«Дней через десять,» — добавил он про себя.
— Вот и славненько. А то ведь нам еще постоялый двор искать сколько придется. Ты тут, нечаянно, раньше не был?
— Я вас п-провожу, — и из темноты, нетвердо ступая, вслед за голосом вышел человек. С первого взгляда царевич узнал в нем беднягу, за которого он заступился.
— Пошли, — пожал плечами Серый, и они двинулись к свету, на центральную улицу.
— Поз-звольте поблагодарить вас… ик… с-сам-м-моутверж… сам-моотревж-ж-ж… с-сам-моотвержд… Великодушных господ, я хочу сказать, за мое сп-пасение из лап… ик… этих п-презренных н-н-негодяйцев и п-представиться. Хотя, м-может, вы уже с-слышали м-мое имя, — незнакомец попытался горделиво вскинуть голову, но, ойкнув, сморщился, снова икнул и схватился за затылок. Царевич невольно почувствовал к нему симпатию.
— Я — Гарри. М-меннизингер, — продолжил он с не меньшим апломбом, но с более ограниченной жестикуляцией. — Ваш покорный с-слуга, — и человек, дохнув на них алкоголем, поклонился. А, может, просто посмотрел на свои коленки.
Волк украдкой наклонился к царевичу и шепотом переспросил:
— Кто-кто он?
И Иванушка также шепотом пояснил:
— Это от вондерландского «мини», что значит «маленький», и «сингер», что значит «певец».
Сергий еще раз покосился на нового знакомого, более внимательно.
— А ты ничего не путаешь?
Минисингер был толст и немыт. Желтые, до плеч, грязные спутанные кудри постоянно лезли ему в глаза, и тогда он смахивал их назад рукой жестом лорда, отгоняющего козявку. Черная с желтыми разводами (или желтая с черными пятнами?) куртка без единой пуговицы расходилась на животе, открывая для обозрения замызганную серую сорочку (была ли она раньше черной или белой, оставалось только догадываться). Половина лица, обращенная к Волку, уже начинала потихоньку синеть и распухать.
Босые, в одних дырявых чулках, ноги мягко шлепали по мостовой, перемещая своего хозяина одновременно в четырех измерениях. По всем признакам, без сомнения, Гарри был человеком творчества.
— Кто это тебя так взъерошил? — для поддержания разговора вежливо поинтересовался Серый.
Минисингер метнул на Волка убийственный взгляд, но того он даже не задел.
— Вы знаете этих мерзавцев? — рука царевич потянулась к мечу, и Серому даже показалось, что назови мини-сингер своих обидчиков, его друг бросится на их поиски, забыв про все на свете. Гарри, по-видимому, это показалось тоже, он решил, что его самолюбие в безопасности, и притушил свой пламенный взор.
— Не знаю, — промолвил он, явно покривив душой, — Их было ч-численное п-преимущество, и они заставили меня в-в-врасплох. Ик. Если бы не это, й-я бы им п-пок-ик-казал! — и он угрожающе взмахнул кулаком, снова ойкнул, но схватился на этот раз за плечо.
— Что? — поинтересовался Серый.
Если бы взглядом можно было ожечь, на месте Серого сейчас лежала бы кучка пепла. Очень маленькая кучка, если быть точным.
— Куда ты нас ведешь?
— К-к одному своему д-другу.
— Он содержатель постоялого двора?
— П-постоялый д-двор! — презрительно фыркнул Гарри, обдав друзей душепробирающим амбре сивушных масел, одновременно стараясь не делать резких движений. — У него — целый ик… д-дом, ик… два ик-тажа… и ик… красильня! И он — меценат. Ик.
— Что это значит? — шепотом спросил Волк.
— Это значит — покровитель искусств.
— И мини-сингеров тоже?
— В первую очередь.
— Понятно. Он сдерет с нас двойную цену за свое гостеприимство, чтобы потом отдать наши деньги этому пьянчужке.
Непонятно, почему, но Иванушку это задело за живое.
— Сергий, ты не прав. Нельзя судить о человеке, особенно о человеке искусства, по первому впечатлению. У них — нежные творческие натуры. Состояние натянутого обнаженного нерва — их каждодневная жизнь, они воспринимают мир не так, как все, а как бы полнее, объемнее, они видят и чувствуют то, что не замечает обычный человек, проходя мимо, погруженный в свои сиюминутные заботы, и не сознавая, что под ногами у него — вечность. Поэты пропускают вселенную через себя, испытывая…
— И ты тоже?
— Что?… — экспресс красноречия Ивана налетел на непрошибаемую бетонную стену с надписью «Отрок Сергий».
— Я хотел сказать — и ты тоже был когда-то… мини-сингером?
