Тогдашний китайский император Даогуан осознавал всю пагубность для своих подданных опиекурения – оно приводило к подрыву здоровья населения, разложению нравов, разорению ремесленников, упадку дисциплины в армии. Император потребовал от британских и американских торговцев прекращения опиумной торговли. У них были конфискованы наличные запасы опиума (свыше 20 тысяч ящиков) и уничтожены.
Правительство Британии тотчас объявило его действия незаконными и послало к китайским берегам эскадру. В апреле 1840 года британское правительство официально объявило Китаю войну, получившую название Первой опиумной войны.
Китайское правительство, боясь разгрома, пошло на уступки. Однако британцам так и не удалось добиться формальной легализации ввоза опиума в Китай, хотя контрабандная торговля фактически не запрещалась. Чтобы легализовать ее, британцы и американцы развязали Вторую опиумную войну.
Тем временем в стране и так шла гражданская война. Образовалось Тайпинское государство, которое мечтало отъединиться от императорского Китая. Отягощенный заботами Сянфэн совершенно перестал обращать внимание на те вещи, которые творились в его дворце.
А между тем на его наложниц напал истинный мор! Ланьэр так увлеклась химией и особенно – изготовлением растительных ядов, что непрестанно пробовала новые и новые способы умерщвления на своих бывших приятельницах по Запретному двору. При этом коварная красавица была так ласкова и приветлива со всеми, что никому и в голову не могло прийти, что каждый персик, каждый цветок, каждый шелковый платок, принятые из ее рук, смертоносны. Некоторым, правда, казалось странным, почему Ланьэр все время носит перчатки. Она уверяла, что заботится о нежности и мягкости своей кожи, но на самом деле боялась отравиться своими же изделиями: ведь яд мог поразить и ее. Тем временем наложницы, а также евнухи, которые хоть чем-то не угодили Ланьэр, продолжали умирать, а искусство Ланьэр становилось все более отточенным и опасным.
Положение в стране стало настолько тяжелым, что император начал беспокоиться о своей жизни, о своей семье. Британцы, да и его собственный брат Кун, который пытался налаживать отношения с «проклятыми белыми дьяволами» и верил, что они сильнее «детей драконов», вполне могли подослать к Сянфэну наемных убийц. Во всем мире император безоговорочно верил теперь только трем людям: прежде всего сыну (однако тот был еще младенец, от него помощи никакой) и своей жене, императрице Цыциан. Третьей же особой, достойной его доверия, была Ланьэр. Сянфэн решил: если он погибнет, брат заберет царство у сына. Значит, должны быть назначены регентши. Конечно, это будут Цыциан… а также Ланьэр, как мать ребенка. А поскольку регентшей при сыне императора может быть только императрица, Ланьэр получила этот титул, не став женой Сянфэна.
Отныне ее звали Цыси, что означало – Западная императрица.
Императрица Цыси. Но не жена императора…
Это привело Ланьэр в исступление.
Конечно, ее новое имя красиво, но она должна быть единственной! Она ни с кем не желает делить власть над императором!
Казалось бы, она так набила руку на изготовлении хитрых ядов, что запросто могла бы избавиться от Цыциан. Однако в Поднебесной существовал старинный жестокий обычай: если Сын Неба называл императрицей не только жену, но и возвысившуюся наложницу (такие случаи бывали в истории), то в случае смерти императрицы наложница должна быть убита рукой самого Сына Неба и уложена в могилу госпожи. Ведь она считалась как бы тенью императрицы, а тень не может жить самостоятельно… Поэтому – хочешь не хочешь! – а Цыси приходилось даже беречь Цыциан. А та была такая ласковая, так привязалась к Тунчжи и Цыси, даже называла ее младшей сестрой.
«Ну какая жалость, что ты – жена моего императора! – иногда с тоской думала Цыси. – Какая жалость, что ты – преграда на пути моем и я ненавижу тебя! Я бы хотела любить тебя, как сестру!»
Любить Цыциан как сестру не получалось – слишком уж привязан к ней был Сянфэн.
