Это были настоящие деньги, каждая бумажка достоинством в пять лир, и самый привередливый чиновник из казначейства не обнаружил бы в них ничего подозрительного, пока не обратил бы внимания на номера.
Все десять тысяч бумажек, неожиданно очутившихся в лодке, были за одним и тем же номером. Это был тот самый номер, который стоял на бумажке, показанной Джованни незадолго до этого Хоттабычу.
Распрощаемся теперь с нашими гостеприимными рыбаками, которым пятьдесят тысяч лир пришлись очень кстати, и вернёмся к нашим друзьям, дружно шагавшим в это время по шоссе. Хоттабыч только что закончил рассказ о том, что произошло в кабинете следователя.
— Эх,- сказал Волька и в сердцах стукнул себя кулаком по коленке,- я бы этому подлецу ещё такое бы устроил, чтобы он всю жизнь об этом помнил!
— Ты прав, как всегда, Волька ибн Алёша,- серьёзно согласился Хоттабыч, и в ту же минуту за четыре километра от наших друзей, в известном уже нам кабинете, произошло нечто, от чего один из жандармов, первым пришедший в себя, тут же снова упал без памяти: следователь, только что лежавший на полу, вдруг, сильно сократившись в размерах, очутился в стеклянном графине, стоявшем на его столе.
Так он и по сей день томится в стеклянном графине. Все попытки освободить его оттуда кончаются безрезультатно, потому что графин этот вдруг стал твёрже алмаза и разбить его никак не удаётся.
Что же касается наших друзей, то Хоттабыч, убедившись, что в Средиземном море Омара ему не найти, предложил отправиться на берега Атлантического океана. Само по себе предложение было в высшей степени заманчивое. Однако неожиданно против этого возразил Волька, заявивший, что ему нужно завтра же обязательно быть в Москве, по причинам, которые он не считает возможным сообщить. Но причины, мол, очень важные.
Тогда Хоттабыч решил временно отложить дальнейшие поиски Омара Юсуфа ибн Хоттаба. Через пятнадцать минут, когда ещё не все избитые жандармы пришли в себя, взвился в воздух и мгновенно скрылся за горами ковёр-гидросамолёт «ВК-1», имея на своём борту Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, Владимира Костылькова, Сергея Кружкина и Евгения Богорада.
Ещё через три часа ковёр-гидросамолёт благополучно снизился у пологого берега Москвы-реки.
XLVI Самая короткая глава
В жаркий июльский полдень от Красной пристани Архангельского порта отчалил ледокольный пароход «Ладога», имея на своём борту большую группу экскурсантов-стахановцев. Духовой оркестр на пристани беспрерывно играл марш. Провожающие махали платками, кричали: «Счастливого плавания!»
Пароход осторожно выбрался на середину Двины и, оставляя за собой белоснежные облачка пара, поплыл мимо множества океанских и речных судов, держа курс на Белое море. Бесчисленные катера, моторные лодки, карбасы, гички и нескладные, громоздкие плоты бороздили спокойную гладь великой северной реки.
Толпившиеся на спардеке экскурсанты на целый месяц прощались с Архангельском и Большой землёй.
— Волька! — крикнул один из экскурсантов другому, озабоченно шнырявшему у капитанской рубки.- Куда девались Серёжка с Хоттабычем?
Из этих слов наблюдательные читатели могут сделать безошибочный вывод, что среди экскурсантов находились и наши старые знакомые.
XLVII Мечта о «Ладоге»
Тут нам необходимо сделать некоторое отступление и рассказать, как они очутились на «Ладоге».
Надеюсь, что читатели не забыли о том, как Волька позорно, провалился на испытаниях по географии. Такое событие трудно забыть. Помнил об этом, конечно, и Волька, помнил и тайно от Хоттабыча тщательно готовился к переэкзаменовке. Как раз на другой день после возвращения из Италии он должен был пойти пересдавать географию.
Между тем было совершенно ясно, что Вольке нельзя было даже заикнуться о том, куда он сегодня должен пойти. Старик обязательно захотел бы сопровождать его в школу и опять сотворил бы что-нибудь несуразное. Нужно было срочно придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения, и Волька, пораскинув мозгами, нашёл наконец повод для того, чтобы на время освободиться от мешавшего ему старика.
— Вот что, старик,- сказал он невидимому Хоттабычу, тихо посапывавшему на своём обычном месте под Волькиной кроватью,- нам нужно серьёзно поговорить о твоём образовании.
— Я тебя не совсем понимаю,- отвечал ему, сладко потягиваясь, Хоттабыч.
— А тут и понимать-то особенно нечего. Помнишь, как ты осрамился в метро, перед автоматом? Ты же абсолютно неграмотный: не умеешь ни читать, ни писать. Это очень стыдно. В нашей стране все учатся, ты тоже должен обязательно подналечь на грамоту.
