руку Алиеноры. Теперь она принадлежала ему, а поскольку они стали единой плотью, то никто был не в силах их разделить.
Алиеноре доставляла удовольствие мысль о том, что она сделала ее великолепного Генри герцогом Аквитании и – всего в девятнадцать лет – самым могущественным правителем Европы. Вместе они расшевелят этот мир сильнее, чем любая королевская пара до них. А когда они под восторженные крики толпы вышли из собора, Алиенора еще раз утвердилась в верности происходящего, в правильности той сделки, что она заключила с судьбой.
Той ночью Генри взял ее с еще большей страстью, чем прежде, он отверг все запреты, переступил через все границы, и вместе они отправились в долгое чувственное путешествие, где их ждали открытия, неведомые прежде.
– Я хочу, чтобы ты знала: здесь нет запретов! – провозгласил он. – Мне нужно все, что ты можешь мне дать.
– Теперь я вся во власти моего господина, – охотно ответила Алиенора. И в то мгновение она так и думала.
– Наш брак – брак двух львов, – прошептал он ей в ухо. – Тебе это не приходило в голову? Лев – знак Пуату, а мой геральдический знак – тоже лев, я его унаследовал от деда, короля Генриха Английского. Его называли «Лев Справедливости», идея взять этот геральдический знак пришла ему после того, как он получил в дар льва для зверинца в Лондонском Тауэре.
– Мне это нравится, – пробормотала Алиенора, прижимаясь к Генри. – Брак львов. В этом выражении есть что-то рыцарское.
– Оно подходит нам по многим причинам, – заметил Генрих, крепче обнимая жену. – Разве нет, моя Алиенора? Мы оба не кроткие, не уступчивые, напротив – сильные и отважные, храбрые, как львы.
– Рядом с тобой я никогда не буду чувствовать страха, – проговорила она, прислонив свою гладкую щеку к его бородатой, наслаждаясь его мужским запахом.
– Мы с тобой преуспеем, моя львица! – рассмеялся Генрих и еще сильнее прижал к себе Алиенору.
Глава 7 Монастырь Фонтевро, 1152 год
Месяц спустя после свадьбы Алиенора с легким сердцем посетила Фонтевро.
– Этот монастырь особенно дорог мне, – сказала она. – Он был основан повелением моего отца и посвящен Деве Марии.
Генрих одобрительно кивнул. Слава этого двойного монастыря была известна ему – здесь под началом настоятельницы обитали монахини и монахи. Монастырь стал приютом в старости для дам королевских и прочих аристократических кровей, а также школой и местом для благочестивой и созерцательной молитвы. Заведение это было не похоже на другие и тем, что его основатель, известный бретонский богослов Робер д’Арбриссель[15], хотел повысить статус женщин и даже осмелился утверждать, что во многом они превосходят мужчин. О последнем соображении Генрих даже говорить не желал, но вполне мог понять, почему Алиенора так высоко ценила Фонтевро. Монастырь понравился Генриху. Обитель Фонтевро представляла собой один из величайших оплотов благочестия и веры христианского мира.
Монастырь был возведен у источника в лесистой долине на берегу реки Вьенны в Северном Пуату близ границы с Анжу. Высокая белая церковь монастыря, светлая и просторная внутри, была украшена простыми, воспаряющими вверх колоннами и изящным трифориумом[16]. Войдя в церковь, Алиенора ощутила восторг и прилив благодарности. Настоятельница Изабелла Анжуйская, приходившаяся Генриху тетей, тепло поцеловала Алиенору и провела по тихому клуатру в свой просторный дом, примыкавший к соседнему зданию монастыря Ле-Гран-Мутье, где жили монахини. Принесли миндальное молочко, груши, сласти, и обе женщины, сразу же проникшиеся чувством взаимного уважения и симпатии, сели и предались приятному разговору.
– Чему мы обязаны удовольствию видеть вас, моя госпожа? – спросила настоятельница Изабелла, полноватая, добродушная женщина лет сорока пяти, с типичным для Плантагенетов цветом волос, вот уже четыре года возглавлявшая монастырь.
– Для меня большая честь посетить Фонтевро в такое время, матушка, – ответила Алиенора. – Мне есть за что воздать хвалу Господу. Сердце мое переполнено, и я хочу поблагодарить Его за то великое счастье, что Он даровал мне в браке, и за то, что сделал меня инструментом, с помощью которого в христианском мире воцарятся мир и единство.
– Мы все должны быть благодарны Ему за это, – заявила настоятельница. Будучи умной и восприимчивой женщиной, она прекрасно понимала, какие надежды возлагаются на союз герцогини с Генрихом Сыном Императрицы. – А потом вы пообедаете с нами в трапезной? – спросила она.
