Домом старика был грязный подвал в самом низу чёрной многоквартирки, каждое окно которой было затянуто проволочной сеткой. Ведущие к нему ступеньки были скользкими от мочи и гниющего мусора. От их запаха Баса тошнило всю первую неделю. Внутри было получше, хотя и не сильно. Единственная светосфера изо всех сил разгоняла тьму в комнате, вообще лишённой естественного света.
Дед показал Басу, где тот будет спать — на старом матрасе, втиснутом в угол рядом с обогревателем, который за три года, что он прожил там, никогда не включали. Показал маленькую кухоньку и сказал, что за еду и кров мальчик должен готовить для них обоих — и заодно выполнять кучу разных домашних обязанностей. Бас даже не мог представить, с чего начать готовку. В особняке его отец нанял двух личных шеф-поваров. Мальчик даже и подумать не мог о том, что готовить так тяжело.
Уборная стала ещё одним потрясением — простая тридцатисантиметровая дыра в покрытом кафелем полу, с ручным насосом над ней. Для мытья нужно было наполнить стальной таз, но вода всегда была ледяной. В первый день мальчик терпел, лишь бы только не пользоваться этой маленькой ужасной комнаткой, пока не почувствовал, что скоро лопнет. Нужда оказалась сильнее его изначального отвращения. И Бас приспособился.
Они пообедали вместе спустя час после приезда — если это можно было назвать обедом. Еду приготовил дед — безвкусную похлёбку из консервированного мяса грокса и помидоров. Хотя она и пахла отвратительно, Бас был настолько голоден, что полностью опустошил свою тарелку. Дед одобрительно кивнул, хотя взгляд остался таким же суровым. Когда закончили есть, старик приказал ему убрать со стола. Новый опыт. Так это и продолжалось, день за днём, пока мальчик не научился делать то, что от него ждали. Когда Бас ошибался или осмеливался возразить, дед его наказывал — мелькала рука, быстрая как жалящая змея, и хватала за ухо. Слёзы не вызывали сочувствия, а только презрение.
Когда часы стали днями, а те — неделями, Бас осознал, что он научился ещё чему-то, что раньше не умел.
Ненавидеть.
На площади Спасения не было так шумно со времён её постройки. Может, тогда было даже потише. Разрушенные здания содрогались от гомона орды зеленокожих и от гортанного урчания их боевых машин.
Бас присел за единственной нетронутой статуей, которая осталась на покрытой чёрной черепицей крыше имперской церкви, возвышающейся на западной окраине площади. Небо было безоблачным, яркие солнечные лучи пронзали его как сотни пылающих мечей.
Бас прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как разгружают перевозящие рабов грузовики. Их пассажиров, несущих бочки и мешки, пинками и плетьми гнали к сломанным двойным дверям здания Администратума. Мальчик из последнего грузовика тащился вместе с остальными, склонив голову, не смотря в глаза живым кошмарам, которые гнали его как скотину. Но Бас всё ещё чувствовал исходящую от него дерзкую ненависть, пока тот не скрылся из вида.
Новоприбывшие зеленокожие уже начали смешиваться с "местными" — изучать их, глазеть на их багги, мотоциклы и танки. Завязалось несколько драк, сопровождаемых улюлюканьем, смехом и криками одобрения, которые скоро стали настолько громкими, что могли поспорить с грохотом и тарахтеньем машин. Проигравших безжалостно, без каких-либо колебаний добили, к восторгу обеих группировок. Всё же, несмотря на притягательность драк, толпы ксеносов быстро расступились, когда большой красный грузовик с рёвом въехал на площадь, и зазубренные лезвия, приделанные к радиатору, срезали дюжину зеленокожих. Потом он остановился, руки и ноги убитых торчали из-под грязного красного шасси.
Из кузова грузовика выпрыгнула группа ревущих громил, один другого больше. Они смотрели вокруг с безмолвным вызовом, на который никто не осмелился ответить. Их размер и повадки заставили остальных отступить, так что вокруг грузовика образовался круг. И тут вышел вожак группы. На разломанной брусчатке площади от железных сапог огромной твари появлялись свежие трещины. И Бас был уверен, что даже статуя, за которую он цеплялся, задрожала.
Без сомнений, это была крупная шишка среди орков. Даже если не учитывать размер. Броня свежевыкрашенная, и на ней больше иконографии, чем у кого-либо другого. Из железной пластины на спине торчал двухметровый шест, добавляя высоты его и без того пугающим трём метрам. На жердь были нанизаны шлемы и человеческие черепа, на некоторых ещё осталась высохшая плоть. Стяг с двумя скрещёнными тесаками, нарисованными красным, развевался на шесте в тёплом ветерке.
