И вот мы танцуем под "Rebel-Rowser" и обмениваемся засосами со Светой Ибис. Она не оказывает сопротивления, и отвечает как смазанный экспонат в каирском музее. У нее очень гладкие бока и спина, очень крепкая и упругая задница. Это пневматическая упругость цеппелина, в отличии от бездыханной околелости тварей (недаром stiff мужского рода) моего пола, мне нравится. Я засовываю ее руку себе под джинсы и ловлю губами ее свежий язык (вот, что надо отрезать стареющим соскам). Теперь уже играет "Get It On" и после нескольких рывков под барабаны припева, я кончаю чернилами на ударе гонга, и со шлепком по афросраке школьницы говорю ее голосом: "You`re dirty sweet, you`re my girl". А мокрое пятно, растекаясь под первые такты такого старомодного, в эпоху "Jeepster" (78-ой год, бэби), выглядит при свете луны фиолетово.
Холодные и очень соленые воды Азовского моря, кишащие вредными микроорганизмами, разбавленные мочой славян, свиней, собак, евреев, турок, моряков, всех не перечислить, скрывали под собою на не очень глубоком дне подъемный агрегат и праздничные буквы имени Lucifer, чтобы вытолкнуть их на заре вместо пустого солнца, уже под иною твердью, как вытолкнул некогда мою руку "Боллрум Блитц".
Восход Люцифера утром не состоялся. Солнышко над покойным морем, такое ненавистное и чужое мне ночью, светило вполне приветливо. Я потянулся и вложил себе в рот лепесток жуйки (из того самого блока, что Азизян зажопил у Васи-Колхозника, и из-за которого потом выйдет столько вони). Высохшее "семя", пролитое благодаря обезьяньей хватке девицы Ибис, за время сна обернулось крахмальным пятном, похожим на очертания северного острова. Могильник сперматозоидов. Я подумал, что проливающий мимо влагалища молодой человек и солдат, стреляющий мимо чем-то меж собою похожи.
"Я держала Гарика за хуй", - может теперь рассказывать подружкам Света Ибис. Я расправил и вытряс свою "подушку" - джинсовую куртку "Уоллис", ту, что у меня сначала выпросит Рабинович, чтобы сразу же вернуть, а затем диссидент-аферист Сасов уговорит меня пропить ее на 11-ом этаже "Интуриста", и я без колебаний соглашусь, чтобы только ощутить, как пропивают красивую, с зеленоватым отливом куртку "Уоллис". Я накинул ее на плечи и направился в лес. Там уже бродил наш классный руководитель Леонид Терентьевич. "Здравствуй, Терентьев", - подумал я, припомнив приветствие Жакова, на которого похож Краут, в "Ошибке Резидента", но отступать было поздно. Мы обменялись утренними любезностями, и какую-то часть пути прошагали рядом. Мне не хотелось, чтобы он засек пятно у меня на джинсах. "Дывысь, Iгорэ, зайка!" - горячо прошептал учитель и указал пальцем на действительно серого зайца, сидевшего на холмике в полсотне шагов. "Чудесно", - пробормотал я, как-то рассеянно, и пошел назад в лагерь.
В горле першило, хотелось чаю. Ведь вчера ночью я еще пел девочкам и рок-н-роллы Литтлы Ричарда: Как всегда, захотелось вдруг показать себя с неожиданной стороны. Хижа и барышни замахали мне с подстилки руками, я увидел дымящиеся чашки, и поспешил к ним:
Здание дома отдыха какого-то таинственного предприятия заслоняло собою заброшенный садик на треугольном подобии полуостровка, уходящего своим внешним углом в открытое море. Девочкам, как оказалось, было дозволено сторожем или дворецким, которого никто не видел, переночевать внутри особняка. Завороженный плеском волн и змеевидными извивами мертвых сорняков, застывших в полуразвеянных морским ветром могилах розовых кустов, я медлительно ласкал грудь Светы Ибис, угадывая, как покорно прогнется тяжелая масса ее тела в замкнутой изнутри камере моей спальни, как ее широкий негроидный зад будет двигаться в такт пульсирующим динамикам моих колонок-"гробов". Она получала удовольствие от моих прикосновений безмолвно, ее лицо было серьезно и сосредоточенно. Я убрал руки с ее широких, как ее глаза, сосков. "Еще", - коротко промолвила Света, не глядя на меня.
