— Твоя лодка такая странная, — задумчиво произнесла она. — Ни мачты, ни руля… Можно взглянуть? — Девушка показала в сторону кабины.
Одинцов кивнул, и она забралась в пилотское кресло, поджав под себя стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый (он предусмотрительно опустил заднюю переборку), а ниже светился экран с яркой точкой, убежавшей уже на палец от берегов Ксайдена.
— Карта? — Ладошка Найлы скользнула по монитору, задев мимоходом торчавший рядом с ним опознаватель. Точка на экране исчезла. Одинцов протянул руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь.
— Этот огонек на карте всегда должен гореть, — объяснил он. — Точка показывает место, где мы находимся.
— Как интересно! — Найла несколько раз надавила торец опознавателя, наблюдая с детским любопытством, как огонек то вспыхивает, то пропадает на голубой океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая, потом подняла на Одинцова грустные глаза: — Карта очень маленькая, но я нашла Калитан… Мы так далеко от него! И с каждым днем все дальше и дальше…
Одинцов, сидевший на палубе у дверцы флаера, похлопал ее по обнаженному колену.
— Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест! — Он поднял глаза к небу, на котором загорались первые звезды. Где-то там, в безбрежной дали, сияло Солнце… Или оно еще не зажглось? Или уже погасло? Даже старый мудрый Виролайнен не знал, как соотносится время Там и Здесь, в Зазеркалье и на Земле.
— Откуда ты, Эльс?
Поколебавшись, он прикоснулся к экрану, к западной части Хайры:
— Вот моя родина. Слышала о такой земле — Хайра?
Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор:
— И впрямь очень далеко отсюда… Ты проплыл весь путь на своей лодке с крыльями?
— Нет. Собственно, это не лодка, Найла. Это птица. И она мчится по небу в десять… в двадцать раз быстрей твоего корабля!
Личико Найлы стало серьезным. Ей было, вероятно, лет восемнадцать, но иногда улыбка делала ее похожей на четырнадцатилетнюю девчонку. Теперь же, со скорбной морщинкой на лбу и поджатой нижней губой, она напоминала тридцатилетнюю женщину.
— Во имя Йдана! Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит?
— Не смеюсь. — Одинцов пожал плечами и неожиданно спросил: — Скажи, как ты относишься к волшебству?
— К волшебству? — Ее лоб разгладился, глаза округлились — это опять была Найла-которой-четырнадцать. — О, магия! Она бывает солнечная и лунная… магия добра и зла… земли и соленой воды…
— Так вот, — прервал девушку Одинцов, — есть еще магия воздуха, и тот, кто владеет ею, может летать.
— И ты?..
— О, нет. К сожалению, нет… — Он помедлил, собираясь с мыслями. — Видишь ли, когда-то в Хайре жили духи воздуха, умевшие летать. Может, и не духи вовсе, а древние люди, владевшие множеством тайн и умений. Эта птица досталась хайритам от них. Давно, очень давно…
— Я слышала об этом, — задумчиво промолвила Найла. — Такие легенды ходят в Странах Перешейка и в Ксаме… и в той огромной стране, что лежит к западу от Ксама и вечно воюет с ним… Говорят, эти духи или мудрые люди подарили вам странных зверей, огромных, с шестью ногами… — Она подняла на Одинцова вопросительный взгляд.
— Верно. Они называются тархами и мчатся в степях Хайры быстрее ветра… Но, как я уже сказал, духи оставили нам кое-что еще. Вот это. — Он погладил гладкий колпак флаера. — Это добрая солнечная магия, Найла, но она доступна немногим. Видишь, я не справился и упал с небес в гнусное логово трогов!
Соскользнув с сиденья, девушка опустилась на колени рядом с Одинцовым и ласково погладила его по щеке.
— Ничего, Эльс! Может быть, волшебная сила еще вернется к твоей птице, и она унесет нас отсюда. Обоих, тебя и меня!
«Только куда?..» — подумал Одинцов. Видение златовласой Лидор мелькнуло перед ним, но она была так далеко, на другом краю света! Стараясь не думать о ней, он нежно обнял девушку и притянул к себе. Он был доволен своей выдумкой. Стоило только поменять юг на север, южный материк на Хайру, да еще намекнуть на колдовство, как версия его приключений обретала законченность, стройность и достоверность. Внезапно Найла прильнула к нему и закрыла глаза. Руки Одинцова скользнули по обнаженным бедрам девушки, губы прижались к ее пухлым губам. Но когда он, приподняв воздушную ткань туники, начал ласкать ее груди, Найла вздрогнула и попыталась вырваться.
— Нет, Эльс, нет… Пойми, месяц я не видела человеческого лица… даже заросшего такой колючей бородой. — Ее ладонь скользнула по щекам Одинцова. — Всему свое время, — твердо закончила она. — Мы ведь договорились, Эльс!