– Несомненно, спасибо, – улыбнулась Алиенора. – Но я приехала не только для этого, матушка. Обвенчавшись с моим господином Генри, я почувствовала, что божественное вдохновение зовет меня в это священное место. Мне кажется, что сам Господь Бог привел меня в Фонтевро, и пока я здесь, я намерена одобрить и подтвердить все привилегии и дары, предоставленные моими предками этому дому. Если вы напишете все это, то я приложу к документу мою печать. Она у меня новая. – Алиенора с гордостью извлекла печать из кошелька, закрепленного на поясе, и показала настоятельнице. На печати было изображение Алиеноры как графини не только Аквитании, но и Нормандии. – Видите, у меня на кресте сидит птица – это священный символ независимости.
– Если позволите мне сказать, мадам, брачные узы пошли вам на пользу – вы вся светитесь от радости, – заметила настоятельница. – Я рада, что вы нашли такое счастье в союзе с моим племянником. Говорят, он питает надежды стать королем Англии.
– И я не сомневаюсь, что его надежды сбудутся, – ответила Алиенора.
– Тридцать лет назад, перед тем как начать служение Господу, я побывала в Англии, – вспомнила настоятельница. – Я была замужем за Вильгельмом, сыном короля Генриха, который, в свою очередь, являлся сыном Вильгельма Завоевателя – дедушки вашего мужа. Короля Генриха называли Львом Справедливости. Он и в самом деле был настоящий лев! Сильный и уважаемый правитель, но как человек он внушал ужас: был жесток и безжалостен. Никогда не забуду, что он сделал со своими внуками.
– И что же он сделал? – спросила Алиенора, отметая неприятную мысль о том, что такая же бешеная кровь течет и в жилах ее Генри.
– Одна из его дочерей с мужем ослушались его, и в наказание он повелел выколоть глаза двум ее маленьким девочкам.
Дрожь пробрала Алиенору.
– Какой ужас! Такое даже страшно представить! А каков его сын?
– Вильгельм? Его называли Аделином[17], по имени старых саксонских принцев до завоевания. Он был весь в отца – гордый, свирепый и жестокосердый. К счастью, я недолго пробыла его женой.
– Это тот самый принц, который утонул, когда пошел на дно «Белый корабль»?
– Он самый.
– Мой муж рассказывал об этом. Он сказал, что король Генрих после его смерти ни разу не улыбнулся.
– Да, для короля это стало трагедией. У него не было другого наследника. По крайней мере, законного наследника. Хотя бастардам, конечно, не было числа. – Настоятельница скривила губы. – Но Господь в мудрости Своей прибрал моего молодого господина, и король Генрих заставил своих баронов принести присягу верности его дочери Матильде, которую назвал своей наследницей.
– Императрице, моей свекрови, – добавила Алиенора. – Вы с ней встречались?
– Нет, она тогда была замужем за императором Священной Римской империи и жила в Германии. Потом император умер, и Матильда вышла замуж за моего брата Жоффруа, но меня так никогда и не посетила. Все говорят, она сильная женщина. Матильда яростно сражалась за королевство, которое по праву принадлежит ей.
– И проиграла, – вставила Алиенора. – Но мой муж вернет королевство ее именем. Мать передала ему это право. Все говорит о том, что он добьется победы.
– Но король Стефан все еще жив, – напомнила Изабелла.
– Его все ненавидят и презирают. Так говорит мой муж. Бароны, не захотевшие признать правительницей женщину, будут готовы принять Генри. В особенности теперь, когда он зарекомендовал себя правителем, с которым нельзя не считаться. Скажите мне, матушка, что представляет собой Англия?
– Ее называют звенящим островом, потому что там множество церквей. Зеленая и приятная земля, местами похожа на Францию, но погода непредсказуема. Люди замкнуты, но гостеприимны. И прежде чем вы зададите этот вопрос: нет, хвостов у англичан не имеется, хотя здесь и ходят такие слухи!
– Ее называют звенящим островом, потому что там множество церквей. Зеленая и приятная земля, местами похожа на Францию, но погода непредсказуема. Люди замкнуты, но гостеприимны. И прежде чем вы зададите этот вопрос: нет, хвостов у англичан не имеется, хотя здесь и ходят такие слухи!
