— Я просто констатирую факт.
— Вы любите джаз?
— Главным образом свинг.
— Так нам нравится один и тот же уголок в стране под названием Джаз.
— Очевидно, — сказал Хантер, обводя взглядом толпу. — Это японцы. А мне говорили, что "Прогулка в лунном свете" ночной ресторан для переселенцев из Америки и разборчивых туристов. Но девяносто процентов ваших посетителей — японцы.
— Они относятся с большим уважением к музыке, родившейся в Америке, чем большинство самих американцев, — сказала Джоанна.
— Свинг — единственная музыка, которая меня когда-либо сколь-нибудь интересовала. — Он поколебался, а затем произнес:
— Позвольте заказать для вас коньяк, но поскольку это заведение принадлежит вам, не думаю, что было бы правильным отказаться.
— Кроме того, — сказала Джоанна, — я не позволила бы вам так поступить. Я закажу для вас коньяк.
Он выдвинул для нее стул, и она села.
К столику подошел официант и поклонился им обоим. / Джоанна сказала ему по-японски:
— Ямада-сан, принесите нам два бокала Реми Мартин.
Официант поспешил к стойке бара в дальней части зала.
Американец не сводил с Джоанны взгляда:
— Вы знаете, у вас действительно необычный голос. Лучше, чем у Марты Тилтон, Маргарет Маккрей, Бетти Ван...
— ... Эллы Фитцджеральд?
На мгновение задумавшись, он ответил:
— Ну, она не относится к тем, с кем вас стоило бы сравнивать.
— В самом деле?
— Я имел в виду, что ее стиль крайне отличается от вашего. Это все равно что сравнивать яблоки и апельсины.
Джоанна рассмеялась его дипломатическому ходу:
— Итак, я не лучше, чем Элла Фитцджеральд. Хорошо. Я рада, что вы это сказали. А то я начала думать, что вы совсем нетребовательны.
— У меня очень высокие требования, — произнес он тихо, — и вы более чем соответствуете им.
Пристальный взгляд его черных глаз посылал непрерывную серию электрических разрядов, проходящих через нее. "Боже милостивый, — подумала Джоанна, — я отвечаю ему, как зеленая девчонка". Она не только чувствовала, как он раздевал ее глазами, — мужчины делали это каждый вечер, когда она выходила на сцену, — он раздевал ее дальше тела: он обнажал ее сущность, в одно мгновение узнав все, что у нее есть за душой, каждый изгиб ее плоти и мысли. Она никогда не встречала мужчину, который бы с такой страстью был сконцентрирован на женщине, как будто все другие люди на земле перестали для него существовать. Джоанна снова почувствовала то особенное сочетание неловкости и удовольствия находиться в центре его и только его внимания.
Когда принесли заказанный Реми Мартин, она использовала это как предлог, чтобы оторвать от него взгляд. Медленно потягивая коньяк, она закрыла глаза, чтобы переключиться. Окунувшись на время в темноту, она размышляла над тем, что когда он смотрел в ее глаза, то передавал ей частичку собственной страсти, ибо она совершенно перестала воспринимать шумный зал вокруг: звон стаканов, смех и оживленный разговор, даже музыку. Теперь все это возвратилось к ней после полосы темноты, внезапно обрушившись на нее.
Наконец, Джоанна открыла глаза и сказала:
— Мне неудобно, но я не знаю вашего имени.
— А вы уверены, что не знаете? — спросил он. — У меня такое чувство... что мы раньше встречались.
Она нахмурилась.
— Не припоминаю.
— Может быть, это потому, что мне очень хочется скорее познакомиться. Меня зовут Алекс Хантер.
— Из Соединенных Штатов.
— Из Чикаго, если уж быть совсем точным.
— Вы здесь работаете в какой-нибудь американской компании?
— Нет. У меня свое дело.
— В Японии?
— У меня отпуск на месяц. Я приземлился в Токио восемь дней назад.
— Как долго вы пробудете в Киото?
— Я планировал два дня, но нахожусь здесь уже дольше. Мне осталось три недели. Возможно, я проведу их в Киото и отменю всю программу моего отпуска.
— Да, — сказала Джоанна, — это интересный город, на мой вкус, лучший в Японии. Но страна в целом очаровывает, мистер Хантер.
— Зовите меня Алекс.
— И в других местах этих островов есть многое такое, что стоит увидеть, Алекс.
— Возможно, на будущий год я вернусь и побываю во всех этих местах. Но сейчас, мне кажется, что все, что я мог бы пожелать увидеть в Японии, находится прямо передо мною.