Когда женщина произносит эти магические слова — «Мы ведь договорились!» — значит, она желает, чтобы все было так, а не иначе. Одинцов усмехнулся и выпустил Найлу. Но ее намек он понял и сбрил бороду, благо в каюте старого Ниласта нашлось все необходимое.
В дальнейшие дни их отношения приняли характер легкого дружеского флирта — впрочем, не всегда невинного. Найла не возражала против объятий и поцелуев, но спать предпочитала одна.
Днем, в самую жару, они дремали в каютах, под надежной защитой корпуса из чудесного дерева тум, вечером, ночью и на утренней заре бодрствовали, то рассказывая друг другу бесконечные истории, то просто в молчании сидя бок о бок: черноволосая головка Найлы покоилась на плече Одинцова, его мускулистая рука обнимала хрупкие плечи девушки. В тишине, нарушаемой только поскрипыванием мачт «Катрейи», они созерцали две бесконечности: звездного неба и великого безбрежного океана.
Беседовали они на ксамитском, которым Найла, не в пример Одинцову, владела безупречно. Он, однако, делал быстрые успехи, пользуясь давно проверенным методом, гласившим, что лучший способ овладеть языком — изучать его под руководством хорошенькой женщины. Рахи, видимо, не знал других языков, кроме родного наречия Айдена, хайритского и ксамитского. Найла владела полудюжиной, но ни напевный кинтанский говор, ни плавный музыкальный язык Хаттара, ни щелкающий резкий рукбатский ничего не говорили слуху Одинцова. Айденитского девушка не изучала: калитанцы не любили путешествовать по суше, а прямой морской дороги в Айден не было. Однако она слышала о могущественной империи на западе и о Хайре.
Это тихое и размеренное существование пока не тяготило Одинцова. Он выбросил из головы все мысли о будущем — даже о том, что его прелестная спутница могла внезапно превратиться в очередного «ходока» С Земли. Он просто отдыхал, слушал ее рассказы и песни, — это позволяло отойти душой после пещер каннибалов и путешествия к океану, которое закончилось его ранением, гибелью Грида и встречей с Ртищевым. Постепенно ночные кошмары стали все реже и реже мучить его, сменяясь другими, более приятными сновидениями, в которых к нему приходили Зия и Лидор, Тростинка и Р'гади, но чаще всего — Найла. Вполне естественно — она ведь была рядом, теплая, живая, прелестная… Но — увы! — пока недоступная, ибо зарок Одинцова охранял ее прочнее, чем пояс невинности.
Вся эта расслабляющая обстановка не помешала ему при первой же возможности тщательно обыскать корабль. Он сам не знал, что хочет найти, но потрудился на славу, пока Найла сладко дремала в своей каюте. Однако серебряные кувшины, стеклянные кубки, ковры из пестрых перьев, бронзовые подсвечники, резные шкафы и столы, бочки с водой и винные бурдюки оказались тем, чем выглядели — просто кувшинами, кубками, коврами, мебелью и емкостями с припасами. Он не обнаружил ровным счетом ничего подозрительного, все было сделано на совесть, и все, несомненно, отвечало той технологии раннего Средневековья, в которой, судя по рассказам девушки, пребывал ее родной Калитан.
Правда, оставалась еще каютка самой Найлы, но Одинцов при случае пошарил и там. В каюте находились уже знакомый сундучок с украшениями, два больших сундука с воздушными одеждами, батарея флаконов с духами, лютня, бумажные свитки с затейливыми калитанскими буквицами, маленький кинжал… Пожалуй, и все. Золото, серебро, бронза, стекло, дерево… Ничего похожего на пластик, никакой электроники или оружия, более сложного, чем меч или копье. Сомнения, однако, мучили Одинцова.
Ночью, когда он, чисто вымытый, выбритый и даже умащенный чем-то ароматным из богатой коллекции Ниласта, начал разминаться на палубе под светом двух лун, зеленовато-серебристого Баста и бледно-золотого Крома, Найла, понаблюдав за ним, внезапно заявила:
— Не очень-то ты похож на хайрита, Эльс. Мне говорили, что все они светлые или с волосами цвета красной меди. А ты темноволосый, как я! И темноглазый!
Перед лицом таких неоспоримых фактов Одинцов замер, раскрыв рот, осведомленность Найлы в этнографии была сюрпризом. Потом он рассмеялся.
— Ты права, малышка! И тем не менее я — хайрит… Правда, не совсем чистокровный. Я — Эльс Перерубивший Рукоять из Дома Карот, клянусь в том всеми Семью Священными Ветрами! — Он шагнул к лесенке, что вела на ют, и поднял лежавшее на ступеньке оружие. — Знаешь, что это такое?