— Но я уже так немолод… Пристало ли в мои годы заниматься такими делами? — жалобно спрашивал Хоттабыч.
— Пристало,- сурово ответил ему Волька.- А то мне просто стыдно, что среди моих друзей имеется совершенно неграмотный.
— Меньше всего я настроен ставить тебя в неловкое положение, о прелестный Волька,- ответил со вздохом Хоттабыч.- Приказывай мне, когда начинать моё образование и с чего.
— Вот это деловой разговор! — обрадовался Волька.- Мы начнём с тобой немедленно.
С этими словами он быстро разыскал среди своих книжек старый, замусоленный букварь, по которому давным-давно обучался грамоте, и, наспех позавтракав, повёл Хоттабыча на берег реки, подальше от нескромных взоров.
Хоттабыч оказался на редкость старательным и способным учеником. Он схватывал всё буквально на лету и уже через какой-нибудь час с наслаждением читал несколько нараспев:
— «Мо-я ма-ма лю-бит ме-ня». «Вот я вы-ра-сту большой, по-ступ-лю я в шко-лу». «Я мо-ю уши мы-лом». «Де-душ-ка, го-луб-чик, еде-лай мне свисток».
— Знаешь, Хоттабыч, у тебя прямо-таки неслыханные способности! — без конца поражался Волька, и каждый раз лицо старика заливал густой румянец смущения.
— Ну, а теперь,- сказал Волька, когда Хоттабыч совсем бегло прочёл весь букварь от начала до самого конца,- теперь тебе нужно научиться писать. Только вот, жалко, почерк у меня неважный. Ты оставайся здесь, а я сбегаю позвоню Женьке — у него чудесный почерк. Ты пока что попробуй почитать эту газетку.
И, сунув старику в руки свежий номер газеты, который он сам ещё не успел прочесть, Волька спешно позвонил Жене, велел ему прийти к Хоттабычу, захватив с собой всё необходимое для обучения письму, а сам поехал в школу, где спустя небольшое время и сдал без особых приключений на «отлично» испытания по географии.
— Молодец! — одобрил Вольку директор.- Прекрасно ответил. Теперь видно, что тебя не зря учили.
Волька хотел было в ответ на эти слова похвастать перед директором своими педагогическими успехами, но вовремя удержался.
К тому времени, когда он вернулся на речку, старик под руководством Жени уже научился писать не хуже любого третьеклассника и теперь, удобно устроившись в тени под большим дубом, читал Жене вслух газету.
— Сдал. На «отлично»,- шёпотом сообщил Волька своему приятелю и прилёг около внятно читавшего Хоттабыча, испытывая одновременно три удовольствия: первое — от того, что он лежал в холодке, второе — от того, что он сдал на «отлично» испытания, и третье и самое главное удовольствие — гордость учителя, наслаждающегося результатами своих трудов.
Между тем старик перешёл к отделу «Спортивные новости». Первая же заметка заставила Вольку и Женю грустно и завистливо вздохнуть.
— «В средних числах июля,- писалось в этой заметке,- из Архангельска отправляется в Арктику-зафрахтованный Центральным экскурсионным бюро ледокольный пароход «Ладога», на котором проведут свой отпуск шестьдесят восемь лучших стахановцев Москвы и Ленинграда. Рейс обещает быть очень интересным».
— Вот это да! — произнёс мечтательно Волька, не встретив абсолютно никаких возражений со стороны Жени.- Вот это поездочка! Всё отдай — не жалко!
— Только прикажите, о превосходнейшие мои друзья, и вы поедете, куда только захотите! — пылко сказал Хоттабыч, горевший желанием отблагодарить чем-нибудь своих юных учителей.
Но Волька вместо ответа только ещё раз вздохнул. А Женя пояснил тут же старику причину этого безнадёжного вздоха:
— Нет, Хоттабыч, нам на «Ладогу» не попасть. На неё, брат, только знатные люди могут рассчитывать попасть.
XLVIII Переполох в Центральном экскурсионном бюро.
В тот же день в канцелярию Центрального экскурсионного бюро пришёл старичок в белом полотняном костюме, шляпе канотье и причудливых, расшитых золотом и серебром туфлях с загнутыми кверху носками. Он вежливо осведомился, имеет ли он счастье находиться в покоях высокого учреждения, дарующего людям благоуханную радость путешествий. Получив от удивлённой таким витиеватым вопросом секретарши утвердительный ответ, старичок так же изысканно справился, где сидит тот достойный всяческого уважения муж, от которого зависит поездка на ледокольном пароходе «Ладога».
Ему указали на сотрудника, сидевшего за обширным письменным столом, заваленным грудами писем.
— Только, гражданин, учтите: мест на «Ладоге» уже нет,- добавили ему при этом.