– Я никогда не обращаю внимания на такие глупости! – рассмеялась Алиенора, взяв маленькое печеньице с винной ягодой. – С нетерпением жду того дня, когда смогу увидеть Англию. Да, я хотела сказать, что мы с моим господином в честь нашего брака заказали окно из нового витражного стекла. Оно будет установлено в восточной стене собора в Пуатье, чтобы все знали: в этом месте мы стали мужем и женой.
– Достойное решение, – одобрила настоятельница. – И на века.
– Но для Господа важнее мои благодарности и хвалы, – сказала Алиенора. Проглотив последний кусочек печенья, она поднялась на ноги. – Если позволите, матушка, я теперь пойду в церковь. Зовите ваших писцов. Мы подпишем документы позднее.
Глава 8 Аквитания, 1152 год
– Нас вызывает Людовик, – сообщил Генрих, вбегая в комнату жены и передавая ей свиток.
Алиенора быстро пробежала текст глазами.
– Это адресовано нам обоим, – произнесла она, чувствуя, как закипает в ней гнев, рожденный страхом перед тем, что может сделать Людовик, и потрясением, вызванным бесцеремонностью мужа. – Ты не должен был вскрывать письмо в мое отсутствие.
– Я герцог, – непреклонно заявил Генрих.
– А я герцогиня! – вспыхнула она.
– И моя жена! – прокричал Генрих.
Даже несмотря на раздражение, неожиданный гнев мужа возбудил Алиенору. То была не первая их ссора и определенно не последняя. Это Алиенора прекрасно понимала. Единственным утешением было то, что после ссоры каждый раз, без единого исключения, они оказывались в постели и подкрепляли примирение страстным соитием.
– Это мое герцогство! – не уступала Алиенора.
– И мое – по праву брака. Теперь я здесь правитель! Я и прежде говорил тебе, Алиенора, что управление – мужская работа, в которую не должны вмешиваться женщины.
– Ты ничуть не лучше аббата Бернара! – напустилась она на мужа. – Мы с тобой должны быть партнерами. Мы договорились об этом. Я тебе не какая-нибудь беспрекословная крестьянка! Я суверенная герцогиня Аквитании и требую к себе соответствующего отношения. Ты меня понимаешь?
Вместо ответа, Генри сжал Алиенору в объятиях и грубо поцеловал:
– Вот в чем теперь твоя роль, моя госпожа. И не помню, чтобы я на что-то такое соглашался.
– Как ты смеешь! – воскликнула Алиенора. Она вырвалась из рук Генриха и отвесила ему пощечину. – Это моя земля, и здесь мое слово – закон.
Генрих отпрянул. Лицо исказилось гримасой гнева, голос зазвучал угрожающе.
– Хватит, Алиенора! Оставим это. Нам нужно решить более насущные вопросы. Я пришел сказать тебе, что Людовик вызывает нас к своему двору. – Он развернул свиток и прочел: – «Чтобы услышать объяснения о нашем преступном супружестве».
– Пустые угрозы! – по-прежнему сердитым голосом ответила Алиенора. – Ничего он с нами не может сделать.
– Я бы не относился к этому так беспечно, – нахмурился Генри. – Посланники, доставившие это письмо, говорят, что их господин потрясен и гневается. Он обвиняет меня в предательском похищении его жены…
– Словно я рабыня, которой можно распоряжаться помимо моей воли! – в ярости оборвала его Алиенора.
Генрих смерил жену взглядом.
– Часть французской знати даже советует Людовику пересмотреть условия расторжения вашего брака, – продолжал он, – а то и отозвать сам договор расторжения. Другие требуют нашего отлучения от Церкви.
– Это все слова!
– Рассерженные мужчины нередко переводят слова в действия, – предупредил Генрих. – Мои враги объединяются против нас. Даже мой возлюбленный младший брат Жоффруа объявил, что поддерживает Людовика. А граф Генрих Шампанский, обрученный с твоей дочерью Марией, спешит в Париж, чтобы присоединиться к ним. Он прекрасно понимает, что, если у нас с тобой будет сын, Марии не видать Аквитании. Его брат Тибо Блуаский, этот мерзавец, который пытался тебя похитить, тоже выступает в поддержку Людовика.
– Предполагается, что он женится на моей маленькой Алисе, когда та достигнет разрешенного возраста, – задумчиво произнесла Алиенора. – Мне бы этого не хотелось. Не смог заполучить мать, так остановился на дочери, подлец!
– Это война – ни больше ни меньше, – заявил Генрих. – Я должен немедленно отправляться в Нормандию. До меня дошли слухи, что Людовик собирается напасть на герцогство в мое отсутствие.
– Значит, это наше первое расставание… – проговорила Алиенора, следы ее злости исчезли. Она сглотнула и напустила на лицо отважную улыбку. – Подозреваю, что это первое расставание из многих. Ты посмотри, как обширны наши земли.