— Ты права, малышка! И тем не менее я — хайрит… Правда, не совсем чистокровный. Я — Эльс Перерубивший Рукоять из Дома Карот, клянусь в том всеми Семью Священными Ветрами! — Он шагнул к лесенке, что вела на ют, и поднял лежавшее на ступеньке оружие. — Знаешь, что это такое?
— Копье… — неуверенно сказала Найла.
— Нет! — Одинцов покачал головой. — Это чель, оружие хайритов, и только хайрит может владеть им. Смотри!
Он сделал стремительный выпад, нанес рубящий удар, потом, перехватив рукоять за середину, крутанул оружие в воздухе сверкающим смертоносным кольцом, перебросил в другую руку и снова завертел над головой. Найла, присев на нижнюю ступеньку трапа, опасливо следила за этим сражением с тенью, изящным и быстрым танцем серебряного клинка.
Одинцов замер в защитной стойке, сжимая рукоять широко разведенными руками.
— Наверное, ты великий воин, Эльс, — вздохнула девушка, почему-то пригорюнившись, сейчас это была женщина-которой-тридцать.
Одинцов, поощренный этим замечанием, гордо выпрямился.
— Ну, такие штуки умеет делать каждый хайрит, — небрежно заметил он. — А сейчас я покажу тебе кое-что еще.
Он потянул из ножен длинный меч. Теперь в левой его руке был чель, в правой — клинок, наследство Рахи, тот самый, которым он сразил Ольмера из Дома Осс. Одинцов огляделся — места между грот-мачтой и фоком было маловато для таких упражнений, тем более что часть его занимал флаер. Он поднялся на ют и встал там словно на сцене, широко раскинув руки с клинками. Найла, поднявшаяся, чтобы лучше видеть, восхищенно захлопала в ладоши.
Одинцов приступил к серии более сложных приемов, манипулируя челем и клинком. Блестящие лезвия то скрещивались перед его грудью, то в широком быстром размахе уходили в стороны, вперед, назад, казалось, два стальных кольца окружают его. Так хайриты не умели, — все, что сейчас делал Одинцов, было его личным изобретением. Клинок и чель обеспечивали двухслойную оборону и внезапную атаку, более короткий меч имел зону поражения около двух метров, чель пронзил бы шею или разрубил голову врага на расстоянии трех. В надежных доспехах он мог уложить с полсотни воинов, пока кто-нибудь дотянется до него копьем.
Сейчас он делал выпад за выпадом, наслаждаясь собственной мощью и ловкостью. Молодая сила бурлила в нем, ища выхода, тело Рахи было гибким и послушным. Наконец он бросил клинки на палубу и вытер испарину со лба. Даже ночью и даже под свежим ветром ощущался зной, — правда, тридцать-тридцать пять градусов на экваторе Айдена можно было считать прохладой.
Найла захлопала в ладоши, и Одинцов посмотрел вниз, на девушку. Ее стройную фигурку заливал свет двух лун, скудное прозрачное одеяние казалось едва заметной дымкой, придававшей еще больше соблазна нагому телу. Минуя трап, он спрыгнул на палубу, подхватив ее на руки, подбросил вверх, — поймав, спрятал разгоряченное лицо меж маленьких грудей. Девушка замерла в его объятиях, крепко обхватив руками шею, потом тихо, речитативом, пропела:
Не всегда, однако, их отношения были столь идиллическими. На третью ночь Найла затеяла генеральную уборку. Она заботилась о «Катрейе» с трепетной нежностью, иногда вызывавшей у Одинцова приступы ревности. Еще при первом осмотре его поразил порядок, царивший на палубе и в каютах, — его поддерживали маленькие руки Найлы. И работы ей хватало!
Теперь экипаж каравеллы пополнился сильным мужчиной, на которого Найла решила возложить мытье палубы. Одинцов, оглядевшись по сторонам, заявил:
— Тут чисто!
— Да. Но чтобы завтра было так же чисто, сегодня надо вымыть все. — Найла неопределенно повела рукой, и Одинцов, прикинув площадь палубы, количество резных украшений, которые полагалось протирать с особым тщанием, и число цветных стеклышек в круглом оконце, ужаснулся. Маленькая «Катрейя» вдруг показалась ему огромной. Он поглядел наверх, оценивая высоту мачт и длину реев. «Неужели и их тоже?» — мелькнула мысль.
— Вот ведра и веревка, — продолжала тем временем Найла. — Да, еще тряпки… Эти для палубы, эти — чистить резьбу… и еще кусок воска — потом нужно протереть все деревянные детали. — Она покачала головой, наморщила нос и задумчиво произнесла: — Не знаю, что делать с наружной обшивкой… Ее тоже надо бы навощить… — Девушка окинула взглядом мощную фигуру Одинцова. — Пожалуй, ты мог бы спуститься на канате…
— Да, и плюхнуться в воду при первом неосторожном движении! — буркнул Одинцов. Похоже, на его плечи ложились все тяготы семейной жизни, но без ее преимуществ.
