«Голубой лед» — это наркотик. Граненое счастье для целого полка торчков после минимальной дозы этой дряни, расплавленной на огне и потом застывающей крупными каплями. Полный улет, как рассказывали врачи в ГБР. Можно совершить путешествие на Венеру, к примеру, или в странный мир синих индейцев-инопланетян. Пять доз — и все его функции сводились только к постоянному получению новой дозы, а человек превращался в растение, удобряющее само себя на койке в дурке. И эта тварь занималась не только «красным», но еще и им… эхех, спасибо тебе, Крюк, и огромное.
Амуниция, экипировка, те самые «Пересветы» в отдельном шкафу, обувь и рюкзаки вперемежку с коробками медикаментов. Все подряд, что бабка тащила сюда, уподобляясь Кощею и не используя для собственных домашних, судя по всему. Отдельно стояла пирамида бутылок с разными разноцветными наклейками, привезенных из буржуинских стран. Снова привет Танату, теперь мне вполне ясно, откуда у него водилось все то пойло, что полностью забивало его бар. Большое богатство на не таких уж и многих квадратных метрах. Удивительно, что за Матрену до нас не взялись местные из тех, кто был намного круче. Хотя…
Единственное, что меня всегда устраивало в Матрене полностью, примиряя с ее наркодеятельностью, — это ее хобби. Производимые в ее кустарной лаборатории вещества, превышающие по характеристикам любые медикаменты из самых лучших аптечек. А теперь мы лишили весь Район такого чудного и прекрасного фармацевта, да уж. Не стыдно ли вам, господин Пикассо? Да ни разу.
Вот только неотвязно преследовала меня мысль о том, куда делся второй «богомол», чей напарник валялся у самого входа сломанной куклой из человеческого тела и торчащих хитиновых защитных пластин. Вот страшилище, прям персонаж фильма ужасов. Как я понимаю, этих красавцев Бабке подогнал Хозяин Кир, славящийся производством разных интересных и новых форм местных агрессивных жителей. И как это у него получается? Ну не волшебник же он, в самом деле…
Казак оказался тем самым счастливчиком, что заорал «бинго!», держа в вытянутой руке контейнер серебристого цвета с несколькими полосками и значком биологической опасности высшей категории. В груди что-то екнуло, когда я это увидел. Ведь у Насти Ефремовой, этой милой девчонки в вязаной шапочке со смешным рисунком-смайликом, с собой была совершенно другая вещь. Флакон, полностью копирующий емкость с жидкостью для хранения контактных линз. Но то, что было внутри — было тем же самым «компотом», из-за которого мы так упорно шли в Радостный. И теперь, когда я увидел контейнер в руке нашего длинного друга, осознание возвращения пришло полностью. Снова впереди ждут те самые коридоры, по которым мы шли, помогая идти Большому, освещенные лампами в металлических сетках. Снова небольшая комната за дверью, имеющей привычку закрываться в самый нужный момент. Все снова…
Скопа повернулась ко мне, крепко сжав в руках автомат. Забрало у нее было поднято, и я увидел, что в ее зеленых, таких же как у меня, глазах стоят слезы. Подошел, обнял, крепко прижав к себе. Она всхлипнула каким-то глубоким и страшным горловым звуком, подавляя в себе такой ненужный сейчас плач. Терпи, сестренка, терпи, у нас с тобой еще будет время поплакать. И мне не будет стыдно, если у самого по щекам потекут горькие и соленые тяжелые капли. Такого друга, которого мы потеряли из-за вот этого вот вещества, у нас больше не будет. И еще — теперь я точно знал, что дойду. Дотяну до той самой цели, что отправит к чертям собачьим все это безумие, из-за которого гибнет так много хороших людей. Если будет надо, так доползу на одних пальцах, выжимая из себя последнее, кроша собственные зубы в стиснутых челюстях. Дотяну и сделаю все, что нужно, уничтожая свое собственное прошлое и не думая о будущем. Так надо, ради тех, кто погиб зря из-за кого-то, не думающего ни о чем, кроме собственных проблем, и предавшего их. Так будет, обещаю тебе, Большой.
Темная тень соткалась из воздуха, рухнув на Казака сверху, с одного из дальних стеллажей. Мелькнул живой зазубренный тесак, полоснув его поперек груди, взметнув в воздух широкую полосу красного цвета, чуть зависшую и опавшую на плитки пола. А «богомол», подхватив выпущенный Казаком контейнер, серой молнией метнулся к выходу. Грохнул выстрел, второй, а потом раздался рев голема и удаляющийся топот. Вот дерьмо!!!