Будущие юристы сидели на дереве и, обвив ногами его тонкий искривленный ствол, о чем-то беседовали. Сокрытый от нас особняком, так же как, если смотреть со стороны леса, садик мертвых растений, мы знали, уже стоял на поляне автобус. Кто и как, и когда в последний раз занимался в этом месте любовью - высунув язык, сутулясь, сплевывая? Сколько любовников, выступив в этих местах, уже превратились в скелеты, как сорняки, те, что задушили эти розовые кусты...
Во всяком случае здесь не так противно, как в Крыму, куда жадная интеллигенция ломится на мотоциклах, а то и на великах - ради чего!? Чтобы отсераться на корточках в кустах, а не на унитазе, - выпалил я в пылающее лицо Светы Ибис, давая понять таким образом, что пора сматывать наши удочки.
Автобус за три часа домчал нас до Запор-сити. Тепло распрощавшись с ребятами и подмигнув девице Ибис, я спрыгнул на асфальт площади Свободы. Сумка без бутылок и еды была совсем легкая. Клумба перед памятником Дзержинскому оказалась засажена новыми породистыми тюльпанами. Ведь сегодня 9 мая - День Победы. На плоской скамье, где Азизян иногда обменивался порнографией, теперь сидела хуна с поселка в синемалиновой трикотажной кофте "феррари". Из окна девятиэтажного дома хуярила "Чао, бамбино, сорри". Кто-то уже начал отмечать годовщину Гибели Третьего Райха.
По дороге домой я купил две бутылки пива. Приняв душ, я побрился и съел яичницу. Потом я поставил на проигрыватель "Огайо плэйерс" и завалился с пивом на диван рассматривать бритоголовую негритянку на обложке от диска. У памятника танку начинался митинг. По улице прошел духовой оркестр. Перевернув "Огайо плэйерс" на другую сторону, я допил пиво и снова улегся на диван. Чуть погодя я уснул.
За окном было еще светло, но чувствовалось, что уже вечер. Меня разбудил телефонный звонок. Я снял трубку. В ней сигналили и жужжали автомобили, заглушая гомон праздничной толпы.
- Але, папа, это ты? - окликнул меня взволнованный голос Нападающего.
- Скажи ему, ше мы..., - окончания фразы я не разобрал из-за шума, но узнал по голосу Азизяна, и тотчас припомнил все, о чем мы договаривались еще на прошлой неделе. Дело в том, что предки Нападающего должны были уехать на праздники, и он оставался один в своей двухкомнатной квартире под самой крышей без чердака, от чего летом в его комнате всегда очень жарко.
Напиваться в хате Нападающего, когда его родители уезжали в село, было довольно приятным занятием, все происходило спокойно, если не приваливал никто лишний. Мы могли до рассвета базарить про секс и поп-музыку, порнографию и советскую власть (единственное, чего не терпел Нападающий, разговоры про мертвецов - у него от них "начинались страхи"), заменяя пустые бутылки на полные и выкуривая бесчисленное количество сигарет. Но пьянка с участием Азизяна неминуемо должна была превратиться в пытку. Во-первых, мы помнили про его манеру зассаться побыстрее, чтобы потом обрыгать стены помещения, куда его имели глупость пригласить. Заблевав все, что не могло от него спрятаться, он закатывал глаза, так что оставались в глазницах одни белки, и валился на пол, словно закончилось действие колдовства, призванного временно поддерживать в нем жизнь. Азизян же без чувств угнетал не меньше покойника. Во-вторых, Азизян - это Азизян; даже и без рыголетто он найдет, чем обосрать. Что-нибудь вытащит из-под стекла или опрокинет. Прибор для выведения других приборов из строя или хотя бы равновесия - вот что такое Азизян.