Но старик ничего не ответил, поблагодарил кивком головы, молча подошёл к сотруднику, молча отвесил ему глубокий, но полный достоинства поклон, молча вручил ему завёрнутый в газетную бумагу круглый пакет, снова поклонился и так же молча повернулся и ушёл, провожаемый недоуменными взглядами всех сотрудников, бывших свидетелями этой необычной сцены.
Сотрудник развернул газетную бумагу, и взору его предстало странное письмо. Это был желтоватый пергаментный свиток с болтавшейся на золотистом шёлковом шнурке большой зелёной восковой печатью.
— Видали вы когда-нибудь что-либо подобное? — громко спросил сотрудник, с которого мигом сошла сонная одурь. Он развернул свиток так, чтобы никто, кроме него, не смог прочитать, что там написано, и, издав удивлённое восклицание, побежал немедленно докладывать о свитке начальнику сектора особо дальних экскурсий. Тот сразу, бросив все текущие дела, помчался вместе с ним к самому директору.
— В чём дело? — недовольно встретил их директор.- Разве вы не видите — я занят.
Вместо ответа заведующий сектором молча развернул перед ним свиток.
— Что это? — спросил директор.- Из музея?
— Нет, из текущей почты, Матвей Касьяныч.
Матвей Касьяныч всегда старался показать своим подчинённым, что он ничему не удивляется. Но на этот раз он всё же не смог удержаться от удивлённого восклицания:
— Из почты? А что в нём написано?… Ну, знаете ли,- сказал он, ознакомившись с содержанием пергаментного свитка,- всё со мной бывало, а такого письма я в жизни не получал. Это, наверное, писал сумасшедший.
— Если и сумасшедший, Матвей Касьяныч, то, во всяком случае, очень зажиточный,- отозвался заведующий сектором особо дальних экскурсий.- Попробуйте-ка достать пергамент: это вам станет в хорошую копеечку.
— Нет, вы послушайте только, что здесь написано,- продолжал между тем Матвей Касьяныч, совершенно забыв, что его собеседники раньше его ознакомились с содержанием этого послания.- Это ведь типичный бред. «Досточтимому начальнику удовольствий, неподкупному и высокопросвещённому заведующему сектором особо дальних путешествий, да славится имя его среди почтеннейших и благороднейших граждан города Москвы»,- прочитал Матвей Касьяныч и подмигнул заведующему сектором: — Это вам, Иван Иваныч. Иван Иваныч смущённо хмыкнул.
— «Я, Гассан Абдуррахман,- продолжал между тем читать Матвей Касьяныч,- могучий джинн, великий джинн, прославленный своей силой и могуществом в Багдаде и Дамаске, в Вавилоне и Сумире, сын Хоттаба, великого царя злых духов…
Моим благословенным деяниям возрадовался Аллах и благословил меня, Гассана Абдуррахмана, джинна, чтущего его. Все цари, сидящие во дворцах всех четырёх стран света, от Верхнего моря до Нижнего,- все вместе принесли мне свою тяжёлую дань в Багдаде.
Проведал я, о почтеннейший из заведующих секторами, что вскоре имеет отплыть из города Архангельска без парусов идущий корабль, именуемый «Ладога», на котором совершат увеселительное путешествие знатные люди разных городов. И вот желательно мне, чтобы среди них были и три юных моих друга, коих достоинства столь многочисленны, что даже краткий их перечень не может уместиться на этом свитке.
Я, увы, не осведомлён, как велика должна быть знатность человека, дабы он мог удостоиться этого прекрасного путешествия. Но сколь бы высоки ни были эти требования, мои друзья всё равно полностью и даже с лихвой им удовлетворят. Ибо в моих силах, поверьте мне, сделать их князьями или шейхами, царями или королями, знатнейшими из знатных, богатейшими из богатых, могущественнейшими из могущественных.
Семь и семь раз к стопам твоим припадая, шлю я тебе свой привет, о мудрый заведующий сектором, и прошу сообщить, когда явиться мне со своими юными друзьями на борт упомянутого корабля, да минуют его бури и бедствия в его далёком и опасном пути!
К сему подписался Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб — могучий джинн». В самом низу был приведён для ответа адрес Вольки Костылькова.
— Бред,- заключил Матвей Касьяныч, свёртывая свиток.- Бред сумасшедшего. В архив — и делу конец.
— Всё-таки лучше ответить. А то этот свихнувшийся старичок будет к нам ходить по пяти раз в день справляться, как обстоят дела насчёт его ходатайства. Работать нельзя будет, уверяю вас,- возразил Иван Иваныч и через несколько минут лично продиктовал машинистке необыкновенно тактичный и вежливый ответ.
Так, впрочем, надлежит отвечать всем, но особенно сумасшедшим.