— Барин, мы за тварью! Тащи Казака назад, тащи, брат!
Да, надо бы помочь Барину — он уже разрезал комбинезон рухнувшего Казака и рвал зубами упаковку медицинского перевязочного пакета, — но некогда, нужно бежать!
Догнать Измененного, утащившего то, ради чего мы пришли сюда. Пришли, нашли и так глупо потеряли. Быстро, еще быстрее, рейдер, поспевай за Сдобным! Тот мчался большими скачками, не обращая внимания на валяющиеся под ногами мусор, оружие и остатки тел караульных.
Высокий силуэт Крюка еле виднелся впереди. Он несся со скоростью железнодорожного экспресса вдогонку за Измененным. И как, интересно, эта паскуда Измененный может двигаться с такой вот потрясающей скоростью, что его уже совсем не видно?
Мелькали освещенные участки, верещал детектор, засекая ловушки и извещая об их возможном появлении на нашем пути. Лопались те самые насекомые, издавая абсолютно невообразимые звуки и выпуская едкую вонь, которая пробивалась даже через фильтры масок. Крюк, громыхающий и лязгающий, летел далеко впереди, и только этот лязг помогал нам не потерять его после первой же развилки.
В груди вовсю колотилось сердце, воздух резал легкие, входя в них раскаленным ножом. «Богомол» задал абсолютно бешеный темп, удирая так, что мне мало не показалось. Не люблю я бег на дальние дистанции, ненавижу просто. Да, могу, но ненавижу!!! То ли дело метров на триста рвануть с места. Убью суку, вот только догоню и сразу убью! А потом, после того как убью, отрежу его же собственной пилой большеглазую голову и заберу как трофей. Надеюсь, не протухнет.
Коридоры мелькали мимо, не делая нас ближе к тому, кто хотел разрушить все планы, и надо было нажимать. Хотя куда нам было угнаться за Крюком, который выдал такую скорость, что я, даже вывалив язык набок, не уставал поражаться. Ну как он это может делать со всей своей массой и габаритами?!!
А потом пол под ногами неожиданно пошел вверх, впереди послышался громкий удар обо что-то металлическое и шум, который явно получался из-за того, что из-под ног нашего механического чудовища летели щепки от разбивающихся в хлам досок пола. Да, точно, Крюк просто снес грубо сваренные воротца и вылетел во что-то темное и высокое. Мать вашу Измененную, куда ж нас занесло-то?!!
Длинный коридор, очень темный, с единственным чуть светлым пятном окна впереди. Все верно, солнце уже наверняка поднялось высоко, ведь сейчас на улице уже восьмой час. Бежим дальше, видя, как высокая фигура устремляется вперед, но почему же он так ни разу не выстрелил, кто мне скажет? Что случилось с дробовиком и с пушкой, если он их не использует?
— Боится, что контейнер повредит, брат. — Сдобный, так же как и я, сплюнул тягучую слюну, содрав маску. — Вот и все. Чего ты на меня так вылупился-то? Не надо самому с собой вести тихую беседу. Так, отдышались? Все, вперед…
Эх, снова бежать, снова… так, где же мы все-таки, а? Ответ пришел сам собой, когда я поравнялся с окном, возле которого вверх уходила довольно широкая лестница с прогнившими перилами. Предплечьем протер почти черное от грязи стекло и выглянул. Да… а ведь такой замечательный пейзаж — джунгли, получившиеся в результате Волны, вперемежку с острыми крышами, выстроенными строгими параллельными линиями, — есть только в одном месте.
Дома и заросли — это Колыма. А смотрим мы на нее и любуемся видами, соответственно, из Интерната, едрит твою налево. И мысль эта должна была прийти сразу, как стало ясно, что здание большое, и окно с решеткой, а такое здесь есть только в нем. Знаете, как это называется, нет? А я скажу, причем емко и кратко, хотя могу и высоким литературным штилем тоже. Так вот, нормально это звучит так: из огня да в полымя. А если так, как мы обычно говорим, когда мне не хочется выпендриваться и корчить из себя то ли потомка княжьего рода, то ли еще какого сноба: полная, пардон, задница. Почему? Ну и вопрос, я даже и растеряться могу, если такое услышу.