Военный вождь затопал к центру площади, где когда-то стоял фонтан святой Эфиопы. Он рычал и вопил, что у него сходило за речь. Бас скользнул взглядом по куполу комплекса Администратума. Во время вторжения зеленокожих ему сильно досталось. Почти всю кобальтово-синюю облицовку сорвало, и обнажился голый растрескавшийся камень. Большие дыры испещрили поверхность, и купол был похож на остатки огромного треснувшего яйца, из которого уже вылупилось какое-то невообразимое животное.
Бас должен заглянуть внутрь. Должен найти мальчика. И отыскать способ спасти его.
Настоящая армия орков заполонила улицы внизу, и мальчик знал, что сейчас он рискует как никогда. Было совсем светло. Если Бас двинется, одна из тварей может это заметить и поднять тревогу. Сейчас как никогда он чувствовал себя балансирующим на лезвии ножа. Но теперь мальчик никак не мог отступить. Все мысли были только о дружбе. Впервые после того, как Бас вылез из укрытия в захваченный инопланетным ужасом городок, у него появилась цель, и, что ещё важнее, а может, и ещё опаснее, мальчик вспомнил, что такое надежда.
Нужно выждать. Нужно, чтобы орава внизу на что-нибудь отвлеклась.
Долго ждать не пришлось.
Из заблаговременно укреплённого дверного проёма здания вышел ещё один вожак. Рёвом и ударами он прокладывал себе дорогу через толпу своих подчинённых. Сам по себе орк был чудовищем ужасающих размеров. Но, на взгляд Баса, новоприбывший был больше, да и броня его была получше.
Взгляды двух боссов встретились, и ни один не отвёл глаза, признавая поражение. Орда между ними расступилась, почувствовав грядущее насилие. Новоприбывший запрокинул голову и издал оглушительный боевой клич — вызов, от которого леденела кровь. Другой взвыл от гнева, исходя пеной, вскинул двуручный цепной топор над головой и побежал вниз по ступенькам навстречу сопернику. Толпа зеленокожих кровожадно заорала от восторга.
И у Баса появилась долгожданная возможность.
Мальчик не колебался. Пригнулся и отошёл от статуи, затем, от крыши к крыше, держась подальше от краёв, чтобы не выдать себя, направился к дыре в куполе.
Ему не надо было беспокоиться. Каждый блестящий красный глаз в округе был прикован к битве между двумя вожаками.
В конце первой недели пребывания в Трёх Реках дед Баса отдал его в маленькую схолу, принадлежащую и управляемую Экклезиархией, и кошмар, в котором жил мальчик, стал гораздо, гораздо хуже. Другие мальчики с самого начала были безжалостны. Бас для них был самой лёгкой и естественной жертвой — новичок и незнакомец. К тому же, за всю жизнь ему никогда не надо было защищаться — словами или физически, и другие ученики чувствовали его слабость, как стая собак чувствует запах раненного зверя. Это и притянуло их к Басу с самого первого дня.
Вожака стаи — самого высокого, сильного и самого злопамятного — звали Крэвин, и сперва он прикидывался дружелюбным.
— Ну и как тебя зовут? — спросил он незадолго до начала долгих часов ежедневного труда, учёбы и молитв.
Другие ученики, проходящие через окованные железом ворота, заметили новичка и стали собираться вокруг.
Басу от такого внимания стало не по себе. Ничего хорошего в нём не ощущалось.
— Я Бас, — робко ответил он.
— Бас бастард! — сказал остальным Крэвен и засмеялся.
— Бас личинка. — сказал другой.
— Бас пещерная жаба!
Мальчики засмеялись. Крэвин сложил руки на груди и искоса глянул на Баса: «Я видел тебя на Лимнан-стрит. Ты живёшь у Старого Железнонога?»
Бас в замешательстве уставился на него. Он понятия не имел, кто такой этот «Железноног». Дед настаивал, чтобы его называли "сержант", или сокращённо «Сарж», а не дедушка или что-нибудь в этом духе. Бас слышал, что другие называют его Сарж, но чаще, когда говорят о нём, а не с ним. Потом дошло, и он кивнул.
Крэвин ухмыльнулся: «Понравилось? Понимаешь, это из-за его ноги».
Он начал ходить вокруг Баса, преувеличенно хромая и издавая механические звуки. Остальные мальчики так и покатились со смеху.
А Бас нет. Он никогда не спрашивал Саржа о его ноге. Просто не осмеливался. Мальчик знал, что нога часто причиняет старику боль, и часто видел глубокие следы, оставленные этой болью, на его лице. И знал, что иногда нога скрежещет, а иногда нет, хотя каких-то видимых причин не было. Она скрежетала совсем не так, как изображал Кривен, но это вовсе не мешало ученикам наслаждаться шуткой.
Крэвин ухмыльнулся: «Понравилось? Понимаешь, это из-за его ноги».
Он начал ходить вокруг Баса, преувеличенно хромая и издавая механические звуки. Остальные мальчики так и покатились со смеху.