Иванушка на мгновение задумался.
— Нет.
Волк сделал вид, что поверил.
— Ну, смотри, как хочешь, — пожал плечами он. — Но я бы на твоем месте не связывался с ним, хоть он и пропускает во всю вселенную… Что бы это ни значило. Или именно поэтому.
Царевич упрямо, но чрезвычайно осторожно мотнул головой.
— Ну посмотри же, Иванушка, этот твой Гарри — законченная пьянь, мини-сингер или нет. А пьяницы хороши только в одном случае — им проще выворачивать карманы.
— Сергий! — буквально взвился Иван.
— Но ведь так оно и есть! Я же не придумываю! Если бы срезать кошельки было бы удобней у трезвых, я бы ведь так и сказал, что мне за интерес врать?
— Я не о том! Воровать — дурно!
— Дурно воровать — дурно. А хорошо…
— Сергий! Воровать — это гнусно! Брать чужое — преступление, и нет ему оправдания!
— Оправдание всему можно найти.
— Это силлогизм!
— Так силлогизм или преступление?
— Нет, я не это имел ввиду…
— Так зачем говорить то, что не имеешь ввиду? Это называется «врать». А разве врать — это не дурно?
Иванушка остановил на друге выразительный взгляд и промолвил:
— Дурно врать — дурно. А хорошо…
Вечерние улицы Мюхенвальда огласило громовое лукоморское ржание. Мини-сингер подпрыгнул, ойкнул, схватился за наболевшие места и с укоризной в нетрезвом взоре обернулся к своим спасителям.
— Вы, наверное, издалек-ик-а?
— Да, издалека, и у вас тут на краю света впервые. А что? — весьма определенное выражение лица Волка заставило совершить обратное путешествие слова Гарри, уже готовые вырваться наружу.
— Ах, да, мы же не представились, — спохватился царевич. — Прошу простить нас великодушно, но несколько нестандартные обстоятельства нашего знакомства не позволили сделать это сразу же, но я полагаю, это можно исправить прямо сейчас. Это — мой друг, Сергий Волк, рейнджер, а я — царевич Иван. И мы прибыли из Лукоморья. Только сегодня вечером, несколько часов назад, если быть точными. И намереваемся пробыть в вашем великолепном городе некоторое время, уладить свои дела, и, конечно же, осмотреть достопримечательности, так сказать, исторические и архитектурные памятники, знаменитый дворцовый комплекс и прочие интересные места.
— Очень приятно, — рот Гарри растянулся в натужной улыбке.
— Да, и мы тоже очень рады встрече с вами, — даже при свете масляных фонарей искренность царевича была видна невооруженным глазом.
— Ты за себя, за себя говори, — из уголка губ пробормотал Серый. — И кто тут из нас ренжер, мы тоже потом разберемся. А сейчас я в толк взять не могу — чего ты так радуешься что мы его встретили? Подумаешь, шшастье какое!
— Если он действительно мини-сингер, ты не представляешь, как нам повезло! В нашем современном практичном и чересчур реальном мире их же осталось один на миллион! Это несказанная удача! Королевич Елисей за все время своих странствий — и то повстречал их меньше десятка — на страницах девяносто пять, сто двадцать, четыреста пятьдесят девять, пятьсот шестьдесят семь, семьсот сорок один, тысяча двести девяносто девять и три тысячи девятьсот девяносто пятой, в самой последней главе! Ты подумай только! Живой мини-сингер! Ты вообрази, что если это правда, и нам действительно так несказанно посчастливилось, то, статься, мы услышим настоящие баллады, может быть только что сочиненные, еще животрепещущие, пронизанные духом приключений, прикоснемся к романтическому миру отважных героев, славных подвигов, доблестных походов, прекрасных дам, вдохнем полной грудью пьянящий ветер дальних странствий…
Серый вдохнул полной грудью, мысленно поклялся никогда и ни за что больше в жизни не давать повода Ивану говорить о мини-сингерах и балладах, а королевичу Елисею при встрече вообще устроить веселенькую жизнь, и погрузился в рассматривание неторопливо проплывающего мимо городского пейзажа — прелестей и чудес большого города.
* * *Примерно через полчаса знаменитые красильни предстали перед взором героев. Это подтверждала вывеска над дверью. «Красильня „Веселая Радуга“» — вопреки невзрачной цветовой гамме гордо провозглашала она.
На первом этаже, в маленькой комнатке, судя по всему — приемной, их встретил невысокий белобрысый парнишка со стрижкой «под горшок», с виду немногим старше Ивана.
— Санчес, — с картинным полупоклоном, отставив ногу и помахав рукой в области коленок, представил его Гарри. — Наш редактор, ценитель и кормилец.
