И хотя боль от случившегося продолжала терзать душу Федора с неослабевающей силой, мимолетное участие со стороны несколько смягчило ее остроту. Значит, еще не все конченые уроды. Значит, еще есть надежда на то, что кто-то сейчас, помимо него, ищет Веру и, может быть, найдет. Он ежеминутно ждал звонка из дома и хорошо представлял себе, как ждут там его звонка. Но что он мог им сообщить?..
Уже настала ночная темень, а они с Вадимом продолжали методично объезжать все окрестные с Медногорском поселки и придорожные гостиницы. Взяв себя в руки, чтобы никто не мог догадаться об истинной причине поиска неизвестных отморозков – он уже успел догадаться, что ее, учитывая некоторые обстоятельства, следует скрывать, – Федор на этот счет придумал несколько разных версий.
Заехав на одну из заправок, якобы чтобы долить бензина, он мимоходом поинтересовался тремя иномарками.
– …Да тут такое дело… – доверительно, приглушенным голосом повествовал он. – Были на рыбалке, на Микулиной речке. Едем вдоль берега, гляжу – впереди парни на трех тачках погнали. Тоже, видать, не клевало, вот они и сорвались. А у берега валяется навороченная мобила тыщ за пятнадцать. Видать, потеряли. Ну, думаю, надо ребятишкам вернуть… А как их сыщешь?
– Ну, взяли бы себе… – улыбнувшись, тоже вполголоса заметила кассирша. – Раз такие мобилы теряют, значит, с голода не умрут.
– Да тут у меня свой интерес появился. Я так смекаю, парни из каких-то верхов. Видать, имеют и связи, и прихваты… А у меня, понимаете, мой охломон залетел под следствие за хулиганку. Ну… подумалось, может быть, люди поспособствовали бы? Кто знает?
Понимающе кивнув, кассирша сокрушенно развела руками – таких она не припоминала.
Продолжая колесить по окрестностям губернского центра в совершенно несбыточной надежде увидеть Веру стоящей где-нибудь на обочине, они заезжали на все попадавшиеся на глаза автозаправки. Уже почти под утро, совершенно измученные, они заглянули на большую АЗС, которая находилась, по сути, уже в городской черте. Насколько мог припомнить Федор, этот микрорайон, изобилующий новостройками, назывался Зубовским, по названию деревеньки, уже давно поглощенной растущим городом.
Выслушав его байку насчет потерянной мобилы, девушка на кассе кивнула:
– Да, они у нас тут иногда бывают… – и, поморщившись, добавила. – Только, мне кажется, никакой благодарности вы от них не дождетесь. Такие свиньи!.. Ведут себя как последнее хамье – нагло, вызывающе, руки распускают… Так что, лучше их не ищите – вам же спокойнее будет.
Поблагодарив девушку, Федор вышел на улицу и на вопросительный взгляд Вадима коротко уведомил:
– Едем домой. А то как бы за рулем не уснуть – еще беды кому-то наделаем. А рассветет – поедем снова.
Вздохнув, Вадим включил передачу, и они поехали обратно в сторону Наковальского.
Глава 2
Веру нашел ранним утром на обочине одной из пригородных дорог проезжавший по ней на своей «Ниве» фермер из района, который с женой направлялся на железнодорожный вокзал встречать родственника, приехавшего погостить из Москвы. Девушка, придя в себя, с трудом выбралась на обочину.
Случившееся было, как кошмарный сон – нападение на них с Виктором, поездка в неизвестность с пьяными, гнусными отморозками, зверское избиение за то, что посмела сопротивляться. Но Вера иначе и не могла. Поддаться по доброй воле этим ублюдкам? Ни за что и никогда! И в машине, и в лесу, куда ее привезла эта шакалья стая, она отбивалась до последнего. За это ее били ногами – долго и озверело. Потом, изнасиловав, избили еще куда более жестоко. В себя она пришла только на рассвете, когда на соседних соснах раздались крики проснувшихся птиц.