Удивительно, конечно, как Цыси находила время для ненависти. Жизнь была такая тяжелая! Война шла по-прежнему, императору с небольшим двором пришлось бежать из столицы, чтобы не попасть в плен к британцам. Скрывались сначала в горах, потом решили на лодках переправиться под защиту армии Су Шуня, возглавлявшего императорские военные силы.
От перенесенных страданий, от унижений с императором что-то произошло. Он резко постарел. Буйные игры нефритового стержня в пещере наслаждений все меньше его занимали. Он с каждым днем все сильнее отдалялся от Цыси и привязывался к Цыциан. Часто они сидели вдвоем, а между ними всегда сидел Тунчжи, прижимаясь то к отцу, то к императрице…
Ревность дурманила разум Цыси. Ревность и зависть. Но вдруг сквозь их ядовитый дым прорвалась, подобно дуновению свежего ветерка, трезвая мысль: а ведь если она, Цыси, по какой-то причине умрет, императрица не будет убита! Она проживет долгую и счастливую жизнь. И ей будут принадлежать не только император, но и Тунчжи…
Цыси ушла на своих неперебинтованных, неизуродованных, хоть и маленьких, но крепких маньчжурских ногах далеко в горы и долго сидела на какой-то скале, подставив лицо ветру и солнцу и не заботясь о том, что ее нежная кожа обветрится. Потом огляделась. Не такие уж они бесплодные, эти камни! Кое-какая трава пробивается меж ними. Цыси еще немного погуляла, потом вернулась в небольшой дворец, где ютился теперь двор, и, подав на ночь императору целебный отвар (он мучился головными болями, от которых долго не мог заснуть), смиренно прикорнула на циновке у входа в государеву опочивальню, в которой лежали вместе Сянфэн, Цыциан и Тунчжи. Долго-долго Цыси не спалось, она принялась вспоминать стихи, которые знала. Однако любовные вирши не шли на ум – только вот это, которое случайно задержалось в памяти:
Цыси знала, что с нынешней ночи эти стихи станут ее любимыми.
Утром отправились в путь, хотя голова у императора болела пуще прежнего, да еще и кружиться начала. Однако оставаться дольше в горном дворце было небезопасно – с часу на час здесь могли появиться британцы, проклятые белые дьяволы…
Добрались до реки, разместились в заранее приготовленных лодках, отчалили. Цыси сидела в отдельной лодке с другими служанками.
Императрица – с ее сыном и императором, а она со служанками!
Когда были уже посередине реки, Цыси вдруг ахнула и опрокинулась на спину.
– Западная императрица Цы умирает! – загомонили служанки.
Тунчжи услышал это и принялся громко плакать. Сянфэн приказал направить его лодку к лодке Цыси. И увидел, что она лежит недвижимо, что она смертельно бледна… Тунжи рыдал все громче. Встревоженный император поднялся и начал перебираться из своей лодки в лодку Цыси. Но вдруг голова у него так закружилась, что он покачнулся – и упал в воду. Тяжелые шелковые одежды мигом набрякли водой и потянули его в глубину.
– Водный Дракон забрал Сына Неба!
Спасать тех, кто угоден Водному Дракону, – грех… И как там в стихах:
Вот уж нет! Умчаться-то он умчался, а вот насчет жизненной силы… Не он, а одна из наложниц Желтого императора взяла его силу! Опоила его ядовитым зельем и рассчитала гибель государя, как великий математик и астроном древности Го Шоуцзин рассчитал свой «Шоуши ли», что значит «Календарь, дающий время»…
После гибели Сянфэна было достигнуто перемирие с британцами. Его брат Кун принес клятву верности наследнику Тунчжи и мечтал сделаться регентом, однако место было уже занято двумя регентшами. Правда, скоро осталась только одна. Вторая умерла. Но нет, отнюдь не Цыси, которая едва не покинула сей мир во время переправы через реку.
Цыси на диво быстро выздоровела и, поплакав положенное время по императору, посвятила себя сыну – и делам государства. Никто не удивлялся, что Западная императрица сама дает советы советникам. Она была умна и хитра, к тому же постепенно укоренилось мнение, будто у нее настолько дурной глаз, что спорить с ней опасно. Можно с жизнью проститься!
Поэтому никто не спорил.
Поэтому никто не спорил.