Санчес смущенно улыбнулся и покраснел.
— А это — приезжие иностранцы, принц Джон и странствующий рыцарь сэр Вульф из Лукоморья. Мы имели счастье, или несчастье, или, так сказать, не было бы счастья, да несчастье помогло — познакомиться сегодня в переулке Башмачников. Они пришли мне на помощь в некой весьма щекотливой ситуации, незваные, но желанные, я бы сказал. И они будут жить у нас.
— Друзья Гарри — мои друзья! — не прекращая улыбаться, молвил красильщик. — Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты! Правда, у нас тут немножко не прибрано, богемная жизнь, понимаете сами, но зато все свои. У вас багаж?
— Да, с вашего позволения. Не могли бы вы помочь донести? Но если вам тяжело, мы сами… — царевич двинулся на улицу, Серый и Санчес — за ним.
— Ого, — крякнул хозяин, взвалив на плечо мешок. — Что у вас там — чугун?
— Золото, — отозвался Иван из-под другого мешка.
Рыцарь Вульф скривился, как от зубной боли.
Санчес споткнулся на ровном месте.
— Шутка, гы-гы, — сказал Серый, делая царевичу страшные глаза.
— Гы-гы, — старательно выговорил Иванушка.
— Гы-гы, — задумчиво повторил Гарри с крыльца.
Красильщик оказался словоохотлив, и пока мешки несли до второго этажа до гостевых комнат, успел поведать новым знакомым, что красильня раньше принадлежала его отцу, что когда тот умер и завещал предприятие ему, он, Санчес, учился в гуманитарной гимназии, каковую ему и пришлось покинуть в связи со вступлением в наследство, тем более, что не покинь он ее, его бы все равно, скорее всего, к весне бы выгнали за хроническую неуспеваемость, нарушение режима и непочтение к преподавателям, несмотря на все неплохие отцовские денежки, которые тот платил за образование своего единственного отпрыска. Рассказал он, но скорее, не как о факте, а как о забавном недоразумении, что дела в красильне со смерти отца идут неважно, что сколько бы он ни старался (а не старался он нисколько) — клиенты и работники разбегаются, и оставленные родителем капиталы тают не по дням, а по часам.
— И что ты будешь делать, если разоришься?
Санчес ухмыльнулся и скинул мешок на пол в одной из комнат.
— Не ЕСЛИ разорюсь, а КОГДА разорюсь. Это вопрос времени, чувствую я… Не выходит из меня красильщика. Что делать буду? Стану трубадуром, буду бродить по свету с Гарри, играть на тамбурине, петь его песни…
— А он действительно мини-сингер? — глаза Иванушки вспыхнули с новой силой.
— Да, конечно! Самый лучший, какой только есть на свете — а мне их немало приходилось повстречать на своем веку — в гимназии, и за время знакомства с Гарри. Вы слышали, наверное, баллады «Король и шут», «Рыцарь и чудовище», «Чиль Ойленшпигель»?
— Нет, — как завороженный, царевич покачал головой.
— А «Птица и костер»?
— Нет.
— А «Королева тепла»? «Малиновый король»? «Когда окончен будет бал, и вновь взойдет луна…» — вывел Санчес, дирижируя себе рукой.
— Нет…
— Ну, да ничего страшного. Мы это быстро исправим. Скоро должен начать народ собираться — Эндрю, Джек Перкин, Юджин, Непогода, Малыш… Даже этот урод Кит придет. Не люблю я его, но он — друг Гарри… Кстати, вот это — ваша комната. Замок на дверях есть, но это не проблема — к нему любой ключ подходит. Живите, сколько надо. Постельного белья, правда, нет. Туалет на первом этаже, рядом с конторой, где приемная…
— В смысле, туалет в доме, что ли? — не понял Волк.
— Ну да. Не как у нас, в Лукоморье. Я читал — это из-за гигиены, — авторитетно пояснил царевич.
— А я и не знал, что она заходит так далеко на восток.
Теперь настал черед удивляться Иванушки.
— Так она… это… везде действует… вроде…
— Разве? Тогда надо быть осторожней.
— ?!
— С гигиеной шутки плохи. Когда она одна — еще можно справиться, а вот несколько — это, говорят, хуже медведя.
В голову Ивану закралось определенное подозрение.
— Сергий, извини, конечно, но ты уверен, что ничего не… э… не путаешь? Гигиена — это когда руки моют каждый день… или тараканов морят до того, как они начинают объединяться с клопами… или подметание пола, пока его еще видно… А гиена — это такой веселый компанейский зверек. Еще устойчивое словосочетание есть — смех гиены. И они собираются вместе, когда кому-то плохо.
Рыцарь Вульф застыл, как громом пораженный.