Испытывая боль от каждого движения, девушка буквально поползла на шум машин, доносящийся от дороги, невидимой за деревьями. Когда она взобралась на обочину шоссе, невдалеке послышался приближающийся шум мотора, который замер на месте после пронзительного визга тормозов. Послышались чьи-то голоса.
– Господи! Да что же это делается-то?! – подбегая к ней, причитала какая-то женщина.
Какие-то незнакомые люди подняли ее с колючей, срезанной тракторной косилкой стерни и положили на задний диван «Нивы», после чего машина вновь помчалась по дороге. Потом ее снова подняли, положили на носилки и куда-то понесли. Ее обследовали врачи, сделали какие-то уколы, забинтовали голову, к вене подключили капельницу. Часа два спустя в больничную палату буквально вбежали отец и мать, оба осунувшиеся, с побледневшими лицами, с кругами у глаз от бессонницы и тревоги.
Мать, рыдая, обняла дочь, безучастно взирающую на родителей, а отец, хмуро глядя в окно, хрипловато уговаривал:
– Ладно, мать, не надо причитаний! Уж хоть живая, и то – слава богу. А с этой швалью я сам разберусь. Ты, дочка, держись. Всякое в жизни бывает… Пока человек живой – все можно и исправить, и поправить. Главное – не падать духом.
– Что с Витей? – с трудом двигая разбитыми, распухшими губами, чуть слышно произнесла Вера.
– Жив он, жив! – поспешила заверить мать, торопливо утирая слезы. – Он в больнице, врачи говорят, состояние стабильное. Так что… Все будет хорошо…
Федору вскоре пришлось уехать – его ждала работа. Школьный трудовик, он и во время каникул был постоянно востребован. Людмила осталась с дочерью, по телефону договорившись с начальницей о трехдневном отгуле, пообещав потом отработать в счет выходных.
Ближе к обеду в палате Веры появился темноволосый гражданин с кожаной папкой, набитой бумагами. Он представился как дознаватель, который должен провести расследование случившегося. Безучастно глядя перед собой, Вера с трудом находила в себе силы, чтобы отвечать на вопросы, иные из которых вызывали ее крайнее внутреннее неприятие. Визитера интересовало, сколько человек участвовало в изнасиловании, было ли это с ее стороны добровольным, как долго все происходило, запомнила ли Вера своих мучителей, как их имена, не встречалась ли с ними ранее…
Девушка сообщила, что насильники своих лиц не скрывали и поэтому опознать их она сможет. Запомнила, что одного из них звали Романом, а еще одного Казбеком. Когда ее в лесу вытащили из машины, один из подонков – тот самый качок в черной майке – заорал, что сегодня первым будет он.
– Ты чё, Ромаха? Оборзел совсем? – кричал другой. – Сегодня я первый. Ты был прошлый раз.
– Прошлый раз первым был Казбек! – размахивая руками, продолжал орать качок.
Воспользовавшись тем, что подонки отвлеклись, Вера неожиданно укусила за руку одного из тех, кто ее удерживал. Тот, взвыв от боли, выпустил ее запястье. С силой вырвав руку у другого, девушка попыталась бежать, но негодяи, опомнившись, ринулись ей вслед и без труда догнали.
– Ах ты, сука! – держась за укушенную кисть, прошипел отморозок и с размаху ударил девушку кулаком в сплетение.
У Веры потемнело в глазах, и дальнейшее она воспринимала уже, как сквозь сон, тяжкий и запутанный. Ее бросили на землю и стали избивать ногами…
Мать, сидя неподалеку, с трудом сдерживала себя, чтобы вновь не расплакаться. Для нее было невыносимой мукой слушать о пережитом дочерью.
Когда дознаватель, наконец, ушел, в палате появилась медсестра – худая тетка с желтоватым недобрым лицом и язвительной ухмылочкой, которая поменяла на капельнице флакон с лекарством.