Но на 9-е мая они с Нападающим задумали не простой забух, а операцию с участием существ противоположного пола, в ходе которой, якобы, должно произойти воплощение половых фантазий этих двух неутомимых визионеров. Я также оказался приглашен принять участие в этом нелепом и никому из гомоэротических, начинающих спиваться мастурбантов, не нужном на самом деле опыте. Я сразу понял, когда ответил на бесовский (Бес - одно из прозвищ Азизяна) звонок, что все позитивные вибрации, полученные в ожидании восходящего Люцифера на Азовском море, уйдут сегодня ночью под потолок светелки Нападающего, такой низкий, что до него долетает малафья и пристает перхоть.
Первый раз Нападающий осквернил свое жилье и привел с автовокзала какую-то рогатую соску еще в прошлом году и при похожих обстоятельствах. Целый вечер мы обсуждали с ним возможные варианты съема, и, наконец, в девять я отправился в "Дiрку" смотреть грустную романтику "Разбитые мечты" с Дани Робэн и Жаном Марэ, а Нападающий, поправляя прическу, спрыснутую маминым лаком для волос, нырнул в душистую аллею сквера...
Фильм мне очень понравился, в особенности фраза: "Нос блестит - товар не идет". Лет через десять, уже при Горбатом извлекут откуда-то еще один старый фильм с этим дуэтом - "Жюльетту". И в нем тоже прозвучат по крайне мере две удачные реплики: "Что вечером правда - то утром ложь" и еще про "вазы без букетов и женщин без улыбок". Между прочим будущий Фантомаса Марэ позировал знаменитому скульптору Арно Брекеру. Но кто сейчас запоминает элегантные афоризмы европейских влюбленных?
Городскую аристократию окончательно вытеснили "роги" - колхозники, "townies", как их называют в Англии. С ними в город пришли и классические нравственные ценности, приписываемые "рогам" гнусными "деревенщиками" безвольный скотский алкоголизм, по-женски чрезмерная жестокость, уродливый жаргон вместо полноценного русского языка, нелепые наряды и манеры, возмутительные вкусы и параноидные представления о величии и едва ли не мировом господстве их эстрадных кумиров ("Ала Борысовна"), делающие их похожими на вождей-людоедов в колониальных мундирах и фраках. С ними, наследственно отягощенными обитателями вонючих деревень и частного сектора, явились садистские, неслыханные изнасилования, а позднее и наркотики, вен.заболевания, вши, глисты и, как венец преступной gleichmacherei выработанный "рогатой" интеллигенцией отвратительно ущербный "нацiонализм", не препятствовавший им однако вступать в смешанные браки с представителями других угнетенных "нацiй", покуда не вывелась в результате гнусных скрещиваний новая антираса дегенератов, не имеющая ни малейшего права претендовать на землю Империи. Злая, глупая и больная, цыганящая, то фальшивого шоколада, то синтетических наркотиков, она пропитала зловонием сам воздух Скифии и Таврии до стратосферы.
Мало помалу "роги" вытеснили хлипкое потомство благородных семейств, как правило, сталинских легионеров, въехавших на Украину буквально на броне победоносных танков Красной Армии, отовсюду - из научно-исследовательских учреждений, вузов, мест отдыха. Злобные идиоты, способные только оставлять кучи в лифтах и у мусоропроводов, стали топтаться, строя серьезные рожи, во вновь открытых храмах, торговать целками и жопками своих детенышей, мусолить спиритуальную писанину разных "о-шо", обзавелись загранпаспортами и личным оружием... Остальное, как говорил Сахаров, вы знаете.