— Каждый день?!.. Тараканов?!.. Подметать?!.. М-да… Пожалуй, лучше встретиться с ги… гиеной…
Санчес с интересом стоял и наблюдал за рождением истины, с уважением глядя на Ивана.
— Приятно встретить образованного человека, — от души пожал он царственную руку. — Если что потребуется — говорите, не стесняйтесь. Всегда к вашим услугам. А сейчас пойдем в столовую — народ там собирается.
— Сколько с нас за комнаты? — спросил Иван.
Санчес обиделся.
— Друзья Гарри — мои друзья. Не говорите глупостей.
«Народ» на кухне уже собрался. Вокруг коренастого дубового стола, в окружении закопченных стен и давно не чищенных котлов сидела разношерстная компания: каждый второй — мини-сингер, каждый первый — поэт, определил уже наметанным глазом Серый, скользнув по живописным одеяниям и целой коллекции лютней, глиняных кувшинов с вином и девушек на коленях. Из еды на столе стояло маленькое блюдце с орехами.
Серый деликатно ткнул локтем Санчеса под ребра:
— Одни орехи на ужин — это тоже ваш варварский обычай, типа ги… гигиены, или я чего-то не понял?
Хозяин смущенно улыбнулся в ответ:
— Это в трактире дают бесплатно к вину…
— А-а… — удовлетворенно кивнул Волк. — А трактир отсюда далеко?
— Да нет, минутах в пяти.
— Пойдем, прогуляемся, пока они тут глотки дерут.
Через полчаса Санчес, Волк, трое слуг трактирщика и пять большущих корзин со всевозможной снедью вернулись в «Веселую Радугу» под одобрительные возгласы собравшихся.
— Налетай! — по-барски взмахнул рукой отрок.
Гости и хозяин не заставили себя долго уговаривать.
— Санчес, где можно взять кружку? — спросил Волк, проглатывая подвернувшуюся под руку сосиску.
— Вон там, не разделочном столе посмотри.
— Ага, гут.
— Что ты берешь?!
— Кружку.
— Так это же кружка из-под мусора!
— Ну, тогда возьму эту.
— Эта — из-под бульона!
— А эта?
— Ну-ка, дай посмотреть… Эта — из-под молока.
Сэр Вульф бессильно опустил руки.
— Слушай, хозяин, у тебя есть не кружка из-под чего-нибудь, а просто кружка?
Санчес озадаченно почесал в затылке.
— Ты знаешь — нет… Но я сейчас помою… — он схватил, не глядя, одну из посудин и быстро побулькал ее в огромном глиняном чане, черная матовая вода которого если и не была колыбелью жизни на Земле, то имела все шансы стать таковой после ближайшей глобальной катастрофы.
Серый плюхнулся на скамью рядом с царевичем. Пение, если оно и начиналось в его отсутствие, на время, по вполне понятным причинам, прекратилось, и друзья воспользовались недолгим перерывом, чтобы тоже перекусить.
Волк выудил из кучи угощений нечто гладкое, продолговатое и коричневое, с недоумением повертел в руках, но попробовать не решился.
— Что это? — осторожно осведомился он у Ивана.
— Где? — повернулся царевич. — А, это… Это — банан в шоколаде.
— Чего? — подозрительно переспросил Сергий.
— Фрукт такой, в… э… ну, короче, это вкусно. Попробуй. Тебе должно понравиться.
Серый с видом патриция над чашей цикуты откусил крошечный кусочек и со страдальческим видом принялся жевать. Проглотил. Потом еще. И еще…
— Надо же!.. Банан в шоколаде… — блаженная улыбка заняла все доступное пространство на лице странствующего рыцаря. — Ешеньки-моешеньки!… Чтоб я так жил!… Банан в шоколаде!… А ну, давай еще, — и он с решительным видом принялся ворошить ближнюю к нему груду продуктов.
Внезапно все вокруг смолкло. Это Гарри взял лютню.
— Ну-с, начнем, — полупьяно поблескивая раскосыми зелеными глазами, молвил он, и все разом вдруг загомонили, стараясь перекричать друг друга:
— «Ты мой родник»!
— «Я выпью вина»!
— «Маятник»!
— «Рыцаря и менестреля»!
— «Шарманщика», Гарри, «Шарманщика»!
Полные губы минисингера удовлетворенно покривились.
— Все споем, не спешите, наше время впереди, — мягко проговорил он. — Но начать я хочу с песни, которую я сегодня бы посвятил моим друзьям, принцу Джону и сэру Вульфу.
И в полной тишине поплыли первые аккорды.
Когда певец закончил, царевич рыдал — то ли от счастья, то ли от полноты чувств, то ли от выпитого вина.