Она пристально посмотрела на него, храбро встретившись с этими темными глазами, не совсем уверенная, что думать о его подходе и стиле поведения. Не скрывая своих намерений, он держал себя, как самец, демонстрирующий свои цвета. Сколько себя помнила Джоанна, она всегда была сильной женщиной не только в бизнесе, но и в личной жизни. Одержимая самоуверенностью, она редко плакала и никогда не падала духом, не теряла самообладания. Что такое истерия, она знала лишь понаслышке. В отношениях с мужчинами она всегда была ведущей (и никогда ведомой). Она предпочитала сама выбирать, когда и как будет развиваться ее дружба с мужчиной, и желала быть единственной, кто будет решать, когда эта дружба перерастет в нечто большее. У нее были свои представления о том, каков должен быть темп романа. Обычно ей не нравились неромантичные, идущие напролом мужчины; но как бы то ни было, открытый, выдержанно агрессивный подход Алекса Хантера был непонятно привлекательным.
Не зная, как ответить мужчине, атаковавшему с такой быстротой и самоуверенностью, Джоанна притворилась, что не замечает, что она нравится ему значительно больше, чем просто случайная знакомая. Она окинула взглядом зал, как будто опираясь на своих официантов и посетителей, затем отпила глоток коньяка и сказала: "Вы хорошо говорите по-японски".
В ответ на ее комплимент он склонил голову и произнес: "Благодарю". Затем, немного помолчав, он добавил:
— Языки мое хобби. Так же как европейские машины и хорошие рестораны... Кстати, о ресторанах, вы знаете какой-нибудь по соседству, где можно было бы пообедать?
— В соседнем квартале есть такое местечко, — сказала Джоанна. — Миленький ресторанчик в глубине сада с фонтаном. Он называется Мицутани.
— Хорошо звучит. Пообедаем завтра в Мицутани?
Застигнутая этим вопросом врасплох, она была еще больше удивлена, услышав свой голос, произносящий без всяких колебаний: "Да. Было бы неплохо".
— В полдень? — спросил Алекс.
— Да, — она отпила еще глоток своего Реми Мартин, пытаясь удержать дрожь в руках. Джоанна поняла, благодаря интуиции или какому-то шестому чувству, что, что бы ни случилось между ней и этим мужчиной, хорошо это или плохо, будет в корне отличаться от всего того, что ей довелось пережить прежде.
Глава 5
"Человек со стальными пальцами добирается до шприца для подкожных инъекций..."
С минуту Джоанна Ранд, охваченная непроницаемой темнотой, сидела в постели, покрытая холодной липкой испариной, судорожно глотая воздух, прежде чем пришла в себя и включила лампу.
Она была одна.
Настойчиво побуждаемая каким-то глубоко сидящим страхом, что она могла не успеть что-то понять, она откинула одеяло и встала с кровати. Нетвердой походкой она вышла на середину комнаты и остановилась в знакомом, сотнями ночей испытанном, замешательстве.
Воздух был холодный и чужой. Сильно пахло несколькими антисептиками сразу, что было необычным для этой комнаты: нашатырным спиртом, лизолем, медицинским спиртом, хозяйственным мылом и формалином. Джоанна втянула воздух полной грудью, затем еще раз, пытаясь установить источник запаха, но острота аромата сразу поблекла.
Когда запах улетучился, она неохотно признала, как делала это и в других случаях, что зловония на самом деле не было. Это был всего лишь остаток сна, фрагмент ее фантазии или, что более точно, частичка памяти. И хотя она не помнила, чтобы когда-нибудь болела, Джоанна была почти уверена, что однажды побывала в больничной палате, насквозь пропитанной этим ненормальным запахом антисептиков. Чрезвычайно важным было то, что она почувствовала: в больнице с ней случилось нечто ужасное, нечто, что было причиной повторяющихся ночных кошмаров с нелепым, но ужасающим человеком со стальными пальцами.
На ватных ногах Джоанна проплелась в бело-зеленую ванную и налила стакан воды. Вернувшись в комнату, она села на краешек кровати, выпила воду, затем быстро нырнув под одеяло, выключила свет.
Снаружи в предутренней тишине закричала птица. Большая птица, пронзительный крик. Джоанна услышала хлопанье крыльев. Птица пролетела мимо окна, прошуршав перьями по стеклу, и растворилась в ночи. Ее редкие крики становились все реже, реже, слабее, слабее.
Глава 6
Неожиданно Алекс вспомнил, где и когда он впервые увидел эту женщину. Джоанна Ранд было ее ненастоящее имя.
Во вторник утром Алекс проснулся в 6.30 в своем номере в отеле "Киото". Отдыхая или работая, он всегда рано вставал и поздно ложился, нуждаясь менее, чем в пяти часах отдыха, чтобы чувствовать себя освеженным и бодрым. Он был благодарен своему необычному обмену веществ, ибо знал, что в результате такой особенности организма имел большое преимущество в делах по сравнению с другими людьми, кто был рабом матраца в большей степени, чем он. Для Алекса, бывшего счастливчиком как в делах, так и по своей натуре, сон был особенно отвратительной формой рабства, коварной, приходящей каждую ночь временной смертью, которую надо было выдержать и которая никогда не приносила радости.
