В главной пещере, куда он попал из коридора, освещение было гораздо лучше. Тут светился весь потолок, обросший лишайником, до которого троглодиты добраться не смогли — своды пещеры вздымались на тридцать метров в высоту. В дальней ее половине лежало то ли озеро, то ли болото с горькой стоячей водой, заросшее странной растительностью — полудеревьями, полуводорослями. Их прямые стволы толщиной с ляжку взрослого мужчины торчали над темной поверхностью, заканчиваясь веером редких ветвей с длинными и узкими, похожими на щупальца листьями.
Кремень, лишайник да эти деревья были основой экономики трогов. Из кремня делали скребки, топоры и наконечники для стрел и копий, с его же помощью добывали огонь. Лишайник соскребали со стен, долго вымачивали и ели, пережеванную кашицу оставляли бродить — через пару недель она превращалась в отвратительное, но хмельное пойло. Деревья-водоросли поставляли все остальное: гибкие ветви для луков, древки для копий и стрел, лыко, дубины, топливо. И бревна для плотов, если племя решало переселиться.
Одинцов направился к правому берегу подземного озера, стараясь держаться подальше от входа в коридор, где располагались продуктовые пещеры, — оттуда несло застарелым отвратительным запахом гнилой рыбы и мяса. Он старался не думать о том, чье это мясо. Что касается рыбы, то каждая женщина племени знала, чем рискует, подав Упавшему с Неба протухшую пищу. Как минимум, ее ждала затрещина, но странный пришелец мог пустить в ход острый блестящий зуб, который носил у пояса, отрезать волосы, а то и ухо отхватить. После пары подобных эпизодов рисковать никто не хотел, и Одинцову подносили только свежеизловленную и тут же поджаренную над угольями рыбу. Другое дело, что его воротило от этого неизменного блюда.
На полпути между входом в большую пещеру и глубокой нишей, отведенной ему, находился котел. Котел ли? Само это слово было весьма вольным переводом соответствующего айритского термина, однако такое понятие в языке трогов существовало и применялось только для этого места и никакого иного. Одинцов справедливо полагал, что для обитателей Ай-Рита название вещи определяется ее функцией, а не видом: все, чем бы тебя ни треснули по голове, — дубина, все, чем можно проколоть насквозь, — копье. Так что котел, безусловно, являлся котлом, а не чаном для кипячения белья.
Это была природная впадина в скале почти полусферической формы диаметром в пару метров, ее поверхность отполировалась до блеска временем и интенсивной эксплуатацией. В котел заливали воду с помощью сосудов из рыбьей кожи, бросали продукт — рыбу или выпотрошенного пленника, а потом опускали раскаленные на кострах булыжники. Способ древний, как мир, на Земле доисторические предки Одинцова таким же образом варили похлебку. Но их потомка это не слишком утешало. Он не любил подходить к котлу и тщательно следил, чтобы какая-нибудь услужливая самка не подсунула ему сваренную там рыбу.
Справа от котла все пространство у стены занимали сложенные аккуратными штабелями бревна от плотов — военная добыча айритов за последний месяц. Их было тут тысячи две, и через несколько дней, когда плоты сегодняшних переселенцев подсохнут на солнце, станет еще на тысячу больше. Племя Бура обеспечено топливом на целый год.
За дровяным складом огромной грудой были свалены дубинки, луки со спущенной тетивой, копья и стрелы, увязанные плотными пачками. Десятка полтора подростков подносили новые трофеи, — увидев Одинцова, они испуганно порскнули в разные стороны.
Наконец, отбросив сплетенную из лыка занавесь, он очутился в своей личной нише. Бур выделил ему президентский люкс: пять метров в длину, три — в ширину, с каменным спальным возвышением у дальней стены и еще одним, около входа, заменявшим стол. Табуретами служили несколько больших поленьев.