А вот Цыциан, видимо, не смогла пережить смерти мужа. Она чахла со дня на день, и как-то утром ее нашли мертвой. Странная болезнь очень быстро свела ее в могилу. Коварная, всегда улыбающаяся Цыси, конечно, могла бы кое-что сказать о причинах ее болезни, но предпочитала молчать.
С этого времени Цыси официально получила титул Великой императрицы и стала зваться Цыси Тайхоу – Вдовствующая императрица Цыси. И традиционным кличем «Ваньсуй!» (что означало пожелание десяти тысяч лет жизни) приветствовали теперь ее!
Итак, она получила то, что хотела.
Конечно, Цыси понимала, что безграничная власть ее – лишь до поры до времени, пока не повзрослеет сын, однако пользовалась ею как могла.
Некоторые обычаи, которые она ввела, казались добрым людям попранием всех основ. Мужчина может позволить себе многое, но женщина… даже если она императрица… Сначала слухам о распутстве Цыси не верили, потом кое-где поднялся ропот. Однако Цыси ловко умела выворачиваться из самых трудных ситуаций. И когда осмелевший от военных успехов полководец Су Шунь начал упрекать императрицу в безнравственном поведении, она просто-напросто прочла ему старинные стихи:
Более ее не интересовало мнение Су Шуня. Позволить читать ей нотации какому-то военачальнику (тем более такому, который норовил вступить в переговоры с британцами и даже заводил речи о том, что Поднебесной пора жить по законам западного мира!) Цыси не намеревалась. Поэтому Су Шунь был обвинен в государственной измене и отправлен к своим предкам, которые, конечно, были рады встретиться с ним на небесах.
Некоторое время Цыси жила спокойно. Она наслаждалась абсолютной властью, возможностью делать все, что захочется (она увлекалась традиционной китайской живописью, музыкой, верховой ездой и стрельбой из лука), любовью сына для души и сердца, а для тела – любовью многочисленных мужчин, которых сама для себя выбирала… так же тщательно, как выбирала броши и серьги для своих многочисленных нарядов.
О, ее наряды…
Для повседневной носки у нее имелось триста платьев-халатов, которые хранились в лакированных коробках, обвязанных желтым шелком. Каждый халат отделывался жемчугами и нефритом. Чаще всего Цыси надевала халат из бледно-зеленого атласа, расшитого иероглифом «долголетие» и покрытого драгоценными камнями. Поверх набрасывала накидку в виде сетки, сшитую из жемчугов и отделанную кисточками из нефрита. Накидка затягивалась двумя нефритовыми пряжками. На правом плече с верхней пуговицы свисал шнурок с восемнадцатью большими жемчужинами, отделенными друг от друга плоскими кусочками прозрачного зеленого нефрита. Возле этой же пуговицы был прикреплен огромный рубин, от которого спускалась желтая шелковая кисточка, увенчанная еще двумя крупными жемчужинами.
Однажды, готовясь к встрече с иностранными дипломатами, она придирчиво перебрала тридцать халатов. Осмотрев их, Цыси сочла, что ни один из них не годится для данного случая, и велела принести другие. Наконец выбрала голубой, на котором было вышито сто драгоценных бабочек. Ее руки украшали два браслета: один из жемчуга, другой – из нефрита. На пальцах было несколько нефритовых колец. На браслетах и кольцах тоже были изображены бабочки.
Чтобы предохранить длинные ногти на средних пальцах и мизинцах обеих рук, Цыси надевала драгоценные наконечники – этакие футляры длиною до восьми сантиметров.
Одна придворная дама Цыси оставила дивное описание ее туалета, оценить которое сможет только женщина:
«Ее величество ввела меня в комнату, где показала мне свои драгоценности. С трех сторон эта комната от пола до потолка была заставлена полками, на которых находилось большое количество коробок из черного лака – в них хранились всевозможные драгоценности. Ее величество, указывая на один из рядов коробок, расположенных с правой стороны комнаты, сказала: „Здесь я храню самые любимые украшения – их я ношу ежедневно, а в остальных коробках находятся украшения, которые я ношу только в особых случаях. В этой комнате около трех тысяч коробок с драгоценностями. Еще больше коробок находится в другой комнате, которая охраняется“.