— А ты будь осторожнее, — рассудительно заметила Найла. — Впрочем, ладно!.. Обшивкой займемся в другой раз. Надо же нам делать хоть что-то…
— Я знаю, что нам делать! И могу обеспечить тебе это занятие на всю ночь, моя милая!
— Ну, Эльс, мы же договорились… И потом, кто же тогда будет мыть палубу и прибираться в каютах?
Внезапно Одинцова осенила блестящая мысль. Выпрямившись во весь рост, он заявил:
— Я, капитан этого судна, отменяю уборку! Экипаж может отправляться на камбуз и готовить обед. Выполняй, юнга, если не хочешь отведать плетей!
— Капитан? Юнга? — Найла сощурила глаза и презрительно сморщила носик. — С каких это пор? Это мой корабль! — Она гневно топнула босой ножкой о палубу, приняв облик Найлы-которой-тридцать.
— Нет, корабль мой! — Одинцов тоже топнул, посмеиваясь про себя.
— Твой? По какому праву? — с вызовом поинтересовалась девушка.
— По праву сильного! Кажется, моя дорогая, ты забыла, что корабль был взят на абордаж и захвачен разбойником Зеленого Потока. Так что судно — моя законная добыча… и ты, кстати, тоже.
Внезапно Найла опустилась на палубу и, сжавшись в комочек, закрыв ладошками лицо, зарыдала.
— С твоей стороны… Эльс… не очень-то хорошо… напоминать мне об этом… — разобрал Одинцов сквозь всхлипы. Сердце его растаяло. Он присел рядом с девушкой, развел ее руки и поцеловал мокрые глаза. Потом обнял ее и посадил к себе на колени.
— Не огорчайся так, малышка. В любой момент ты можешь сделать блестящую карьеру, перепрыгнув из юнг прямо к должности первого помощника капитана… и первой капитанской наложницы. — Тут слезы опять покатились градом, и Одинцов в отчаянии воскликнул: — Ну, ладно! Я назначаю тебя адмиралом над всеми флотами в Кинтанском океане! Теперь ты довольна?
Подняв к нему заплаканное личико, Найла шмыгнула носом, улыбнулась и горячо поцеловала в шею.
— Эльс, дорогой, что мы спорим по пустякам? Давай приберемся на судне! Что тебе стоит? А потом… — Тут черные глаза нежно затуманились, и Одинцов припомнил способ укрощения мужчин: скандал — слезы — ласка. Женатый дважды, он был с ним хорошо знаком. Похоже, Найла его тоже знала.
— Линьки по тебе плачут, — буркнул он и взялся за ведра.
Через пару часов, когда он заканчивал драить палубу, из двери каюты за его спиной высунулась головка Найлы.
— Эльс, а что такое «линьки»? — поинтересовалась она.
— Порка… хорошая порка, девочка, — пробормотал Одинцов и окатил водой чистые доски.
* * *Итак — «Эльс, мы же договорились!» Надув губки, Найла стояла около мачты, а Одинцов, прищурившись, хищно оглядывал ее гибкую фигурку.
— Помнится мне, — задумчиво произнес он, — что недавно, перед авралом, кто-то сказал: «А потом…» — Ему удалось, растянув последний слог, в точности повторить интонацию Найлы.
— Разве? — Глаза Найлы округлились, пухлый рот приоткрылся в невинном изумлении, теперь это была Найла-которой-четырнадцать.
Одинцов подобрал длинные ноги и сел, прислонившись спиной к двери каюты, плечи его закрывали щит с картой, хвост Йдана врезался в копчик. Бронза казалась чуть-чуть прохладной — видимо, была нагрета на пару-другую градусов ниже температуры тела.
— Ты — купеческая дочь… — начал он.
— Я — ат-киссана, дочь старейшины! — гордо заявила девушка.
— Да, ты очаровательная киска, не буду спорить, — кивнул Одинцов.
— Ат-киссана!
— Хорошо, ат-киссана… И твой отец Ниласт, киссан и старейшина, ведет большое торговое дело, не так ли?
Найла кивнула, не спуская с него подозрительного взгляда. Она еще не поняла, куда он клонит, но на всякий случай ухватилась за свисавшую с реи веревку — путь в каюты был перекрыт и в случае чего отступать пришлось бы вверх, на мачту. Одинцов, правильно истолковав ее жест, прикинул, чем может завершиться погоня по реям и вантам «Катрейи», и похлопал рукой по палубе: