Площадка была тщательно измерена и сфотографирована. Минин поднимался на оба камня-отторженца, снимая сверху.
Белое платье, купальник, пляжное одеяло и панамка — вот все, что было у девушки при себе.
— Женщины обычно носят с собой сумочки… — заметил Минин.
— Да знаю я, — хмуро пробормотал Пилипенко.
— Если это курортница… — начал было Клюев, но следователь прервал его:
— Курортница. Сплошной загар. Много ты видел местных, которые столько времени проводят на пляже?
Когда труп перевернули, открылись новые ссадины. Казалось, насильники подражали самым жестоким западным фильмам. Что странное было в этих травмах: они мало напоминали обычные повреждения. Жаров подумал, что это, наверное, потому, что тело долго пролежало на жаре.
— Странно, — будто услышал его мысли Минин. — На ее теле почти нет синяков. Такое ощущение, что убийцы не могли остановиться и продолжали избивать девушку уже после того, как она умерла.
— Клянусь, что я поймаю этих хищников, — тихо сказал Пилипенко как бы сам себе, затем, подняв голову, обратился к окружающим: — Их было по крайней мере двое.
— Четыре цепочки следов, туда и обратно, — напомнил Минин.
— Дай мне закончить. Двое, не менее, и четверо — не более. Они могли приходить на пляж не один раз. У девушки нет сумочки. Могли уйти, а затем вернуться, чтобы еще и ограбить. Ясно одно: две группы людей не связаны друг с другом. Они пришли сюда разными путями и разными путями ушли. И совершенно ясно, что это не обычное изнасилование и за этим преступлением кроется нечто большее. Может быть — месть.
— Экспертиза покажет, — сказал Минин.
— Надеюсь. — Пилипенко нагнулся над трупом, осторожно откинул край белого платья. — Понятно, откуда так много песка на ткани. Только вот кому и зачем понадобилось одевать уже мертвую девушку?
* * *Парни из морга прибыли нижней дорогой. Их лица выражали смятение: они думали, что им придется тащить труп под солнцепеком, полкилометра каменного завала. Но, увидев стоящий у берега пограничный катер, прибодрились, собираясь приступить к своей мрачной работе.
— Сначала собака, — сказал Пилипенко и махнул Ярцеву, который все это время сидел с Ральфой, далеко в стороне, за западным отторженцем.
Ищейка обнюхала девушку, ткнулась ей в пах, подняла голову и тихо зарычала. Это значило, что она взяла след.
— Ищи! — приказал Ярцев, и Ральфа немедленно кинулась по восточным следам.
Она тянула поводок, взбираясь по крутой тропе, переходящей в лестницу, и Ярцев, матерясь себе под нос, полез за ней. Снизу казалось, будто собака поднимает кинолога на длинном канате. Когда она скрылась за кромкой обрыва, Ярцев стал походить на паука, карабкающегося по собственной нити.
— Она даже не обратила внимания на западные следы, — заметил Жаров.
— Возможно, они не имеют отношения к убийству, — сказал Пилипенко. — Это могли быть случайные люди, которые увидели труп и удалились, не сочтя своим долгом позвонить по «ноль-два».
Жаров пожал плечами. Было ясно, что следователь не очень-то верит этому предположению.
Друзья, перебирая корни кустов, двинулись за кинологом. Примерно посередине склона, когда тропинка перешла в лестницу, они услышали громкий лай наверху. Жаров оглянулся и посмотрел вниз. Санитары уже разложили носилки и уложили на них труп. Окоченевшее тело с раскинутыми конечностями едва уместилось на брезенте.
— Что она нашла? — спросил Пилипенко, когда они преодолели обрыв.
— Камень, — коротко ответил Ярцев.
Ральфа сидела перед базальтовым валуном, прилежно сложив вместе передние лапы, неподвижная, словно памятник собаке. Все ее существо говорило: я нашла.
Пилипенко с удивлением посмотрел на Ярцева:
— И что? Дальше она не пойдет? Но это ж бессмыслица! Преступники не могли уехать отсюда на машине — слишком узкая тропа.
Он подошёл к валуну, оглядел его, продолжая рассуждать:
— Ни на мотоцикле, ни даже на велосипеде — любая техника оставила бы здесь следы. Не улетели ж они отсюда?
— Обрати внимание на окурки, — сказал Жаров.
Пилипенко, поводя пальцами, сосчитал окурки, поднял один, осмотрел, затем, верный своей привычке следователя, положил его на то же самое место.
— Можно предположить, что здесь жарились под солнышком и курили крепляк несколько здоровых парней — ведь женщины вряд ли будут курить «Ирбис». Но состояние окурков говорит о том, что человек или группа людей были здесь по крайней мере два раза.
Пилипенко сел на камень и посмотрел вниз.
— Пляж отсюда как на ладони. Причем только пляж, и ничего более. Все ясно: это наблюдательный пункт, — закончил следователь.
— Значит, — подхватил Жаров, — девушка не в первый раз забрела на этот пляж, и насильники несколько дней наблюдали за ней. Наверное, она была не одна, и они выжидали, когда ее спутник уйдет.
— Допустим, это были насильники, — сказал Пилипенко. — Только вот куда они делись? Почему собака не идет дальше?
— А она идет, — вдруг послышался голос Ярцева.
Пилипенко и Жаров обернулись. Ральфа теперь стояла на всех четырех лапах, глядя вдоль тропы.
— Просто она учуяла эту стоянку, — пояснил Ярцев, — и ждала, пока вы осмотрите ее. А след — вот он: продолжается дальше.
Собака повела людей через можжевеловую рощу, полную густого смолистого запаха. След шел точно по тропе. Жаров с грустью подумал, что он доведет до стоянки перед Артеком и оборвется. Но Ральфа внезапно повернула направо и на-верх, по едва заметному ответвлению тропы. Здесь этот знаменитый крымский аромат стал еще резче — казалось, в воздухе висят видимые пласты его живительного эфира. Жаров подумал: что это за мощный запах ведет Ральфу сквозь такой плотный фон?
Небольшая лестница поднялась на объездную грунтовую дорогу, затем начались виноградники, прилегающие к деревне Айкара. След вел именно в деревню, по узкому коридору, с обеих сторон обрамленному сеткой рабица, за которой, руку протяни, висели зреющие гроздья, также источавшие дурманящий дух муската и изабеллы, что не смутило собаку, ибо зов, ведущий ее, был намного сильнее.
Вот и деревня, она карабкалась по склону Медведь-горы, разделенная подпорными стенками, лестницами, пока позволяла крутизна горы. Архитектурной доминантой, вроде собора или ратуши, было здание недавно выстроенного частного отеля — в три этажа, с красной крышей под черепицу, украшенной мансардами и башенками, во все глаза своих солнечных окон глядящее на скопище жалких деревенских халуп вокруг.
Ральфа облаяла калитку одной из халуп. Пилипенко повернул железную ручку — не заперто. Все вместе вошли во двор, окруженный множеством дверей клетушек, которые хозяйка халупы сдавала курортникам. Ральфа без колебаний выбрала одну из дверей; следователь распахнул ее.
Прямо за дверью была комнатка два на полтора, похожая на корабельную каюту. На одноместной железной кровати спал длинноволосый молодой человек. Серебристый кулон на его груди поймал луч солнца из маленького круглого окошка.
Собака вдруг жалобно заскулила, вывернув свои карие глаза на людей. Жаров понял природу запаха, что привел ее сюда: в этой комнатушке пахло самцом, потом, секрецией, развратом и насилием.
Под окошком стояла деревянная тумбочка больничного образца. На тумбочке лежали зажигалка, пачка дешевых сигарет, рядом — консервная банка-пепельница и маленькая, в форме чебурека, дамская сумочка.
* * *— Где ты это взял? — спросил Пилипенко, растолкав молодого человека.
— Нашел, — сказал он, хлопая глазами со сна и поправляя свои волосы, которыми, видать, гордился. — Там, внизу, в лесочке таких вонючих деревьев.
— Так, — сказал Пилипенко. — Никогда больше не говори «нашел». Я-то добрый, а другие будут тебя бить. — Следователь ткнул юношу двумя пальцами в солнечное сплетение. Тот согнулся, сидя на своей солдатской кровати. Когда рыбьи движения его крупного рта прекратились, Пилипенко спокойно спросил: — Ну и? Откуда у тебя эта сумочка?
Пока юноша корчился, он бегло поворошил пальцами внутри сумочки, и лицо его стало еще угрюмее.
— Я это… — начал юноша. — Внизу ее нашел, на пляже. Рядом со спящей девушкой. Честное слово!
— Спящей? — подал возмущенный голос Ярцев. — Это ты называешь спящей?
— Погоди, — оборвал его Пилипенко движением ладони. — Итак, ты спустился на пляж через можжевеловый лес. И что ты там увидел?
— Девушку. Она спала на одеяле.
— И рядом с ней лежала сумочка?
— Да.
— И ты ее взял — нашел?
— Да.
— Так вот. Это называется не нашел, а украл.
— И ты ему веришь? — не выдержал Жаров.
— Думаю, он этого все же не делал, — сказал следователь.
— Точно! — вскричал парень. — Я ничего этого не делал, клянусь!
— Думаю, он этого все же не делал, — сказал следователь.
— Точно! — вскричал парень. — Я ничего этого не делал, клянусь!
Пилипенко и Жаров переглянулись.
— Ты что имеешь в виду, когда говоришь «этого»? — спросил следователь.
— Ну… Ничего я такого не делал. Взял сумочку и вернулся обратно. Пришел сюда. Потом пошел пить пиво.
— Первая цепочка следов с востока, — задумчиво проговорил Пилипенко. — Думаю, парень не виновен в убийстве.
— Почему ты так думаешь? — спросил Жаров.
— Интуиция, — сердито сказал Пилипенко: было ясно, что он видит нечто такое, чего не замечает Жаров.
* * *Примчавшаяся по вызову следователя бригада затолкала испуганного молодого человека в машину. Жаров уже поставил было ногу на подножку «Газели» — решил, что и они тоже поедут в Управление, устроившись на местах перед зарешеченной автокамерой, но Пилипенко взял его за локоть.
— Погоди, — сказал он, поводя в воздухе сумочкой-чебуреком. — Оказывается, у нас и здесь есть работа.
Они присели на скамейку у беленой стены халупы, в глубокой тени мушмулы. Пилипенко осторожно вытряхнул содержимое сумочки на облупленную доску скамейки. На первый взгляд, в сумочке не было ничего особенного: косметика, крем для загара, гребень… Простая шариковая ручка, которые продают в местных киосках. Лист бумаги, исписанный мелким почерком, явно с помощью этой ручки: похоже на какой-то черновик. Паспорт, за край обложки задвинуты билетики и визитки.
— Странно, — сказал Пилипенко, — вращая перед глазами какой-то флакончик, — он совершенно пуст. Зачем носить с собой порожнюю тару?
Следователь вывернул пробку и понюхал горлышко.
— Французские. Шанель номер пять, — сообщил он. — А вот это… — следователь бережно взял визитку и выбросил вверх, словно игральную карту, — я сразу приметил эмблему здешнего отеля, — он кивнул в сторону черепичной крыши, краснеющей среди листьев мушмулы. — Посмотрим, что тут еще… Так, авиабилет до Москвы, вылет через неделю. Фамилия в билете и паспорте совпадают.
Жаров взял паспорт убитой девушки и всмотрелся в ее черты. Там, на пляже, их трудно было различить из-за многочисленных травм.
Девушку звали Лиза Донцова, ей было двадцать полных лет, москвичка. Лицо на стандартной паспортной фотографии было невыразительным и некрасивым, отчего Жарову стало особенно жалко девушку. Он поймал себя на отвратительной мысли: будь эта бедная Лиза красавицей, он, может быть, и не испытал бы к ней такого щемящего чувства…
Но зачем? Что это за насильник, который позарился на нее — на это неброское тело, невзрачное лицо…
— Любопытное письмо, — прервал его размышления следователь, протягивая Жарову сложенный листок. — Похоже, это по твоей части. Мистика какая-то.
Жаров осторожно развернул листок писчей бумаги, какую можно купить на любой почте. По всей вероятности, письмо писала сама Лиза Донцова, иначе откуда оно взялось в ее сумочке, тем более что оттенок пасты в шариковой ручке был идентичен бледно-синим каракулям на листке.
Жаров прочел:
«Здравствуйте, Агния!
Настал момент, когда я должна раскрыть вам правду о том событии, которое произошло в Рождественскую ночь в Обители на белой горе, где в то же самое время были и вы. Нет, вы меня не знаете, хотя видели мельком тогда. Я…»
Перечеркнуто. С новой строки:
«Доброе время суток, Агния!
Когда я пишу эти слова, я чувствую на своей груди волшебный амулет, который может послужить доказательством того, что…»
Перечеркнуто.
«Здравствуй, Агния!
В моей груди бьются два сердца…»
Перечеркнуто.
«Инь и ян, которые были разломаны надвое…»
На этом письмо обрывалось. Девушка явно не привыкла к письменной речи, и все эти слова давались ей с большим трудом, что можно было сказать не только по нескольким несостоявшимся попыткам, но и по замысловатым узорам на полях, которые чертила взволнованная рука. Что-то в этих узоpax казалось Жарову знакомым, будто вот-вот сложится некий символ, объясняющий все…
Жаров вернул письмо Пилипенко, тот положил его обратно в сумочку-чебурек и снова запер ее на молнию.
— Обитель на белой горе… Два сердца… Волшебный амулет… — пробормотал Жаров. — Это могут быть какие-то особые слова, понятные лишь узкому кругу людей. Я не вижу здесь ни малейшей информации.
— Ну, возможно, информация появится по ходу дела. А сейчас идем-ка в отель.
* * *Они сделали несколько зигзагов по кривым улочкам деревни, стараясь держаться в тени, что, впрочем, не добавляло комфорта: на раскаленных камнях. Отель «Под Медведем» постоянно вращался перед глазами, показывая себя со всех сторон, но не желая приближаться. Это было компактное трехэтажное здание с высокой мансардой, выстроенное из белого керченского песчаника, вероятно, на месте прежней халупы. Наконец они вышли на небольшую автостоянку, явно принадлежащую отелю, и по спиральной лестнице поднялись к парадному входу.
Точно: остатки халупы — низкая толстая стенка, прежде ограждавшая двор, и арка ворот теперь смотрелись как некая крымско-татарская стилизация, специально устроенная здесь, чтобы подчеркнуть современные формы здания отеля «Под Медведем».
В саду, выбрасывая в пространство семицветную радугу, бушевал фонтан, что при местном дефиците воды можно было назвать расточительством, даже зная, что фонтан представляет собой замкнутую систему.
Хозяйка гостиницы восседала за стеклянным столом в своем офисе. Несмотря на стильную одежду деловой женщины и дорогой макияж, в ее облике проступали неистребимые черты типичной ялтинской хозяйки. Жаров с упоением вдыхал кондиционированный воздух офиса, постепенно приходя в себя после изнурительных спусков и подъемов на подходе к отелю. Золотые зубы и ярко накрашенные губы хозяйки сияли, словно напоминание о том, что скоро придется вернуться в мир горящих стекол, ослепительных стен, полного солнечного произвола…
— Эта девушка съехала вчера, — сказала хозяйка, возвращая следователю паспорт Лизы Донцовой.
— Нельзя ли подробнее? — попросил Пилипенко. — Долго ли она жила у вас, с кем встречалась?
— Вряд ли она с кем-то встречалась, кроме того мужчины, с которым приехала. Неделю назад, — ответила хозяйка на молчаливый кивок следователя. — Они собирались прожить у меня две недели, но вчера девушка почему-то покинула отель.
— А тот человек?
— Он остался. Проводил ее и отвез на машине, на вокзал или в аэропорт, я не знаю.
— Он сейчас в отеле?
— Нет. Я видела, как он уезжал утром, но еще не вернулся.
— Что вы можете сказать об этой паре?
— Я не хочу сплетничать.
— Придется немного, поскольку речь идет об убийстве. И вы обязаны рассказать все, что знаете.
— Об убийстве? Кого? То есть… Та девушка, которую нашли сегодня на пляже, и есть моя клиентка?
— Да.
Хозяйка замолчала и вдруг быстро перекрестилась. Жаров подумал, что сейчас, спустя всего два часа после того, как парни с Ленинградской, 25 обнаружили труп, об этом знает не только каждый житель деревни, но и весь Гурзуф, и слух об ужасном убийстве на пляже стремительно движется по Южному берегу на запад и на восток, словно взрывная волна.
— Ну что ж… — сказала хозяйка, пролистав на столе книгу своих жильцов. — Что я знаю? Они приехали восьмого июля и сняли трехкомнатный люкс. Они явно не женаты. Это видно по их паспортам. Он — Щеглов, она — Донцова.
— Этот Щеглов женат?
— В его паспорте нет штампа.
— Вероятно, небедный человек?
— Уж конечно! Будет ли бедный жить в моем отеле? — Хозяйка произнесла эти слова не без гордости, вдруг встрепенулась, посмотрела в окно: — Да вот и он, кстати! Как прилетели, сразу взял машину напрокат, а вы ж в курсе, сколько это стоит в день.
Вопрос хозяйки остался без подтверждения. Жаров выглянул в окно. Да, он был в курсе, но не собирался кивать в ответ. Отсюда была видна автостоянка отеля, где, мигая стоп-сигналами, парковался темно-синий «Вольво» с рекламными надписями прокатной фирмы на бортах. Хлопнула дверца.
Водитель был крепкий, животастый мужчина лет сорока, в белой майке и широких бежевых шортах. Выйдя из своего кондиционированного салона на солнцепек, он, надув щеки, тяжело выдохнул воздух.
* * *Пилипенко и Жаров поймали Щеглова в вестибюле отеля, в тот момент, когда он поставил ногу на первую ступеньку широкой винтовой лестницы, которая, стильно повторяя изгибы лестницы наружной, вела на верхние этажи. Сообщение о гибели девушки, отвезенной им вчера в неизвестном направлении, он принял стоически: лишь выпучил глаза так, что брови поползли на лоб. Похоже, он тоже слышал о каком-то убийстве на пляже, но не предполагал, что убита именно она. Или же он был просто хорошим природным актером…