А Бас нет. Он никогда не спрашивал Саржа о его ноге. Просто не осмеливался. Мальчик знал, что нога часто причиняет старику боль, и часто видел глубокие следы, оставленные этой болью, на его лице. И знал, что иногда нога скрежещет, а иногда нет, хотя каких-то видимых причин не было. Она скрежетала совсем не так, как изображал Кривен, но это вовсе не мешало ученикам наслаждаться шуткой.
Крэвин остановился перед Басом: «Ну и кто ты для него, а? Новая подружка?»
И снова со всех сторон раздался громкий смех.
— Я…Я его внук, — пробормотал Бас. И внезапно осознал, что чем дольше разговаривает с ними, тем глубже копает себе яму. Мальчику был нужен путь отступления…и он появился, хотя ни к чему хорошему это не привело.
Зазвонил бронзовый колокол, и осанистый, мрачно выглядящий мужчина в толстых очках и рясе из грубой коричневой холстины с капюшоном появился в широких двойных дверях главного корпуса. И закричал ученикам, чтобы шли внутрь.
— Позже поговорим, личинка, — сказал Крэвин, развернулся и повёл остальных в схолум.
Тем вечером Бас едва добрался до дома Саржа. К тому времени рыдать он перестал, но слёзы продолжали стекать по щекам. Одежда была порезана ножами. Губы разбиты. Один глаз так заплыл, что уже ничего не видел, а два пальца больше не гнулись.
Сарж уже сидел за колченогим обеденным столом в центре комнаты, с припарками и бинтами наготове.
— Сколько ударов ты нанёс? — просто спросил он.
Бас не мог говорить из-за рыданий.
— Я спросил сколько, — рявкнул старик.
— Ни одного, — застонал Бас. — Ни одного, ясно? Я ничего не мог сделать!
Дед громко выругался, затем показал на пустой стул на другом конце стола: «Садись. Посмотрим, смогу ли я тебя залатать».
Целых полчаса Сарж бинтовал израненного внука. И делал он это не слишком нежно. Даже и не старался. От боли Бас заплакал больше дюжины раз. Но, как бы не был суров старик, с бинтами, лубками, иголкой и нитками он обращаться умел.
Когда дед закончил, то встал, чтобы убрать аптечку. Посмотрел на Баса и сказал: «Завтра пойдёшь снова. Они не тронут тебя, пока не выздоровеешь».
Бас замотал головой: «Я не хочу туда. Не заставляй меня. Я лучше умру!»
Сарж метнулся вперёд и наклонился прямо к лицу Баса.
— Никогда не говори так! — прошипел он. — Никогда не сдавайся! Не дай им победить! Слышишь меня, пацан?
Бас застыл в абсолютном ужасе, уверенный, что старик разорвёт его на части — такая ярость была в голосе деда и на его ужасном лице.
Дед снова встал прямо.
— Считаются только трудные уроки, — сказал тот уже спокойнее. — Понимаешь? Благодаря суровым урокам получаются суровые люди.
Он повернулся и пошёл налево, чтобы положить аптечку в шкаф.
— Когда тебе надоест быть лёгкой добычей, скажи мне, пацан. Говорю тебе от всего сердца.
Накинул пальто из кожи грокса и направился к двери.
И, открыв дверь, сказал: «Отдыхай. Мне нужно идти работать».
Дверь захлопнулась.
Бас лежал, но не мог уснуть. Раны болели, но это было не самое худшее.
Малодушный страх навис над ним как гнилой саван, впился в него, душил.
Перед закрытыми глазами мелькали живые воспоминания о колотящих руках и ногах, о злобном, радостном смехе, которым передразнивали мольбы о пощаде.
Нет, этой ночью Басу не уснуть — как и многими другими в будущем.
Рабов уже заперли в широкую клетку из чёрного железа c грубо отлитыми прутьями, покрытыми шипами. Как и раньше, все, кроме одного — а Бас прикинул, что их примерно двадцать — сидели или лежали, как неживые. Не было ни разговоров, ни стонов, ни рыданий. Уже не осталось слёз. Мальчик задумался, давно ли они так живут. Столько же, сколько и он? Дольше?
Увидел мальчика, стоящего возле прутьев, крепко сжавшего их руками. О чём тот думал? Всегда ли стоял так? Спал ли вообще?
Здание внутри когда-то было величественным, даже в годы упадка. Сейчас же в каждом углу огромной приёмной были навалены горы орочьих экскрементов и гниющих тел. Стены размалевали воинственными изображениями в той же простодушной детской манере, что машины и знамёна. Воздух внутри был отвратительным, даже для Баса почти невыносимым. Отчасти то, что его так долго не обнаружили, было из-за втирания сухих фекалий зеленокожих в кожу. Поначалу тошнило так, что чуть не умер. Но потом быстро привык, и прискорбное занятие хорошо отбивало человеческий запах. Если бы не это, то Баса давно бы уже нашли и убили. Всё же, миазмы грязи и разложения в широкой приёмной были тошнотворны.