Одинцов протер лезвие лоскутами заскорузлой от крови кожи, сунул оружие в угол рядом с ножнами меча, расстегнул и бросил на каменную столешницу пояс и кинжал. Больше на нем, кроме набедренной повязки да похожих на лапти сандалий, ничего не было. Его одежда, сапоги и прочее добро, которое он прихватил с собой, покидая замок, хранились в мешке, лежавшем на выступе стены. И можно было биться о любой заклад, что ни один обитатель Ай-Рита, ни старый, ни молодой, даже на шаг не приблизится к этому имуществу.
Повалившись на постель, Одинцов вздохнул и мрачно уставился в низкий потолок. Дурные мысли одолевали его все настойчивей, что обычно происходило после побоища. Убийство и насилие являлись неизбежным злом в его профессии солдата, убить врага в бою, зарезать, пристрелить или свернуть шею — все это было в порядке вещей. Отчего бы и нет, если родина прикажет? В конце концов, так диктовали долг и присяга, а к ним он относился с почтением, укрепившимся за долгие годы службы. Однако в резне на скалах Ай-Рита не было ни романтики, ни героики, ни исполнения долга, ни даже смысла — скотобойня, в которой он занимал почетную должность главного мясника.
Дьявол! Как же выбраться отсюда? Собственно, план у него был давно готов, и он нуждался только в надежном спутнике. По соображениям Одинцова, Зеленый Поток, стремивший свои воды между двух материков — центрального, Ксайдена, где находились империя Айден, эдорат Ксам и другие державы, и таинственного южного континента, — тянулся к океану на три тысячи километров. При скорости течения в тридцать узлов он миновал бы зону болот за три-четыре дня. И судно у него имелось, тот странный летательный аппарат, столь предательским образом сброшенный с небес, эта скорлупка, легкая, герметически закрытая и непроницаемая, отлично держалась на воде. Одинцов не сомневался, что прозрачный фонарь его флаера не пропускал солнечной радиации — это было проверено на опыте. Он рухнул вниз в самый полдень, затем волны выбросили его суденышко на Ай-Рит, где ему пришлось сидеть под пластмассовым колпаком до вечера.
Выбросили на Ай-Рит… Все дело в этом-то и заключалось! Западная оконечность островка, куда его вынес Зеленый Поток и где сейчас лежали плоты пришельцев, представляла собой отмель, переходившую в плоский каменистый пляж. Редкая удача! Из бесед с пленниками Одинцов выяснил, что большинство островов в Потоке с запада обрамляли скалы, так что высадиться на них становилось непростой задачей. Эти прибрежные утесы — да и сами островки — можно было обогнуть, если навалиться на весла в нужный момент. Тут требовались усилия двоих, иначе стремительное течение швырнет его кораблик прямо на прибрежные камни. Не исключалось, что прочный корпус спасет его от гибели, но лобовое столкновение на скорости в тридцать узлов могло привести к каким-нибудь повреждениям, трещинам или дырам… Во всяком случае, проверять это на практике он бы не рискнул.
Кроме этой проблемы существовала еще одна. Чтобы обогнуть скалу, ее надо вовремя заметить. Не мог же он бодрствовать трое или четверо суток! И если бы только четверо… Может, эта проклятая вонючая клоака тянется на пять или шесть тысяч километров!
Он попытался вспомнить карту, которая возникла в момент старта флаера на крохотном экране — по-видимому, дисплее автопилота, — и в очередной раз проклял себя за то, что не перенес ее на пергамент за долгие спокойные часы, пока его аппарат стремительно мчался к югу. Проклятая самонадеянность! Он парил над облаками на высоте нескольких километров, свободный, как все семь хайритских Ветров… Он испытывал пьянящее чувство полета — и победы! Ибо тайна Асруда бар Ригона была раскрыта, ключ подошел к замку, секрет оказался разгаданным… О чем он тогда думал? Или ночные ласки Лидор вконец лишили его разума?..
