Но ей вовсе этого не хотелось. Уехать в Бретань значило вновь окунуться в бесконечную серость прежних дней, которую еще можно было выносить, если ты не вкусил иного… если на тебе не останавливался, например, восхищенный королевский взгляд. Отныне это означало бы похоронить себя заживо и на веки вечные. Бофор погиб, и больше никто никогда туда за ней не приедет.
Возможно, однако, что именно так Луиза бы и поступила, если бы однажды ей не сообщили, что король ждет ее в своем кабинете, и немедленно. Мадемуазель де Керуаль поспешила на аудиенцию к Людовику XIV. Интересно, что ему от нее понадобилось?
В кабинете короля царила темнота. Над Сен-Жерменским замком повисли грозовые облака, такие черные, что пришлось зажечь свечи. В этой удушающей, несмотря на открытые окна, атмосфере Луизе стало не по себе.
Король был не один. В нескольких шагах от него, четко вырисовываясь на фоне оконного проема, стоял и явно чего-то ждал очень красивый, изящно одетый белокурый молодой человек. Когда Луиза его узнала, сердце ее перестало биться: это же был герцог Бэкингемский[60], близкий друг короля Карла II!
Пока Луиза склонялась в глубоком реверансе, король не сводил с нее изучающего взгляда. Можно сказать, он видел ее впервые и теперь удивлялся, как он не обратил внимания прежде на эту хрупкую красоту, утонченную грацию, совершенство восхитительного личика. Понадобился приезд англичанина, чтобы он открыл жемчужину, которая всегда была у него перед глазами.
– Мадемуазель, – произнес он наконец, когда девушка по его знаку поднялась. – Наш дорогой брат Карл II Английский направил к нам милорда герцога Бэкингемского с очень важной миссией, касающейся вас. Король желает, чтобы вы вошли в число придворных дам Ее Величества королевы Екатерины, в память о том, что вы пользовались большой любовью Мадам, его драгоценной сестры, а также и нашей. Что вы об этом думаете?
Луиза почувствовала, что ее переполняет радость. Значит, «он» ее не забыл, несмотря на свою утрату и всех тех женщин, что только и думают, как бы ему понравиться? Хорошо, она сообразила вовремя опустить глаза, чтобы король не догадался о том, что она – на вершине счастья.
– Я всего лишь скромная слуга Вашего Величества, – проговорила девушка, – и мой долг – подчиняться ему во всем. Я поступлю так, как вы прикажете.
Людовик XIV улыбнулся. Это простодушное послушание ему понравилось. Оно в будущем очень могло ему пригодиться. И король отпустил девушку, обласкав ее словами:
– Ступайте к себе, мадемуазель. Король вами доволен, и вскоре вас поставят в известность о нашем решении.
И это «вскоре» действительно не заставило себя ждать, ибо произошло следующей же ночью. В дверь мадемуазель де Керуаль тихонько постучали. Это был Лапорт, верный камердинер короля, а поскольку Луиза удивилась столь позднему визиту – было уже за полночь, – Лапорт сообщил, что ее вызывает король для немедленного разговора, который должен остаться в тайне.
Набросив темную накидку поверх ночной сорочки, встревоженная Луиза последовала за камердинером по каким-то незнакомым ей коридорам, внезапно открывшимся в толще стен. Через несколько мгновений она оказалась в кабинете короля, где на этот раз Людовик XIV был в одиночестве.
– Дорогое дитя, – сказал монарх, предлагая ей сесть. – Мы послали за вами в столь поздний час, чтобы иметь возможность побеседовать в полной безопасности. Вы поедете в Англию, как того желает король Карл, и будете выполнять с тем же усердием, как и при Мадам, возложенные на вас обязанности, связанные с вашим новым статусом фрейлины королевы Екатерины.
Луиза подтвердила, что она будет стараться изо всех сил, но у монарха имелись и другие соображения.
– Надеемся, что и там вы не забудете, что являетесь француженкой и подданной вашего короля. Уступая воле Карла II, мы лишь на время отправляем вас в Англию, но не отдаем насовсем. Нам необходимо быть с вами в тесном контакте, пока вы будете в Англии, как это происходило с Мадам, уехавшей навестить брата. Понятно, что именно мы от вас хотим?
Да, Луиза понимала. Требовалось, чтобы она играла примерно ту же роль, конечно, не столь официальную, как покойная Мадам, при Сен-Джеймсском дворе: роль тайной посланницы, секретного агента, проводящего в жизнь политику сближения двух стран, но роль, которая будет соответствовать ее скромному положению придворной дамы. Ничего обидного Луиза в этом не усмотрела, напротив: ей предоставлялась прекрасная возможность послужить как своему монарху, так и тому, кого она тайно любила, да ей и понравилась мысль стать «живым мостиком» между Францией и Англией.
– Сир, – тихо произнесла она, – я уже имела честь сообщить Вашему Величеству, что я – самая преданная из его подданных и навсегда ею останусь.
– Вот и прекрасно. У нас нет сомнений, что вы будете достойно представлять Францию при дворе королевы Екатерины. Но мы обязаны вас предостеречь: несмотря на дружелюбие к вам царственных персон, вы, француженка, да еще и католичка, можете почувствовать себя неуютно, ведь страна наводнена протестантами. И тогда вспомните о том, что наш посол Кольбер, маркиз де Круасси, получит специальные инструкции на ваш счет. И каждый раз, когда в этом возникнет необходимость, обращайтесь за помощью к нему.
– Хорошо, Сир!
Тогда Людовик XIV взял со стола конверт, запечатанный его личной печатью, и протянул девушке.
– В этом письме, которое вы уничтожите после того, как выучите его наизусть, содержатся первые директивы, касающиеся вашего поведения в Лондоне. А теперь ступайте к себе: завтра вы отбываете в Дьепп, где вас ожидает герцог Бэкингемский. Мы будем молить Бога, чтобы он хранил вас и помогал вам в служении, которое не всегда будет легким.
Луиза уже склонялась в реверансе, собираясь уйти, но тут король встал, обошел вокруг стола, сделал девушке знак подняться и, положив руки ей на плечи, отечески поцеловал в лоб.
– Я верю в вас, Луиза, – проговорил он, впервые не прибегая к обычному «мы». – Мадам очень вас любила. Точно так же, как и мы с вами любили ее. Нельзя, чтобы со смертью Мадам начатое ею дело осталось незавершенным. Именно вам выпала честь его продолжить.
Слезы брызнули из глаз Луизы, едва за ней закрылась дверь с горящими факелами по бокам, и по дороге, когда она тем же путем возвращалась в свою комнату, девушка продолжала плакать: теперь она знала, что готова немедленно броситься в огонь по малейшему знаку государя.
Утром после бессонной ночи – ведь ей нужно было привести свои дела в порядок и собрать вещи, – Луиза села в экипаж и отправилась по дороге в Нормандию, в конце которой ее ждало море и… король, которого она любила. Никогда небо не казалось ей таким синим, а море – сверкающим в лучах солнца, как в тот момент, когда перевозивший ее корабль заскользил по необозримой спокойной глади, никогда еще путешествие не было столь приятным, ведь ему сопутствовали любовь и надежда.
В Лондоне, пока мадемуазель де Керуаль дожидалась приема у королевы, ее поселили в доме министра иностранных дел лорда Арлингтона, который был католиком. Там она и встретилась впервые после своего приезда с королем.
Увидев девушку, Карл II разрыдался, поскольку Луиза напомнила ему о милой Кошечке, чьей тенью она была, пока ее госпожа сама не отправилась в мир теней. И эта братская и нежная тень, смиряя страстный порыв короля, порыв, который, возможно, отпугнул бы молоденькую бретонку, стала определяющей в их отношениях, где главное место было отдано сердцу, а не плоти.
Но очень скоро Луиза поняла, какую власть имеет она над Карлом II. Только чтобы перекинуться с ней парой слов, увидеть ее, король зачастил и утром, и вечером к министру, в доме которого жили весело: ужины, концерты, балы и праздники устраивались по любому поводу.
Арлингтон, который был в курсе сердечных дел короля, принадлежал к знаменитой группе из пяти министров, в обиходе называемой «Кабэл», потому что это слово состояло из первых букв их фамилий. Это были по порядку: Клиффорд, Арлингтон, Бэкингем, Эшли и Лодердейл. Вместе они пришли на смену прежнему канцлеру Эдварду Хайду, лорду Кларендону, впавшему в немилость благодаря леди Кастлмен, могущество которой оставалось незыблемым. Так король отблагодарил их за то, что после Бредского соглашения[61] к Англии отошло все Американское побережье, от Вирджинии до Новой Англии, с центром в Новом Амстердаме, переименованном в Нью-Йорк в честь брата короля[62].
Но эти горячие головы, члены «Кабэла», правили страной умело и старались извлечь выгоду для Англии при каждом представившемся случае.
Так, Арлингтон, игрок по своей натуре, решил сделать ставку на Луизу де Керуаль и заняться ее будущим, поскольку догадывался о грядущем возвышении бретонки. Итак, согласовав это с королем, он решил, что сам представит Луизу королеве Екатерине.