– Что, мамаша, – скрипучим голосом спросила она, – не уберегла свою дочку? Приглядывать надо было лучше. А то они, эти вертихвостки, задирают перед кем ни попадя подол, а потом из-за этого парни в тюрьму садятся…
– О чем вы говорите?! – у Людмилы от возмущения даже перехватило дыхание. – Да как вы смеете? Она скромная и порядочная, у нее жениха чуть не убили, она сама чуть жива осталась…
– Ой, да ла-а-а-дно… – прогнусавила та, выходя из палаты. – Знаем мы вас, честных и невинных…
Повернувшись к дочери, Людмила увидела на ее лице слезы.
– Мам, забери меня домой!.. – прошептала Вера. – Я не хочу здесь быть. Здесь все такие злые… За что она так?!
– Ладно, дочка, я сейчас поговорю с врачами… – Людмила вытерла ей слезы и вышла в коридор.
Увидев проходившего мимо врача, который проводил осмотр Веры, она остановила его и спросила, нельзя ли перевести дочь в их районную больницу. Тот недоуменно пожал плечами.
– Вообще-то, ее сейчас транспортировать было бы нежелательно – могут быть осложнения… Вот дня через два можем перевести и к вам в Наковальское. А что за спешка такая?
Не желая выглядеть склочницей, Людмила в общих чертах рассказала о реакции Веры на слова медсестры.
– …Я боюсь, что при таком отношении к ней моя дочь вообще не встанет на ноги… Если только ей не станет еще хуже, – добавила она.
Услышав о медсестре, врач сердито нахмурился: «Вот перечница чертова, мать ее…»
– Знаете, – досадливо поморщившись, врач тронул Людмилу за рукав, – я распоряжусь, чтобы она в палате вашей дочери больше не появлялась. Между нами говоря, я бы ее давно с треском уволил – вот она где у меня сидит! Но она тут кое-кому доводится родней, и мне приходится терпеть, пока сама не уйдет на пенсию. Но к Вере она больше подходить не будет.
– Но почему она так недобро настроена по отношению именно к моей дочери? – Людмила недоуменно развела руками. – Чем ей моя девочка так досадила?
– Видите ли, два года назад ее сын, бездельник и пропойца, за участие в групповухе сел на восемь лет. Представьте себе, трое пьяных дебилов, которым под тридцать, напали на школьницу. Пострадавшая осталась инвалидом. Вот он теперь мамаше пишет из тюрьмы жалобные письма, а она бегает по адвокатам, все надеется добиться его освобождения, да поедом ест тех, кто, по ее мнению, виноват в случившемся с ее сыночком… Но она больше у вас не появится – обещаю. Кстати, это жениха Веры с травмой головы положили в реанимацию?
– А он тоже здесь? – удивилась Людмила.
– Да, в соседнем корпусе… – врач кивнул головой куда-то влево. – Лежит под аппаратом искусственной вентиляции легких. Вообще, конечно, случай очень тяжелый. Из-за удара у него произошло обширное внутричерепное кровоизлияние, нарушены многие функции мозга. Так что, даже если он и выживет, очень трудно будет надеяться на полное выздоровление.
– Только Вере ничего об этом, пожалуйста, не говорите… – смахнув вновь выступившие слезы, Людмила умоляюще прижала руки к груди. – Она ведь первое, что спросила, жив ли Витя.
– Ну, это само собой! – заверил ее врач, с озабоченным видом направляясь в ординаторскую.
Свое слово он сдержал – желчная стерва в палате Веры больше не появилась. Проводила процедуры теперь молодая девчушка, недавняя выпускница медучилища. К вечеру состояние Веры несколько улучшилось, и Людмила начала подумывать, не сходить ли в соседний корпус, посмотреть, как там Виктор. При нем наверняка дежурила Ольга, и обе матери могли бы хоть морально поддержать друг друга. О том, что Виктор в этой же областной больнице, Людмила дочери говорить не стала. Зачем ее сейчас волновать… А вот как только парню станет лучше, она сразу же сообщит Вере эту радостную новость.
Придумав подходящий повод, она направилась к двери, и тут… Чуть не нос к носу столкнулась со склочницей, которая, несмотря на запреты врача, вновь появилась в палате. При виде ее Вера сразу же сжалась в комок, как будто в палату пожаловала сама смерть. А та, что-то бурча себе под нос, начала рыться в стеклянном шкафу. Наконец, взяв какую-то кювету, медсестра направилась к выходу. Людмила внутренне перевела дух, надеясь, что та так же молча покинет палату. Но она ошиблась. Старая скандалистка знала, как лучше всего нанести удар. Уже выходя из палаты, она обернулась:
– Что, нажаловалась на меня заведующему отделением? Вот тебя за это бог и наказал. Вон, вашего женишка только что в морг повезли вперед ногами. Венки идите покупайте…
Людмила испуганно оглянулась. Отбросив одеяло, Вера с отчаянным стоном:
– Витя! Витя! Нет!.. – поднялась с постели и, волоча за собой шланг системы гемодиализа, подключенный к ее вене, бросилась к выходу.
Стойка с флаконом лекарственного раствора с грохотом упала, а девушка, сделав пару шагов, внезапно замерла с остановившимся взглядом. Если бы не успевшая подбежать к ней Людмила, она бы неминуемо рухнула на пол. С трудом уложив дочь на кровать, она вдруг поняла, что Вера не дышит. Выбежав в коридор, Людмила отчаянно закричала:
– Врача! Срочно врача! Помогите кто-нибудь!
Из ординаторской опрометью примчалась молодая медсестра и, проверив пульс, начала спешно делать массаж сердца. Менее чем через минуту в палату прибежал и врач. Тут же подле Веры началась суета с уколами, с дефибриллятором, с какими-то другими реанимационными манипуляциями. Людмила стояла, глядя на медиков, и ждала, когда же они скажут, что все в порядке, что, слава богу, обошлось… Когда? Когда?! Но шли минуты, а усилия врачей результата не давали. Наконец, выпрямившись, врач устало махнул рукой.
– Все… Вы сами видите – мы сделали все, что могли. Что ж вы не углядели и позволили ей встать? – он укоризненно покачал головой.
– Я просто не успела, – еле смогла выдавить из пересохшего горла Людмила. – Когда эта… женщина пришла сюда и сказала, что ее жених умер, она сразу подхватилась и…
Дрожа всем телом, она безудержно заплакала.
– Что? Козялло опять сюда приходила?! – врач сокрушенно всплеснул руками. – Вот сволочь! Я же ей приказал и близко не подходить к этой палате! Ну, тварь…
Видеть свою дочь, лежащей с лицом, накрытым простыней, Людмила больше не могла и, закрыв глаза руками, выбежала из палаты, наткнувшись на кого-то в коридоре.
– Извините… – всхлипнула она и тут увидела перед собой все ту же склочницу.
– Ах ты, гнусная гадина! – как тигрица вцепившись ей в волосы, Людмила ударила медсестру головой о стену. – Это ты убила мою дочь! Ты! Ты! Ты! – плача навзрыд, громко кричала она.
Та истошно визжала, а она все била и била ее головой о стену, о подлокотник стоявшего рядом кресла, о дверную притолоку… Выбежавшие на шум врачи с трудом оторвали ее от медсестры и оттащили в сторону. Та, достав из кармана платочек, утерла сочащуюся из носа кровь и, промокнув ссадину на лбу, истерически завопила:
– Так тебе и надо, сука! А я тебя теперь еще и по судам затаскаю! Ты у меня в тюрьму сядешь! Я сейчас же вызову милицию!
– Зря вы с ней связались! – отпуская Людмилу, тяжело вздохнул врач. – У нас ее тут меж собой только Ведьмой и зовут. Боюсь, немало она вам доставит неприятностей…
В больницу и в самом деле очень скоро прибыл милицейский наряд. Правда, выяснив, в чем дело, милицейские ограничились составлением протокола и уведомлением Людмилы о том, чтобы та в ближайшее время пределов своего района не покидала, поскольку происшедшее вполне могло подпасть под статью уголовного кодекса, и судебное разбирательство было неизбежно. Несмотря на старания Козялло, которая усердно изображала из себя чуть ли не умирающую, опера забирать с собой ее обидчицу не стали.
Узнав о том, что тело дочери они получат только после патологоанатомической экспертизы, убитая горем Людмила отправилась на автовокзал. Вызывать мужа она не решилась – вдруг, узнав о смерти Веры, он в дороге в расстройстве допустит ошибку, и тогда уж действительно беды им не расхлебать. Взяв билет, она вдруг увидела Ольгу, сидящую в зале ожидания в черном траурном платке. Она подошла к ней, и женщины, обнявшись, сидели так до отбытия своего автобуса.
…Виктора и Веру хоронили в один день и в одной могиле. Провожать их пришел почти весь райцентр. Кое-кто приехал даже из соседних сел. О случившемся с молодой парой в день их помолвки знали все без исключения. После прощальных слов и отпевания, когда под плач близких гробы опустили в могилу, а на ней установили два креста, поднявшийся на табуретку мужчина пенсионного возраста – бывший школьный учитель, человек в Наковальском очень уважаемый, попросил всех на минуту задержаться.
– … Оба они учились у меня – Витя на три года раньше, потом Вера. Они могли бы стать прекрасной, замечательной парой… – Старик смахнул слезы. – Они наши земляки, которых убили какие-то негодяи. Убили цинично, глумливо, бросив этим вызов всем нашим людям. Я уверен, что это дело рук сынков тех, кто поставил себя выше закона и общественного мнения. Поэтому у меня есть опасение, что, как это у нас часто бывает, случившееся «спустят на тормозах». Этого допустить никак нельзя! И поэтому у меня ко всем просьба. Сейчас в столовой нашей третьей школы будет поминальный обед. Понятно, что все на нем присутствовать не смогут. Но я прошу вот о чем. Во дворе школы я буду собирать подписи под заявлением в Генеральную прокуратуру, чтобы это дело было взято под особый контроль. Иначе, если мы этого не сделаем, то, значит, согласимся с тем, что они – всевластные, что они – для нас цари и боги, а мы – безгласное быдло, с которым вольно поступать как заблагорассудится.
– Петр Васильевич! Придем! Все будем! – откликнулись десятки голосов, по большей части молодых.
Непривычная для Наковальского огромная, преимущественно траурно одетая толпа задвигалась, зашевелилась и, разбиваясь на мелкие, живые ручейки, начала покидать поселковое кладбище. К Петру Васильевичу приблизился официозно одетый гражданин с осанкой пингвина и, склонившись к его уху, негромко заговорил:
– Петр Васильевич, всецело уважая вас и чтя скорбь родителей, тем не менее хотел бы спросить: а у вас разрешение соответствующего органа власти на проведение объявленной вами акции есть? Понимаете…
Остановившись и измерив взглядом «законника», старый учитель саркастично улыбнулся.
– Эх, Аркашка, ты, Аркашка! Был Аркашкой, им и остался, хоть и вознесла тебя судьба до замов районного главы, хоть и положено теперь тебя звать Аркадием Геннадьевичем… Вот как в школе ты был безынициативным приспособленцем, чеховским Беликовым, живущим по принципу «кабы чего не вышло», так и сейчас живешь. Да ни у кого ничего я спрашивать не собирался и не собираюсь. Митинга там не будет – не паникуй. Просто люди будут подходить и ставить подписи. Только и всего.