Да потому что Интернат — это место, из которого практически нельзя выйти никак, кроме как через подвалы. Он закрыт со всех сторон решетками, и двери здесь просто не могут быть распахнуты настежь из-за ловушек, густо усеявших все подходы к ним. Сам Район, скорее всего, не хотел, чтобы те, кто здесь обитает, выходили наружу. Потому что здесь, перед самой Волной, содержались дети с психическими отклонениями, которых свозили сюда со всей местной волости. И то, что из них вышло, с того самого времени держит в страхе все окрестные территории. Из-за безумия, ненависти ко всем, включая местных жителей, постоянного голода и того, какими они стали. Вот попали так попали…
Глава 8
ТОЧИНОВ, ТАНАТ И ВАСИЛЬЕВКА
Точинов сидел на кровати у стены, привалившись спиной к бетону. Курил, выпуская клубы дыма, не замечая пепла, падавшего на комбинезон. Маленькими глотками прихлебывал кофе, который смог сварить здесь же, отыскав небольшую и абсолютно новехонькую блестящую кастрюльку из набора то ли «Цептер», то ли еще чего-то подобного. Кофе вышел адски крепким, черным и ароматным, само то, короче.
В ожидании возвращения Сдобного со товарищи оставалось только думать. Мыслей было много, разных, крутившихся в голове постоянно. О том, что впереди, о том, что надо сделать. И сами собой, когда он глядел на спящего напротив Таната, мысли возвращались к событиям практически десятилетней давности. К тому, что было на объекте «Радостный-55», что приводило всю научную группу в полное восхищение и ужас одновременно.
Тогда он был еще гражданским, да-да, даже и не верится в это. Прикомандированным, по распоряжению директора института, к группе военных ученых с небольшим коллективом собственных лаборантов. Казавшимся отсюда таким молодым, искавшим цель и смысл, старавшимся понять одну вещь, всего одну: что же это такое?
Ковчег. Именно его лаборантка, Оля… да, наверное, Оля, предложила название, которое и прижилось. Среди его людей. Среди тех, кем командовал Гробовой, бытовало «зверинец», «зоопарк» и «зеленка». И в чем-то они были правы. Насчет зелени все было ясно с одного взгляда на стены, пол и потолок длинных коридоров, уходивших в глубь причудливого сооружения, то ли механизма, то ли транспортного средства. Материал, состав которого определить так и не получалось, потому что элементов из таблицы, придуманной изобретателем формулы столового белого вина господином Менделеевым, в нем было всего ничего. Не металл, не пластик, не органика… всего понемногу, с кремниевой основой. И все оттенки зелени, переливающиеся в свете переносных ламп-прожекторов. Глубокая и легкая, светлая и темная, различная, во всех возможных тонах.
И настоящий зоопарк. Вернее, переездной цирк шапито, кунсткамера чудовищных образцов созданий, только казавшихся неживыми. И убеждаться в этом приходилось таким образом, что цена была непомерно высокой. Человеческая кровь и жизнь, может ли что-то быть дороже?
Они проходили все глубже и глубже в сердце Ковчега, стараясь увидеть и понять как можно больше, извлечь то, что позволит хотя бы ориентировочно определить: что это? Успехи? Были успехи, как же им не быть? Первое открытие капсулы с криогеном, развеявшимся легкой дымкой, показало то, что внутри. Самый первый псевдоживой артефакт, уничтоженный выстрелами из «никоновых» в упор. И первые два черных мешка, отправленных сначала в лабораторию на предварительные исследования и впоследствии вывезенные в столицу. А секрет криогенной составляющей, делящейся на газовую и жидкую, оказался не так уж и сложен. Другое дело, что той самой части, которая позволяла не просто вводить объект в состояние промороженной туши в холодильнике мясного цеха, а создавать полноценный анабиоз, на земле просто не существовало. А существовала она лишь в больших металлических цилиндрах со странными рисунками на корпусе, которые находились в отсеках, примыкавших к каждой «соте» с криокамерами. О, вот это был успех. Кто откажется от возможности проспать до появления сыворотки «бессмертия», буде таковую изобретут, а не уподобиться старику Диснею, давно превратившемуся в полуфабрикат где-то там, за океаном.
Кое-что смогли вытащить из Ковчега технари, которые самозабвенно копались в тех узлах, которые, как казалось, «Радостный-55» позволил им открыть. Именно позволил, а не они сами смогли проникнуть внутрь его сложных систем управления и коммуникаций. Да так оно и было, как понял Точинов спустя всего несколько дней после Волны, именно так. Им просто разрешили попытаться сделать что-то, что поспособствовало началу запуска дополнительной системы жизнеобеспечения и, самое важное, системы безопасности.
А как еще можно было назвать неожиданно проявившуюся активность безумного коктейля из газообразного вещества, смешанного с биологически активными компонентами, превращавшего все в радиусе десятков и сотен квадратных километров в пустыню, наполненную теми, кто мог только убивать, защищая все подходы к нему? Появившиеся прямо из ниоткуда странные аномалии, прозванные «ловушками» и служащие практически живыми капканами для тех, кто пытался проникнуть в Район?