Несомненно, старый Асруд был агентом южан и выходцем с Юга. И столь же несомненно, тайну воздушного пути в южные пределы охраняли лучше, чем думал Георгий Одинцов. О чем ему полагалось бы догадаться! Ни одна секретная служба не работает без страховки — это железное правило он усвоил еще в спецназе ГРУ. А сейчас, во всеоружии опыта и знаний, провалился и попал в эту дыру, проклятую всеми богами Айдена!
Ключей было два. Один, головка носатого демона, венчавшая кинжальную рукоять, раскрыл ему двери в тайник на чердаке. Второй… Второй он держал в руках чуть ли не с первой минуты, когда очнулся на плоту посреди Длинного моря. Фатр, плоская штучка, спрятанная в мешке Рахи и похожая на зажигалку или миниатюрный фонарик, — она и была вторым ключом! И скважина, к которой подходил этот ключик, все время находилась перед его глазами — на протяжении всего полета! Он припомнил узкую щель в самом низу панели управления, рядом с монитором автопилота, и застонал сквозь стиснутые зубы.
Запрос пришел, вероятно, в тот момент, когда его флаер пересек линию экватора. Проклятая кнопка рядом с экраном вдруг осветилась и ритмично замигала красным, в кабине раздался спокойный голос. Похоже, человек произносил всего два слова, но совершенно непонятных Одинцову. Впрочем, долго гадать ему не пришлось — требование тут же повторили на айденском и по-ксамитски, и сводилось оно к короткой и ясной фразе: «Ваш опознаватель?» Или пароль, шифр, код, тайное «сезам, откройся!». Вот что требовали от него! И все, что оставалось сделать, — сунуть «зажигалку» в щель рядом с монитором и, вероятно, надавить крохотную кнопку на ее торце.
Запрос пришел, вероятно, в тот момент, когда его флаер пересек линию экватора. Проклятая кнопка рядом с экраном вдруг осветилась и ритмично замигала красным, в кабине раздался спокойный голос. Похоже, человек произносил всего два слова, но совершенно непонятных Одинцову. Впрочем, долго гадать ему не пришлось — требование тут же повторили на айденском и по-ксамитски, и сводилось оно к короткой и ясной фразе: «Ваш опознаватель?» Или пароль, шифр, код, тайное «сезам, откройся!». Вот что требовали от него! И все, что оставалось сделать, — сунуть «зажигалку» в щель рядом с монитором и, вероятно, надавить крохотную кнопку на ее торце.
Он не догадался. И голос бесстрастно произнес два новых слова, смысл которых стал понятен моментально. Это были слова «Отключаю энергию». Или что-то в этом роде.
В следующую секунду экранчик на пульте погас, как и освещавший кабину плафон, затем аппарат начал терять высоту. Когда машина пробила облачные покровы, Одинцов догадался, что немедленная смерть ему не грозит — внизу расстилалась водная поверхность, где-то далеко на юге ограниченная темной полосой берега. Итак, его гипотеза была верна, чудовищная топь, остановившая хайритов, являлась заболоченным берегом моря или пролива. Он не сомневался, что на юге простирается такая же тысячемильная полоса грязи и вонючей воды, — это ясно показывала карта на экране. Длинный шрам Великого Болота, отсекавший Южный материк от Ксайдена, был окрашен в ядовито-зеленый цвет, и посередине его тянулась зеленовато-синяя нить — водный поток, стремительно мчавшийся с запада к Кинтанскому океану. Одинцову казалось, что он находится сейчас над серединой этого пролива. До болота, как он решил, разглядывая местность с высоты, было километров восемьдесят, и, пожалуй, ему удалось бы дотянуть туда на планирующем полете. Но посадка в топь стала бы несомненной катастрофой. Пересечь болото пешком, как он отлично помнил, — затея гибельная, так как южная часть необозримой и мерзкой Великой Трясины ничем не отличалась от северной. Что же до водного потока, то он мог, по крайней мере, вынести его в океан, причем довольно быстро — снижаясь, Одинцов сумел по достоинству оценить силу и скорость течения. И когда он заметил острова, темные точки в кружеве пены на сине-зеленой ленте, затянутой маревом тумана, то больше не колебался. Он сел на воду.