XLIX . Кто самый знатный?
Конечно, Хоттабыч поступил страшно неосмотрительно, дав для ответа Волькин адрес. Это ведь была чистая случайность, что Волька встретил почтальона на лестнице. А что было бы, если бы этой счастливой встречи не произошло? Письмо Центрального экскурсионного бюро попало бы тогда в руки родителей, и начались бы расспросы, и заварилась бы такая каша, что даже подумать о ней неприятно. Костыльков-младший не так уж часто получал письма на своё имя: не то три, не то четыре раза — за всю свою жизнь. Поэтому он, узнав от почтальона, что на его имя есть письмо, очень удивился. А увидев на конверте штамп Центрального экскурсионного бюро, он совсем оторопел, тщательно осмотрел его со всех сторон, даже неизвестно зачем понюхал его, но почувствовал только сладковатый запах гуммиарабика. Тогда он дрожащими руками вскрыл конверт и несколько раз, ничего не понимая, перечитал коротенький, но вежливый ответ Ивана Иваныча:
Многоуважаемый гражданин Г. Абдуррахманов! К великому нашему сожалению, Вы несколько запоздали со своим ходатайством. Все места на «Ладоге» уже запроданы.
Привет вашим принцам и шейхам.
Зав. сектором особо дальних путешествий
Ив. Домоседов.
«Неужели старик хлопотал, чтобы нас взяли да «Ладогу»? — догадался наконец Волька и растрогался: — Какой наш Хоттабыч всё-таки чудесный парень! Вот только непонятно, каким это принцам и шейхам товарищ Домоседов передаёт привет. Впрочем, сейчас узнаем».
— Хоттабыч, а Хоттабыч,- крикнул он, прибежав вскоре на реку,- можно тебя на минутку?
Старик, дремавший в тени под раскидистым дубом, услышав Волькин голос, встрепенулся, вскочил на ноги и мелкой стариковской рысцой подбежал к Вольке.
— Я здесь, о вратарь души моей,- сказал он, чуть задыхаясь.- Приказывай, я жду твоих приказаний.
— Признавайся, ты писал в Центральное экскурсионное бюро?
— Писал, о стадион моих мечтаний. Я хотел сделать это для тебя сюрпризом,- смутился Хоттабыч.- А что, разве уже пришёл ответ?
— Конечно, пришёл. Вот он,- ответил Волька и показал старику письмо.
Хоттабыч буквально выхватил из Волькиных рук бумажку, прочитал дипломатичный ответ Ивана Иваныча, мгновенно побагровел, задрожал мелкой дрожью, глаза его налились кровью, и он в бешенстве с треском рванул вышитый ворот своей рубахи.
— Прошу прощения,- еле выдавил он из себя,- прошу прощения. Я вынужден покинуть тебя на несколько минут, чтобы достойно наказать этого презренного Домоседова. О, я знаю, что я с ним сделаю! Я его уничтожу! Или… Нет, я его не уничтожу, ибо он не заслуживает столь милосердной казни. Я его лучше превращу в грязную тряпку, и об него будут в осенние ненастные дни вытирать свою грязную обувь перед тем, как войти в помещение. Или… Нет, нет, и этого слишком мало, чтобы отплатить ему за его дерзкий отказ…
С этими словами старик взметнулся в воздух, но Волька властным голосом крикнул быстро улетавшему Хоттабычу:
— Назад! Немедленно назад!
Старик послушно вернулся, обиженно насупив свои дремучие брови.
— Фу-ты, в самом деле! — набросился на него Волька, не на шутку перепугавшийся за заведующего сектором особо дальних путешествий.- С ума ты сошёл, что ли? Разве он виноват, что мест больше нет? Ведь корабль не резиновый… И, кстати, о каких это шейхах и принцах идёт речь в ответе товарища Домоседова?
— О тебе, о Волька ибн Алёша, о тебе и о твоих друзьях Серёже и Жене, да продлит Аллах ваши годы. Я написал этому худшему из заведующих секторами, что за знатностью вашей дело не станет, ибо, сколь бы знатны ни были прочие пассажиры «Ладоги», я смогу сделать вас, друзья мои, ещё знатней. Я написал этому скудному умом Домоседову, да забудет о нём Аллах, что он может вас уже за глаза считать шейхами, или царями, или принцами.
Волька расхохотался так громко, что с ближайшего дерева с шумом снялись и, возмущённо оглядываясь, улетели несколько галок.
— Позволь, позволь!… Значит, это выходит, что я принц? — помирал со смеху Волька.
— Я не понимаю, сознаюсь, причины твоего смеха,- отвечал уязвлённый Хоттабыч,- но если говорить по существу, то я титул принца намечал для Серёжи. Ты заслуживаешь, на мой взгляд, королевского звания.