Почти вся мраморная отделка стен внутри растрескалась и обвалилась на пол. Обнажилась кирпичная кладка и скрученные стальные прутья, торчащие во многих местах. Благодаря им спуск был простым и быстрым. Бас последний раз осмотрелся, чтобы убедиться, что все зеленокожие были снаружи и наблюдали за схваткой, затем быстро спрыгнул на пол. Ноги бесшумно понесли его вдоль западной стены к чёрной железной клетке. Ни один из пленных людей не увидел и не услышал Баса, пока тот не встал практически перед пленённым мальчиком. И даже после этого. Похоже, были слишком измождены, чтобы заметить его присутствие. А пленник продолжал напряжённо смотреть прямо вперёд, не мигая, и Бас на мгновение испугался. Может, тот был слабоумным.
Мгновение Бас рассматривал его вблизи. Как и остальные, мальчик был болезненно худым из-за недоедания и покрыт не до конца зажившими порезами и ушибами. На лбу была чёрная татуировка примерно в три сантиметра. Бас обратил на неё внимание, хотя раньше таких и не видел. И понятия не имел, что она означает — стилизованный глаз внутри треугольника. Он посмотрел вниз, на руки пленника, и заметил ещё одну татуировку на внутренней стороне правого предплечья — штрих-код, а под ним цифры. Это сделали не орки — слишком чётко для них. Бас даже представить не мог, что эти татуировки означают, и, здесь и сейчас, ему было всё равно.
Бас потянулся вперёд и коснулся левой руки мальчика там, где тот вцепился в решётку.
Человеческое прикосновение проникло через пелену, затуманившую чувства пленника, потому что тот вздрогнул и его с Басом взгляды встретились в первый раз.
Сердце Баса взорвалось от радости. Встреча с человеком! Родственной душой! Даже робкой надежды испытать это вновь не было — и вот! Будь прокляты прутья, разделявшие их. Иначе он бы обнял мальчика от радости, которую чувствовал в этот миг.
Открыл рот и попробовал поздороваться, но всё, что получилось, было иссохшим карканьем. Неужели Бас уже забыл, как разговаривать? Он сосредоточился и попробовал снова выговорить слово, такое простое и всё же настолько сложное после долгих одиноких месяцев.
И прохрипел: «Привет». Потом сказал это вновь, но на сей раз гораздо лучше.
Пленник удивлённо мигнул и отдёрнул руки от прутьев. На шаг отступил вглубь клетки.
Бас не мог понять, почему. Он сделал что-то не так?
В голове зазвучали слова, и Бас знал, что не его. В них было что-то странное, какой-то неуловимый акцент.
Кто ты?
Бас тряхнул головой, не понимая, что происходит.
Мальчик с татуировками, видя его замешательство, осторожно вернулся к решётке.
— Кто ты? — раздалось вновь.
— Это ты? — хрипло ответил Бас. — Ты в моей голове?
Пленник раскрыл рот и показал внутрь. Там не было большинства зубов. Те, что остались, были лишь острыми обломками. Но не поэтому он не мог разговаривать. Там, где должен был быть язык, остался лишь тёмный обрубок плоти. Язык вырезали.
Внезапно с обеих сторон раздался шум движения. Бас посмотрел налево и направо и увидел, что остальные пленники наконец поднялись. Распихивая друг друга, хлынули к решётке, отталкивая татуированного безъязыкого мальчика назад, чтобы приблизиться к Басу.
Бас насторожился и немедленно отошёл. Ему не нравился их взгляды. Такая безнадёжность. Внезапно почувствовал тяжесть надежд и ожиданий, ещё до того, как их высказали.
И первой это сделала потрёпанная, некрасивая женщина средних лет: «Сынок, выпусти нас отсюда! Освободи нас, быстро!»
Остальные настойчиво вторили ей: «Открой клетку, парень! Спаси нас!»
Бас поискал дверь клетки и нашёл почти сразу. Она была справа, заперта на цепь со звеньями такими же толстыми, как его запястье.
Высокий, тощий мужчина с глубоко посаженными глазами и впалыми щеками зашипел на других: «Чёрт бы вас побрал, заткнитесь. Они услышат!»
И ударил узницу, кричавшую громче всех, в челюсть, когда понял, что его не слушают. Бас увидела, как та осела на дно клетки. Другая быстро встала на её место, наступив на руку и плечо первой в отчаянной попытке подобраться к возможному спасителю. Бас сжался, желая оказаться от них всех подальше. Это было неправильно. Он не хотел отвечать за всех этих людей. Ему был нужен только мальчик.