Мне было предложено принести пять коробок, стоявших в первом ряду на полке, и поставить на стол. Она открыла первую из них, и я увидела необычайной красоты пион, сделанный из коралла и нефрита. Его лепестки дрожали, словно у живого цветка. Цыси прикрепила пион к наколке на голове. Затем она открыла другую коробку и вынула из нее великолепную бабочку, тоже из коралла и нефрита. В двух коробках находились золотые браслеты и кольца, отделанные жемчугом и нефритом. В последних двух коробках были ожерелья из жемчуга.
Таких изумительных вещей я никогда не видела. Одна из фрейлин принесла несколько платьев-халатов для выбора. Ее величество осмотрела эти халаты и сказала, что ни один из них ей не подходит, и велела их унести. Я бросила взгляд на халаты и поразилась их совершенной красотой, удивительной расцветкой и красочной вышивкой. Вскоре та же фрейлина вернулась с еще большим количеством халатов, из которых Цыси выбрала один – цвета морской волны, расшитый белыми аистами. Она надела его и, осмотрев себя в зеркале, решила, что нефритовая бабочка ей не подойдет, сказав при этом мне: «Вы видите, я очень щепетильна даже к мелочам. Нефритовая бабочка слишком зеленая, и она безобразит мой халат. Положите ее обратно в коробку и принесите мне жемчужного аиста из коробки номер тридцать пять».
Я направилась в комнату, где находились драгоценности, к счастью, быстро нашла коробку № 35 и принесла ее Цыси. Она открыла коробку, взяла аиста, сделанного из жемчуга и обрамленного серебром, и приколола к волосам. Затем надела короткий, розового цвета жакет, разукрашенный вышивками аиста. На ее носовом платке и туфлях тоже были вышиты аисты. Знаменитый головной убор Цыси украшали 3500 жемчугов, различных по размеру и по форме, изумительного цвета. Когда ее величество полностью облачилась в свои наряды, она выглядела словно «дама-аист».
Ах, как прекрасна была бы жизнь этой женщины, если бы она могла только заниматься живописью и любовью, читать стихи и подбирать украшения к нарядам! Как была бы прекрасна ее жизнь, если бы она была способна наслаждаться ею!
Но она была отравлена ядом… нет, не собственного изготовления. Ядом ревности.
Ну да, она полюбила, полюбила, полюбила! Ее возлюбленным стал… евнух.
О да, жизнь порою смеется над нами очень «весело»!
Евнухи при китайском императорском дворе были всегда, еще при первом монархе из династии Чжоу, в 1050 году до нашей эры. Процедуре гунсин, кастрации, сначала подвергали только пленных хорошего происхождения, но со временем бедные благородные семьи сами стали поставлять красивых мальчиков на должность лиогунянь – жертвы императорского дворца. Эта жертва хорошо вознаграждалась, а начиная примерно с 250 года до н. э., когда императоры стали заводить все больше наложниц, в связи с чем для службы в гаремах требовалось все больше евнухов, спрос на таких мальчиков все возрастал и возрастал. Для людей низкого происхождения это был один из немногих путей к вершинам власти. Евнух (старший) был все время при особе императора, знал его интимнейшие желания и тайны. Он был доверенным лицом, потому нет ничего удивительного, что многие евнухи занимали ключевые позиции в государстве. Иногда они становились фактически вторыми лицами в Срединной империи.
Существовало три вида кастрации: полная утрата половых органов, удаление только пениса и удаление яичек. В случае полной утраты после заживления раны в оставшееся отверстие вставлялась металлическая, бамбуковая или соломенная трубка для облегчения мочеиспускания. Такая трубка была необходима и во втором случае, когда у евнухов сохранялись лишь яички (поскольку они нередко испытывали сексуальное желание, через трубку происходил и отток семенной жидкости). В позднейшие времена, когда появились каучуковые сексуальные принадлежности, семенная жидкость выводилась через искусственный пенис – приспособление, которое помогало евнухам, вступившим в брак, вести подобие интимной жизни. В третий разряд кастратов-мужчин, у которых удаляли только яички (отрезанием, прижиганием или перетягиванием), входили те, кому операцию делали в качестве наказания, а также военнопленные.