Уайтхолл, главная резиденция английских монархов, в те времена походил скорее не на дворец, а на кучку разнородных построек на берегу Темзы. Прежнее жилище архиепископов Йоркских, в 1530 году дворец обрел статус лондонской резиденции королей Англии. Величественное, без прикрас, главное здание ничем не напоминало грациозные французские замки. Напротив его окон когда-то высился эшафот, где по приказу Кромвеля был обезглавлен Карл I, отец Карла II, так что во дворце до сих пор витал зловещий дух, с которым не удавалось справиться ни роскошному убранству, ни праздничным увеселениям.
Да и сам Лондон являл собой картину, полную контрастов. Четырьмя годами раньше страшный пожар опустошил город, и в огне исчезли целые кварталы, на месте которых теперь стояли несколько уцелевших хижин да наспех возведенные деревянные постройки. Население очень сильно пострадало, тем более что незадолго до пожара на город обрушилась эпидемия чумы. Огонь спас столицу от заразы, но заставил заплатить страшную дань. И тем не менее Лондон поднимался из руин, люди жаждали радостей жизни, хотели дышать полной грудью. То же происходило и при дворе, и если двор Людовика XIV еще как-то удерживали от крайностей показная стыдливость и фальшивая добродетель, то в кругу Карла II все было иначе: под блестящим фасадом изысканной благопристойности скрывался самый настоящий разгул страстей. И только в редких случаях придворные, а именно таково было окружение королевы, не были захвачены лихорадочным вихрем наслаждений.
И вот в этом дворце и в этом городе лорд Арлингтон как-то вечером представил королеве Екатерине мадемуазель де Керуаль, которая должна была занять свое место среди ее фрейлин.
Видя, как перед ней склоняется это прехорошенькое создание, Екатерина Брагансская скривила губы в грустной улыбке. Уж слишком хорошо знала она своего любвеобильного супруга, чтобы не догадаться о причине появления при дворе прелестной француженки, бывшей фрейлины ее золовки. Именно Мадам способствовала в свое время воцарению других любовниц короля: наглой Барбары Палмер и блистательной Франциски Стюарт.
Но при виде девушки, склонившейся перед ней в глубоком реверансе, исполненном самой покорной почтительности и робкой, нежной улыбки, которой он сопровождался, бедная королева – увы, совсем не привлекательная в своем наряде из золотой парчи – не смогла уберечься от внезапно нахлынувшего чувства симпатии. В противоположность остальным бретонка не казалась вызывающей или высокомерной. По крайней мере, она была католичкой, и этого хватало, чтобы занять место в окружении королевы, горячо приверженной своей религии.
Удивление Екатерины возросло еще больше, когда она узнала от многочисленных дворцовых сплетниц, что вот уже несколько месяцев после своего приезда мадемуазель де Керуаль держит короля на почтительном расстоянии, и тот, несмотря на все его старания, еще ничего не добился. Это вселяло надежду, что, возможно, благодаря этой девушке, которая умудрилась так долго «манежить» своего настойчивого поклонника, в королевском окружении вскоре наступит эра целомудрия.
Но все объяснялось куда проще. Луиза не уступала, потому что не хотела уподобляться многочисленной своре королевских любовниц, которые ходили за королем по пятам. Да, все они пребывали на прежнем месте: олимпийская богиня герцогиня Кливлендская, божественная Стюарт и несносная Нелл Гвин, отвратительная плутовка, которая, похоже, задалась целью испортить жизнь француженке.
Когда Луиза приехала в Лондон, она с наивностью влюбленной подумала, что с ее появлением королевскому гарему придет конец, но очень скоро разочаровалась. Никто из дам не собирался ретироваться. Больше того: и Барбара Палмер, и Нелл Гвин, и Молл Дэвис (тоже актриса, еще до появления Нелл снискавшая расположение короля, к которой тот наведывался время от времени), и прекрасная Стюарт – все они чудесным образом объединились перед лицом грозящей опасности и решили вместе бороться с «выскочкой», к великой радости придворных.
И тогда Луиза по-настоящему опечалилась, отчасти потому, что узнала, как в свое время сопротивление Франциски Стюарт разожгло страсть короля, а может, и оттого, что ей стала известна печальная судьба красавицы Люси Уолтер, матери юного герцога Монмутского. Говорили, что король вступил с Люси в морганатический брак по протестантскому обряду, когда находился в ссылке, и потом она, брошенная монархом, вернулась в Париж умирать в нищете. Но главное – гордость не позволяла Луизе отдаться человеку, будь он хоть сам король, который не может лишиться ради нее даже малейшей прихоти.