– Ты знала это, когда выходила за меня, – мягко ответил Генри, приподнимая пальцем ее подбородок. Он поцеловал жену долгим, страстным поцелуем. – Меня это тоже огорчает, Алиенора, но я скоро вернусь. Только вот припугну Людовика так, что он и его старые хрычи побегут назад в Париж, поджав хвосты. И дай Бог, я оставляю тебя беременной…
– Это будет означать, что Господь осенил наш союз Своей улыбкой, – провозгласила Алиенора. – Но, боюсь, говорить об этом пока еще рано.
– Я бы обошелся без этих хлопот, – вздохнул Генрих. – Собирался вести армию в Англию улаживать дела там, но теперь придется отложить. Если и дальше так пойдет, англичане устанут ждать и примут узурпатора Стефана. – Граф снова поцеловал жену. – Я должен уезжать, – торопливо сказал он. – Главное тут – скорость.
Новости, которые Алиенора с гонцом получала от мужа, были хорошими. Людовику хватило безрассудства вторгнуться в Нормандию, но Генрих выдвигался с такой скоростью, что несколько коней пали от усталости по дороге. Он не без сожаления разорил Вексен на норманно-французской границе и владения Робера де Дрё – родного брата Людовика.
Потом она получила известия из Турени, где Генрих захватил несколько замков, оставленных отцом изменнику-брату Жоффруа. Муж одерживал победу за победой. А потом вмешался, казалось, Сам Господь. Людовика, как написал Генри, сразила лихорадка, и он слег в замке Монсоро, принадлежащем Жоффруа. Алиенора улыбалась, читая это. Людовика в критические моменты всегда сваливала лихорадка. Она улыбнулась еще шире, продолжая читать дальше – об осаде замка, предпринятой Генрихом.
– Сеньор Жоффруа сдался и молил о пощаде и мире, – сообщил ей следующий гонец. – А король Людовик отступил, потерпев поражение, и тоже запросил мира. Он вернулся в Париж.
Какой позор, подумала Алиенора. Но опять же вполне типично для короля.
Через шесть недель Генрих вернулся в Пуатье блестящим победителем. В нем появилась новая властная черточка. Теперь он стал одной из главных сил в христианском мире и знал это.
Не теряя времени, вернувшийся герой увел жену в постель и несколько раз подряд страстно овладел ею, к ее великому и невыносимому наслаждению.
– Клянусь тебе, Алиенора, – шептал Генри, тяжело дыша и потея в страждущих объятиях, – ни один штурм крепости не был таким сладостным. Ты отдаешься с такой страстью!
– Давай еще! – потребовала Алиенора, поднимая колени и прижимая свои щиколотки к его упругим ягодицам.
И Генрих с готовностью ответил на призыв жены, и вскоре она снова кричала от наслаждения.
– Тише! – переводя дыхание, сказал он и страстно поцеловал ее. – А то твои бароны подумают, что началась война.
Алиенора заставила себя сдержать крик, хотя судороги наслаждения сотрясали ее тело. Ощущать в себе Генри – ничего слаще этого и быть не могло. Ведь он столько отсутствовал… А как она вожделела к нему все это время! Но, несмотря на радость воссоединения, Алиенора горько предчувствовала скорое новое расставание.
– Когда ты собираешься в Англию? – спросила она чуть позже, когда они уже мирно лежали под одной простыней. Вечер стоял теплый, благовонный, а небо, видневшееся сквозь узкое окно, было темно-синим и сверкало звездами.
– Не раньше чем к концу года, – ответил Генрих.
– Ты собираешься вести кампанию зимой? – удивленно спросила она.
– Нет, моя госпожа, на сей раз я собираюсь использовать дипломатию. Конечно, за спиной у меня будет стоять армия, и это поможет благоприятному исходу переговоров: англичане будут знать, что при необходимости армия начнет действовать.
– Недавняя победа лишь подкрепила твою репутацию, мой отважный Генри, – пробормотала Алиенора, целуя его. – Теперь англичане понимают, с чем им придется иметь дело.
– Англичане не дураки. Им нужен сильный король – такой, как я. Вопрос теперь стоит так: надо сбросить Стефана и его сына, не вызывая недовольства в народе.
– Если удача нам улыбнется, то он устанет от борьбы и будет рад прийти к соглашению, – сказала Алиенора. – И тогда ты сможешь быстро вернуться ко мне, любовь моя. – Она повернулась и оплела Генри руками, наслаждаясь мощью его расслабленного тела.