Приводнение прошло довольно гладко. Маленький летательный аппарат имел довольно большую скорость и превосходно слушался рулей. Пока флаер плавно снижался к воде, у Одинцова было время поразмыслить над произошедшим. Он вспомнил, как его, еще при первом осмотре, удивили небольшие размеры машины — в ней явно не было места для топливных баков или энергетической установки. Теперь эта загадка разрешилась: двигатель флаера не являлся автономным, а потреблял энергию, переданную извне. Мудрая предосторожность! Достаточно отключить питающий луч, чтобы захлопнуть двери перед нежелательными гостями с севера.
В этот момент Одинцов сообразил, для чего служит «зажигалка»-фатр. С запоздалой поспешностью он вставил ее в щель рядом с экраном и нажал кнопку, но ничего не произошло. Неужели этот проклятый аппарат не имел передатчика, какого-нибудь радиомаяка или иного устройства, способного послать сигналы бедствия? Это казалось сомнительным. Тем более что какой-то аварийный источник энергии, аккумуляторы или батареи, еще действовал, — на пульте горело несколько лампочек, и машина превосходно слушалась управления — значит, работали сервомоторы или что-то в этом роде.
Водная поверхность приближалась, и Одинцов оставил свои торопливые попытки. Если передатчик существует, он разберется с ним в более спокойной обстановке, сейчас предстояло решить основную задачу — сохранить аппарат и свою жизнь. Он выровнял машину, стараясь, чтобы удар о воду пришелся под малым углом. Флаер летел сейчас на восток, туда же, куда мчалось бешеное течение, значит, скорость при посадке будет меньше. До воды оставалось метров двести, и с этой высоты Одинцов смутно различал две дюжины скалистых островков, их очертания дрожали и искажались в туманной завесе, поднимавшейся над потоком. Он понял, что эти утесы, несмотря на небольшую величину, могут представлять опасность для навигации, — когда он рухнет в воду, аппарат станет неуправляемым.
Но судьба хранила его. Когда не помогут ни опыт, ни умение, ни мужество, можно рассчитывать лишь на удачу, на благосклонность Ирассы, богини счастливого случая. И она не подвела — флаер плавно, без резкой встряски коснулся воды. Второй удачей была высадка на Ай-Рит.
Когда течение подхватило машину и понесло ее со скоростью глиссера, Одинцов прежде всего убедился, что корпус не дал течи. Нигде не было ни капли — безусловно, флаер оставался герметичным. Тогда он положил руки на штурвал и через пять минут выяснил всю тщету своих стараний по управлению суденышком. Небольшие стреловидные крылья торчали над водой, так что он не мог менять направление, опуская левые или правые закрылки. Хвост, похоже, сидел в воде, и при первой попытке сманеврировать горизонтальным рулем машина как будто стала поворачивать, затем раздался сухой треск, и хвостовые рули обломились. Одинцов уже не сомневался, что такая судьба постигла бы и закрылки, окажись они пониже, — в этом стремительном мощном потоке надо было тормозить весьма осмотрительно.
Мимо начали проноситься острова — один, другой, третий. Скалы, то сглаженные и источенные водой, то острые, угрожающе-черные в своей первозданной наготе, смутно маячили сквозь белесое марево, неожиданно выплывая то слева, то справа. Одинцов чувствовал себя так, словно мчался со скоростью пятьдесят километров в час на неуправляемом автомобиле среди хаоса палаток и лотков восточного базара, впрочем, там он рисковал врезаться в посудную лавку или раздавить десяток дынь, а здесь дыней был он сам. Конечно, пятьдесят километров — небольшая скорость для привычного человека, но врезаться на ней в гранитный утес было бы весьма неприятно.