Боже, до чего же ей было тягостно выносить ухаживания Карла! После представления ее королеве он не упускал случая, чтобы встретиться с ней, будь то в тенистом уголке сада или в сияющих огнями залах. Карл II не переставал ей твердить о своей любви и умолял отдаться ему, безумно ревнуя к другим кавалерам. Изящество Луизы, ее красота и очарование привлекали мужчин, и ходили слухи, что даже принц Оранский, далекий от утех двора, холодный и неприступный, не смог устоять перед ее прелестью.
Такое положение сохранялось почти год. Вот уже целый год велась «война в кружевах», в течение которой Карл II находился на грани безумия. Уже слишком явно посол Франции Кольбер де Круасси ощущал на своем лице ветерок отчуждения со стороны английского монарха. Дипломат не мог без волнения наблюдать за тем, что пламенная страсть короля остается без ответа. Первое время он сам советовал Луизе «манежить» царственного воздыхателя: дескать, негоже бывшей фрейлине Мадам при малейших знаках внимания прыгать в постель короля. Но он вовсе не советовал девушке оказывать королю упорное сопротивление, которое становилось опасным и ему не нравилось.
Кольбер де Круасси открылся маркизу де Сент-Эвремону, тонкому философу, изгнанному Людовиком XIV за его слишком откровенные суждения о частной жизни государя. Обосновавшись в Лондоне, маркиз вел привольную жизнь эпикурейца и посещал самых красивых женщин. С послом он был в приятельских отношениях и нередко давал ему дельные советы. С этим мудрым человеком Кольбер де Круасси и познакомил Луизу, как только тот появился в Лондоне, и они сразу стали друзьями.
Откровения посла его тоже обеспокоили, и он написал для «бунтарки» нечто вроде катехизиса, или наставления в вере, достойного старого либертина, коим он и являлся, катехизиса в форме письма, содержавшего ряд полезных, по крайней мере по мнению автора, советов, ибо в них сквозила вполне определенная мораль.
«Отдайтесь вполне вашим нежным устремлениям и не прислушивайтесь к голосу гордыни. Любовь и скромность? Условие скромности для меня однозначно: любить только одного человека в одно и то же время. Та, что любит единственного, дарит ему себя. Та же, что любит одновременно нескольких, – отдается. Разумное использование скромности, как любого блага, – похвально, злоупотребление же ею – постыдно».
К большому разочарованию философа, его своеобразная мораль, равно как и увещания, не возымели действия, и тогда Кольбер де Круасси решил взять дело в свои руки и заставить упрямицу внять голосу разума.
Однажды вечером он пригласил Луизу к себе, приняв ее в своем кабинете.
– Здесь находится, – начал он со вступления, указав на стопку бумаг, лежавших на столе, – письмо от Его Величества Людовика XIV. Государь обеспокоен, дорогое дитя, что за столько времени вам не удалось сколько-нибудь сблизиться с королем Карлом. Я бы даже сказал, он высказывает недовольство. И я недвусмысленно предупреждаю вас об опасности. Не думаете ли вы, дорогая Луиза, что пора начать действовать разумно?
– Что вы понимаете под «разумностью», ваша светлость? Должна ли я уступить королю, подобно всем этим женщинам, которые его осаждают и тем бесчестят двор?
– Не смешивайте прихоти с любовью. Король Карл вас любит, и вы это знаете. Никогда монарх не проявлял столько терпения! Подумайте, ведь стоит ему приказать, и вы подчинитесь под угрозой высылки из Англии. Он же только просит, а не приказывает. Что заставляет вас сомневаться в искренности его чувства?
– Как мне в нее поверить, если король продолжает держать возле себя все тех же Нелл Гвин, Молл Дэвис, Барбару Палмер и остальных?
– С герцогиней, от которой, впрочем, у него есть дети, он видится крайне редко. И еще реже с Молл Дэвис. А Нелл Гвин его забавляет своими простецкими ухватками. И потом, будем справедливы, Нелл держит его своей чувственностью, а король это ценит. Их связь может еще долго продлиться… если, конечно, другая фаворитка не отвратит его от актрисы.
– Мне ясно одно, – произнесла сердито Луиза. – Если я не уступлю, король продолжит вздыхать по мне в объятиях госпожи Гвин!
Кольбер де Круасси покачал головой.
– Я вовсе не уверен, что он продолжит по вам вздыхать. Может и устать, ведь терпения у него не больше, чем у его деда, покойного Генриха IV. Боюсь даже, что, обескураженный постоянными отказами, он разлюбит вас, да так, что вы и не заметите. Вам останется лишь подчиниться и уехать…