Много странностей, еще больше догадок и предположений. Версии о том, что Ковчег пришел из далекого космоса, о том, что параллельные миры есть, и доказательство вот оно, прямо перед ними. Но какие из них были правильными и верными? Так до сих и непонятно, даже сейчас, спустя столько лет. А сама катастрофа, названная Волной? Точинов нахмурился, вспоминая короткие записи, которые камеры слежения передавали через ГЛОНАСС с периодичностью один раз в двадцать минут. За час до Волны — проход Гробового с парой подчиненных к одному из дальних уровней Ковчега. То, что было сделано им в нарушение всех инструкций, то есть вход в абсолютно неизвестный сектор после самопроизвольного открытия отсека, без извещения службы безопасности. Выход его обратно, безвольной куклой направившегося в сторону помещения дежурной смены, расстрел безопасников и отключение системы оповещения. И резкий выброс той самой взвеси, что входила в состав Волны. И появление нескольких странных фигур, прошедших по коридорам Ковчега и вернувшихся обратно, в тот отсек, из которого вышел управляемый кукловодами Гробовой. И загадка. Которая так до сих пор и не разрешилась…
Ну не верил, не верил Точинов, материалист полностью, до мозга костей, в то, что прилетели к нам зеленые человечки, чтобы устроить аннигиляцию. Не было в этом никакой логики… не было. Зато была зеленоватая громада, острым ребром выпирающая наружу, город и его жители, и не погибшие, и не бывшие живыми.
— Вкусно пахнет… — Точинов вздрогнул, приходя в себя. Черные глаза смотрели на него, не моргая. — Угостите?
— Конечно. — Профессор встал, взял с прибитой к стене полки кружку. Налил уже успевшего остыть кофе. Протянул Измененному. — Пожалуйста…
— Вот спасибо… — Танат сел. Одним мягким и плавным движением, таким странным и недоступным для обычного человека. — Думаете о чем-то?
— Думаю… — Точинов закурил очередную, не пойми какую по счету, сигарету. — А что еще делать?
— Верно. — Измененный сел удобнее, прихлебнул кофе. — О Ковчеге?
— Точно. Заметно, что ли?
— А чего тут замечать? Сидим и ждем рейдеров, которые отправились зачем? Вот-вот, именно затем, чтобы уничтожить все это, то, что создало Район. Вы работали там в самом начале, были, если можно сказать, творцом катастрофы, пусть и постольку-поскольку. Так что… все ясно. Ну и, кроме того, я же Измененный, да еще и не последний по рангу в местном табеле, хе-хе.
Точинов смотрел на довольно ухмыляющегося Таната, смотревшего на него своими непроницаемыми глазами. Осмысливал и понимал, что тот прав. Все его мысли читались очень и очень просто, легко и ясно.
— А сами вы что думаете насчет Ковчега? — спросил он.
— Надо делать свое дело, — пожал плечами Танат. — Просто необходимо, иначе сами понимаете, что может произойти. И все…
Точинов молча кивнул, соглашаясь. Надо, надо, это ясно как божий день. Именно это и привело его сюда, заставив наплевать на многое из того, что представлялось таким постоянным и незыблемым. И сейчас оставалось, кажется, совсем немного. Просто дождаться рейдеров, которые могут позволить им сделать все именно так, как необходимо. Только бы дождаться…
Танат неожиданно выпрямился, как будто прислушиваясь к чему-то, что слышал только он. Рванул с места к двери, ведущей в катакомбы. Точинов дернулся было за ним, но остановился. Рейдеры, лежавшие на кроватях, оставить их одних? Нет, исключено.
Ждать пришлось недолго. Здоровяк Барин ввалился в бункер, практически неся на себе Казака. Танат поддерживал его сбоку, стараясь не дать завалиться в сторону. Точинов оказался рядом, подхватывая рейдера, чей комбинезон спереди был густо пропитан кровью. Помог аккуратно положить его на койку, оттащил в сторону содранную напарником Казака амуницию и оружие. Измененный и Барин уже распарывали и стаскивали с рейдера комбинезон, стараясь сделать перевязку так, чтобы не дать ему впасть в беспамятство от потери крови. Точинов смотрел на все это и понимал, что казавшееся таким близким решение проблем отодвинулось очень далеко.
Барин подтвердил все эти опасения рассказом, после того как Казака, предварительно вколов ему целый бульон из анестетиков, анальгетиков и глюкозы, оставили приходить в себя. Контейнер ушел прямо из рук группы, и приходилось надеяться лишь на то, что бросившиеся в погоню смогут достать его.