Во вторник утром Алекс проснулся в 6.30 в своем номере в отеле "Киото". Отдыхая или работая, он всегда рано вставал и поздно ложился, нуждаясь менее, чем в пяти часах отдыха, чтобы чувствовать себя освеженным и бодрым. Он был благодарен своему необычному обмену веществ, ибо знал, что в результате такой особенности организма имел большое преимущество в делах по сравнению с другими людьми, кто был рабом матраца в большей степени, чем он. Для Алекса, бывшего счастливчиком как в делах, так и по своей натуре, сон был особенно отвратительной формой рабства, коварной, приходящей каждую ночь временной смертью, которую надо было выдержать и которая никогда не приносила радости.
Время, проведенное во сне, было напрасно потерянным, выпавшим, украденным. Экономя три часа каждую ночь, за год он сберегал тысячу сто часов жизни; тысячу сто часов, в течение которых можно было читать книги, смотреть фильмы, заниматься любовью; это более сорока пяти дополнительных дней, когда можно наблюдать, изучать, учиться — и делать деньги. Время — деньги, возможно, это банальность, но также и истина. А деньги, в философии Алекса, были единственным верным способом добиться двух наиважнейших в жизни вещей: свободы и достоинства, которые значили для него в десять тысяч раз больше, чем любовь, секс, дружба, слава и религия, вместе взятые.
Он родился и вырос в бедной семье двух безнадежных алкоголиков, для которых слово "достоинство" было таким же пустым звуком, как и слово "ответственность". Будучи еще ребенком, он решил, что откроет секрет богатства. И он нашел его еще мальчиком: секрет богатства — время. Алекс усердно учился. За двадцать лет умелого обращения со временем его капитал вырос с пятисот долларов до более чем четырех миллионов. Он верил, что обычай поздно ложиться и рано вставать был главным фактором его феноменального успеха.
Обычно душ, бритье и одевание занимали у него первые двадцать минут после пробуждения, но в это утро он сделал исключение и позволил себе расслабляющую роскошь — почитать в постели. И именно там, с книгой в руках, он осознал, кто была Джоанна Ранд. Пока Алекс читал, его подсознание, не любившее тратить время зря, явно было занято тайной Джоанны, потому что, хотя он и не думал об этом специально, вдруг возникла связь между ней и лицом из его прошлого.
Со времен студенчества, когда ему нужно было найти решение по личному или деловому вопросу, Алекс разговаривал с собой. Теперь он отложил книгу и сказал: "Боже Всемогущий, это она. Обязана быть ею. Джоанна выглядит, как она, но лет на десять старше. И звучит, как она, лет десять спустя".
Он встал с постели, принял душ, побрился. Пристально разглядывая в зеркале ванной комнаты свои гладко выбритые щеки, Алекс рассуждал: "Спокойно, старик. Может быть, сходство не такое уж явное, как ты думаешь. С тех пор, как ты увидел фотографию Лизы Шелгрин, прошло десять долгих лет. Стоит сравнить фотографии: Джоанна Ранд может оказаться так же похожей на Лизу, как жираф на пони".
Он оделся и сел за стол в гостиной комнате номера, продолжая развивать мысль: "Кроме того, разве не известно, что у каждого человека в мире есть один или два не имеющих к нему никакого отношения двойника? Известно. Значит, сходство здесь может быть чисто случайным. Вполне. Над этим надо подумать".
Некоторое время Алекс задумчиво смотрел на телефон, а затем сказал: "М-да. Только все дело в том, что я никогда не верил в чистую случайность". Хантер организовал в Соединенных Штатах вторую по величине детективно-охранную фирму лишь благодаря тому, что не верил в случайное стечение обстоятельств, кропотливо отыскивая связь между событиями, которые, казалось бы, были переплетены между собой чисто случайно. Наконец, он придвинул телефон, снял трубку и заказал через коммутатор отеля разговор со Штатами. Задержки, проблемы многоканальности, прерывание связи — через все это ему пришлось пройти не однажды, но все-таки ему удалось дозвониться до штаб-квартиры своей фирмы. В 8.30 утра в Киото — 4.30 пополудни в Чикаго. Он говорил с Тедом Блейкеншипом, шефом чикагской конторы: "Тед, я хочу, чтобы ты лично пошел в отдел нераскрытых дел и вытащил на свет все, что у нас есть на Лизу Шелгрин. Мне нужен этот материал в Киото, и как можно скорее. Обработай и отдай его кому-нибудь из наших младших сотрудников, у кого нет сейчас задания, и пошли его первым же подходящим рейсом в нужном направлении".