Он открыл дверцу, высунулся наружу и сразу же поспешно захлопнул ее. Там был ад, влажный душный полуденный ад! Он почувствовал жалящее прикосновение солнца, почти невидимого за клубами пара, и понял, что в этой раскаленной атмосфере не продержаться и часа. Огоньки на пульте тревожно замигали, и струйки прохладного воздуха коснулись его затылка — видимо, климатизатор включился на полную мощность. Температура в кабине все же начала расти, и какое-то время Одинцов со страхом думал, что сварится, будто яйцо. К счастью, где-то на тридцати градусах было достигнуто равновесие между притоком тепла снаружи и титаническими усилиями кондиционера — вполне приемлемо для человека, попавшего в консервной банке в котел с кипящим супом. Оставалось надеяться, что энергии в аккумуляторах хватит еще на несколько часов — или суток, смотря по обстановке.
Однако уже через час флаер выбросило на галечный пляж Ай-Рита. Одинцов просидел в машине до ночи, потом, захватив весь свой арсенал — чель, клинок, кинжал и арбалет, — отправился исследовать остров. Тут-то он и напоролся на аборигенов, занимавшихся рыбной ловлей. К счастью, троги были вооружены только копьями и грубым подобием сетей, так что их первая попытка завладеть большим соблазнительным куском мяса, каким представлялся им пришелец, кончилась неудачей.
Когда на сцене появился Бур в сопровождении лучников, Одинцов уже добивал шустрых рыболовов. Вождь быстро проникся уважением к его искусству и стальным клинкам и поступил согласно традиции: пришелец был рекрутирован в племя, а двадцать свежезабитых туш отправились в котел. Затем странный предмет, на котором чужак спустился с небес, вытащили на берег и спрятали в глубокую нишу под выступом скалы, — на этом эпизод первого знакомства, несколько бурного и нервозного, завершился.
Через три-четыре дня Ай-Рит был атакован очередной бандой переселенцев, и Одинцову пришлось отработать свой долг в двадцать покойников, после чего он был окружен знаками почтения и восторга. К тому времени он уже выучил местный язык, все триста слов от первого до последнего, и мог оценить сокровища, которые ему предлагались: лучший кусок мяса, трех самых толстых самок, почетное место у костра рядом с вождем и предводительство над третью воинов племени. Одинцов потребовал только отдельную пещеру с запасом циновок и печеную рыбу на чистом каменном блюде (понятие чистоты у трогов было весьма растяжимым, — заметив, как женщины вылизывают его «тарелку», он в дальнейшем мыл ее сам). Кроме того, он наложил строжайшее табу на свой аппарат и прочие вещи, а затем, с маху перерубив мечом пару бревен, наглядно показал, какой будет мера пресечения. Бур грозно рявкнул, подтвердив слова пришельца, и повел глазами в сторону котла, — итак, союз был заключен.
Теперь, валяясь на пропотевших циновках — в пещерах тоже было жарковато, — Одинцов предавался мрачным раздумьям. Виролайнен, научный руководитель Проекта, вроде бы оставил его в покое и не пытался больше гипнотизировать во сне — может, отчаялся включить механизм возвращения или готовил другую каверзу. Но и без этих ментальных атак Одинцов ощущал, что слабеет духом. Сны его тревожили, то соблазняя, то устрашая, снились ему прекрасная Лидор, его нареченная, и генерал Сергей Борисович Шахов, и оба умоляли его вернуться — только куда? В Айден, в родовой замок бар Ригонов, где обитала Лидор, или на Землю, в Баргузин? Еще снились пытки, каким он был подвергнут в Могадишо, джунгли, подожженные напалмом, бесплодные афганские ущелья, свист пуль и треск пулеметных очередей, минное поле, где он подорвался и получил осколок, едва не дошедший до сердца. К телу Рахи, молодого нобиля, все это не относилось, но память Одинцова не умолкала, воскрешая одну картину за другой: лица его покойных сослуживцев и бойцов, дебри Никарагуа, степи Анголы, лагерь партизан, атаки и ретирады, раны и кровь. Иногда снилось приятное: опочивальня милой Лидор или кабачок в Оконто, где он умял с приятелями-гвардейцами тушеного удава.