Ломиться на встречу с Яшико (Азизяном) и противно взвинченным Нападающим (Матрос Слеза) меня очень не тянуло, но выслушивая по телефону их попеременный понос, я, как бы против воли, уже начал натягивать чистую майку с целой челюстью нью-йоркских небоскребов на груди. Трубку я положил на колонку, можно было не слушать, что за звуки будут вылетать из нее минимум минуту, окрыленной химерой очередной "капитоновой" Азизян будет пердеть на губах.
В такси, помимо меня, подсели, потея, какие-то парень с девушкой, и благодаря попутчикам, я доехал до "Интура" всего за 50 копеек. Вручив шоферу юбилейный полтинник, я вылез наружу. Завидев меня, Азизян на другой стороне приветственно раскинул руки, а Нападающий подпрыгнул и что-то выкрикнул. Глупость какую-нибудь наверняка. Он мастер был завопить "долой советскую власть" под окном - под чужим, разумеется. Уже начиная злиться на самого себя, я пересек в неположенном месте обкомовскую площадь и пожал порочные руки своим товарищам, сидевшим на спинке скамейки.
Они рассказали мне обо всем. О винах в холодильнике у Нападающего. О листах с голыми женщинами (тех самых, что едва не стоили Виталику Женатому карьеры), заранее прикнопленных Азизяном по всей хате Нападающего. О пленке с секс-музыкой специально для художеств Азика с "бабами", и о бобине "ORWO" от сына завгастрономом Пророкова для меня с Нападающим, где записаны Трини Лопес и Джо Долан! Чтобы выпивать и закусывать острыми домашними салатами из бесчисленных банок на полках за шторами. В моем распоряжении имеются неопровержимые доказательства существования у некоторых мужчин собрания их собственных выделений за многие года, e. g. "моча 66-г года, три звездочки", "носки, пять звездочек" и так далее. Все это расставлено и разложено по полкам, скорее всего на даче, и желание поглазеть на такие смрадные консервации может стоить вам жизни.
Мне никого не хотелось клеить. Я уже не раз имел возможность удостовериться, что от меня шарахаются еще при первом знакомстве, будто у меня на лбу огненная свастика (вы запомнили как надо писать слово "хуй"? Между прочим, первый вариант пролога "Кавказской пленницы" был такой: Вицин озираясь выводит на заборе сначала "Ха"...потом "У"...затем резко "Художественный фильм"), а узнав поближе окончательно приходят в ужас и "не дают".
Света Ибис. Она одна не только не испугалась, разглядев "Хакенкройц" у меня на лбу, но напротив, пришла от этого в дикий восторг. Она пробудила в моем сердце террористические замыслы, дремавшие два года после никем не замеченного флага над магазином "Гусляр". Эта наша с Викторией из торгового техникума провокация, несмотря на ее наглость, не привлекла к себе внимания ни обывателей, ни органов, никого не возмутила, не напугала, не привела в бешенство. Я уже начал свыкаться с мыслью, что меня либо не замечают, либо делают вид, что не замечают. А фанкоделик они заметили, а подрывную суть некоторых фильмов, а дьявольскую магию отдельных клумб и аллей? Они замечают разную хуйню и только ее - например, карлика с головой рыбы-цихлозомы, рычащего о каких-то конях, канатах и гусях, сутулых актрис с бородавками-кактусами, играющих мышей и уродин. Макрокефал в салатных рейтузах, которого приводила Нэнси, во всей рок-музыке замечает только такое говно, как "Чикаго" и "Сапрана"...
А тут еще этот День Победы - кабаки переполнены, в них воняет духами от баб, глупые музыканты с рыбьими подбородками исполняют патриотические вещи на заказ, объявляя при этом: "Просьба во время песни н е танцевать". Игорь-Плакальщик, в прошлом басист из ресторана "Ноздрики", недаром пожаловался мне как-то раз: "Каково мне было, братушка, из вечера в вечер "превращаться в белых журавлей"?"
Кабак был перед нами - шикарный "Интур", кишащий чекистами и микрофонами. Вон окно того номера, где захлебнулась негритянской спермой какая-то студентка. Кажется, привидение такого сорта бродит по коридорам каждого советского отэля. Инфернальное мреянье бегало за тяжелыми шторами второго этажа, где прочно воцарился клавишник Котляр и регулярно бывает одна чувиха, которую Нападающий якобы лапал в купэ. Искрился цветомузыкой и первый этаж, где Валентина из харькова показала однажды задницу под чарльстон ирода из "Джизус-Крайста". "Мальчики, посмотрите на мой сексуальный попец!" - были ее слова.
Швейцар послал нас на хуй и показал нам свой попец. Мы закурили на просторной террасе "Интура", как будто опоздавшие на свой катер колхозники. Декоративные елочки, под которыми не так давно пытался отосраться на пари фарцовщик Пальма, но был схвачен, равнодушно наблюдали и наше унижение. Те боги, во чьем ведении дверь в Геену, наделяют Любовь кладбищенским кипарисом, и свадебный мирт от них получает именно Смерть. Либо мы должны были смириться с их нежеланьем нам помочь, либо - Азизян, Нападающий и я сами должны были присвоить себе функции этих богов.
Мы выматюкались и решили ломануться в другую точку - "Хмель", кабак олдовых блядей и командировочных питуриков, там, где лабал Насильник. Под вывеской толпились азиатские типы, и несколько фальшивых блондинок; мы даже не смогли протиснуться к дверям. Было слышно, как внутри Насильник поет "Враги сожгли родную хату".
Впервые за вечер Азизян стал выказывать признаки нетерпения. Отступив от нас на два шага, он забормотал себе под нос заклинания, словно хотел превратить сброд из-под кабака в лемуров. "Вечно, блядь, вечно...ебал я в рот ваши праздники", - только и можно было разобрать. Нападающего тоже уже явно влекли домой бутылки и салаты. Я не нервничал, но давно созрел для Джо Долана и выпивки в спокойной атмосфэре. С этого вообще и надо было начинать. Ведь 9-е мая праздник не одних фронтовиков, древние римляне справляли в этот день Лемурии, воздавая почести живым мертвецам - лемурам, кстати. Везде кругом бухают сыны полка, и все соски сегодня вечером пребывают в их компаниях. Что нам до них?
Постепенно истерика Азизяна пошла на убыль, он снова приблизился к нам. Пока мы курили за кустами у вкопанного в землю фонаря, лабухи кончили играть, и на крыльце "Хмеля" появился Насильник. В очках, белой рубашке и с бородкой - он был похож на инакомыслящего. При виде Насильника настала очередь Нападающего. "Уйдем отсюда, бо он сейчас нас заметит", - теперь задергался этот головастик. Не было сил возражать: уйдем так уйдем. "Бо!" удивительное свойство украинской интеллигенции в момент волнения употреблять ужасные идиомы: "насыпать" супа, "позычать" денег обгоняет мой ум на миллион световых лет.
Мы отправились к заведению, возле которого, как правило, завершались все наши бесплодные прогулки - к ресторану "Русь". Всам кабак, как таковой, нас снова не пустили, тогда мы попробовали пробраться в бар. Туда как раз запускали тех, кто подтянулся раньше нас. Дверь снова захлопнулась у нас перед носом. Только и успел я разлить, что музыку. "Бэль Эпок" шпарили "Бама-ламу". В посещаемом арабами и неграми "березовом баре" не играли в День Победы песен о войне.
"Так, хлопцы, шо вам здесь надо?" - непонятно откуда выросли два этих типа. Место было не очень освещенное, но я сумел их рассмотреть. Один был коренастый, с длинными руками и на коротких ножках, - кажется, он носил каблучки, - с вытянутым носом и ртом до ушей. Второй торчал за его сутулой спиною - длинный, носатый и лысый спереди, он выговаривал "эль" вместо "р". Голос первого звучал молодо и совестливо, как у артиста Леонида Быкова. Вот и дождались - два пьяных украинских лемура приебались к нам, вместо барышень. Вероятно они были "какие-нибудь менты", или вообще говно дружинники.