Блейкеншип, тщательно подбирая слова, медленно произнес:
— Алекс, означает ли это, что дело снова возвращается в работу?
— Не думаю.
— Может, тебе удалось найти ее столько времени спустя, как ты думаешь?
— Я честно не знаю, Тед. Скорее всего, что нет: я гонюсь за призраком, и ничего из этого не выйдет. Надеюсь, этот разговор останется между нами.
— Конечно.
— В отдел пойди сам. Не посылай секретаря. Я не хочу, чтобы поползли слухи.
— Понимаю.
— И сопровождающий, кому это поручишь, тоже не должен знать, что в бумагах.
— Не беспокойся. Но, Алекс... ведь, если ты нашел ее, это сенсация, а?
— И очень большая, — согласился Алекс. — Позвони мне, когда все сделаешь, и дай знать, когда можно ожидать посыльного.
— Договорились.
Алекс положил трубку и подошел к одному из окон гостиной. Он стоял, наблюдая за велосипедистами и мотоциклистами на многолюдной улице внизу. Каждый из них, казалось, знал цену времени: все спешили куда-то попасть. Он увидел, как один из велосипедистов, неверно оценив ситуацию, попытался проскочить между двумя машинами, когда для него не было достаточно пространства. Белая "тойота" задела велосипедиста. Человек и велосипед попали в жестокое, тормозящее, катящееся, подпрыгивающее сплетение ног и покореженных велосипедных колес, рук и велосипедных рулей. Завизжали тормоза, движение остановилось, люди бросились к сбитому человеку. Алекс, не будучи суеверным, ощутил незнакомое ему жуткое чувство, что ему в этот момент был послан омен — недобрый знак.
Глава 7
В полдень Алекс встретился с Джоанной, чтобы пообедать в Мицутани. Когда он снова увидел ее, то понял, что ее портрет, который он держал у себя в памяти, был настолько близок к оригиналу, насколько фотография Ниагарского водопада передает истинную красоту необузданно падающего потока. Она была много золотистее, живее, стройнее, ее глаза были синее, чем он помнил, хотя с тех пор, когда он видел ее в последний раз, прошла только одна ночь. На Джоанне был надет то скромно скрывающий ее формы, то провоцирующе облегающий терракотовый брючный костюм, дополненный ярким красным шарфиком и красным керамическим браслетом на левом запястье. Алекс взял ее руку и поцеловал, не потому, что он был приверженцем европейских манер, но потому, что это давало ему удобный предлог прикоснуться к ее коже.
Мицутани представлял из себя ресторан, разделенный перегородками из рисовой бумаги на много отдельных кабинетов, в каждом из которых стол сервировался строго в японском стиле. Потолок был невысокий: голова Алекса не доставала до него менее восемнадцати дюймов; пол был из отполированной до блеска сосны и такой светлый, что казался прозрачным и глубоким, как море. В вестибюле Алекс и Джоанна сменили свою уличную обувь на мягкие тапочки, и миловидная официантка провела их в кабинет, где они сели на пол, рядом друг с другом, на тонкие, но удобные подушечки, разложенные перед низким столиком. Перед ними находилось окно площадью в шесть футов, за которым был виден сад, обнесенный стеной. В конце года в саду уже не было цветов, чтобы порадовать взор, но можно было полюбоваться ухоженными вечнозелеными деревьями нескольких видов и зеленым ковром мха, который еще не успел по-зимнему побуреть. В центре сада находилась каменная пирамида, из которой на высоту семи футов бил фонтан; сотнями маленьких ручейков вода сбегала в мелкий, покрытый рябью пруд. Алекс никогда не видел ресторана более совершенно подходящего для влюбленных, чем этот; это было местечко, в котором вполне можно было заложить первые камни в здание нового романа.
Алекс попытался поудобнее устроиться на подушке, ища положение, которое позволило бы разместить его длинные ноги под низким столиком, и дважды ненамеренно коснулся коленями ее ног. Смутившись от своей неловкости, он улыбнулся и сказал:
— Япония очаровательна, но я здесь не в своей тарелке. Когда я улетал из Чикаго, мой рост был шесть футов и два дюйма, но, клянусь, кажется, в самолете я подрос еще на два фута. Здесь все такое хрупкое. Я чувствую себя как неуклюжий, грубый, волосатый варвар.
— Напротив, — сказала Джоанна, — для ваших габаритов вы довольно грациозны, даже по японским меркам.
— Спасибо, но я знаю, что это не так.
— Вы хотите назвать меня лгуньей?
— Как?
— Лгуньей. — Она притворилась, что обиделась.