Ее тело послушно повернулось, так что она оказалась лицом к лицу с гругашем. Он поднял левую руку и начертил в воздухе между ними заклятие. Когда его рука опустилась, Джеки вновь обрела контроль над своим телом, но тут же рухнула на пол.
Мышцы затекли. Она ощутила покалывание в конечностях — это восстанавливалось кровообращение. Мельком взглянув в окно, Джеки поняла, что уже вечер. Почти ночь. Ничего удивительного, что тело так затекло. Она провела большую часть дня и часть ночи, сидя на жестком кухонном стуле.
Гругаш терпеливо ждал, пока она поднялась сначала на четвереньки и наконец на ноги. Затем несколько раз подпрыгнула, встряхнула руками.
— Дай мне ключ, — сказал Кьюмин.
— А ты что, не видишь его? — спросила она. Гругаш нахмурился.
— Как тебе понравится, если твое тело само выпрыгнет вон из того окна? — спросил он.
— Но тогда ты ничего не узнаешь, — ответила она елейным голосом.
Джеки действовала с решительностью, которой на самом деле вовсе не чувствовала, но нужно было занимать круговую оборону.
— Ты испытываешь мое терпение, маленькая самозванка.
— Почему бы тебе просто не прочитать мои мысли? — спросила Джеки. — Почему ты не заставляешь мою руку все это написать? Или такие фокусы за гранью твоих возможностей?
Глаза гругаша сверкнули. Но прежде чем он успел ответить, Джеки пожала плечами.
— Я дам тебе то, что ты просишь, — сказала она. — В конце концов, какое мне дело? Мне надоела и эта Башня, и куча обязанностей. Все хотят, чтобы я была гругашем вместо Вруика, а я до смерти устала, от сравнений с ним и упреков. Интересно, как им понравится, когда в Башню вернется настоящий гругаш, например такой, как ты.
Джеки знала, что в ее словах и вправду были отчаяние и ярость, так что для гругаша они прозвучали вполне убедительно. Она огляделась, все еще не понимая, как комната может казаться ему пустой. Она же забита всякими вполне материальными вещами и мебелью. Вот пара забытых чашек, кипа книг около кресла, неразбериха на столе, которую, должно быть, устроила вчера Кейт: раскиданные бумаги, дневники Вруика, свернутые карты, пустая склянка, нож...
Джеки отступила к столу, чтобы дотянуться до оружия.
— Думаю, Вруик опасался гостей вроде тебя, — сказала она. — Поэтому он наложил заклятие на эту комнату и сделал ее невидимой. — Джеки повернулась к столу спиной. — Проблема в том, что я не знаю, как показать тебе ее. Если сюда входит кто-то с недобрыми намерениями, все просто исчезает. Что мы можем с этим поделать? Ты знаешь какое-нибудь заклинание, чтобы скрыть свои мысли?
Кьюмин посмотрел на Джеки прищурившись. Вероятно, он изменил свое мнение о ней. Прошлой ночью он просто играючи подчинил ее своему влиянию, но тогда он воспользовался эффектом неожиданности. Однако если Вруик оставил ей свою Башню, если лэрд Кинроувана не заменил ее кем-нибудь другим за целый год, прошедший с исчезновения Вруика, значит, в этом Джеке было что-то такое, чего он пока не разглядел. И ее предположение звучало вполне разумно. Именно так и должен был поступить гругаш Кинроувана, верный своему старомодному обычаю «делать все по справедливости».
— Я знаю такое заклинание, но с помощью него можно скрыть свои намерения от живого существа... а не от Башни волшебника, — признался он.
Джеки пожала плечами и облокотилась на стол.
— Это плохо, — сказала она. — Сейчас я стою, облокотившись на письменный стол. Может, мне попытаться передать тебе вещи, которые лежат на нем? Хотя бы дневник Вруика? Скажи, что мне сделать. Я не гругаш и не могу просто махнуть рукой, чтобы все стало здесь для тебя видимым.
— Его дневники здесь? — спросил Кьюмин.
— Один, — ответила Джеки.
Она подняла дневник со стола, заметив, что Кьюмин видит тетрадь, пока она у нее в руке, затем снова положила ее на стол.
— Там есть еще, — добавила она, указав в ту сторону, где стояли стеллажи.
— Дай мне этот, — сказал Кьюмин, указывая на пустое место, куда она положила дневник.
— Конечно.
Гругаш двинулся к ней, чтобы взять тетрадь. Нож лежал неподалеку, словно только и ждал, чтобы она протянула руку. Но Джеки не знала, сумеет ли им воспользоваться. Она понимала, что должна сделать это во имя Кинроувана, который находился под ее защитой, и ради своего спасения. Но одно дело было — убить великана, столкнув его с лестницы, и совсем другое — заколоть человеческое существо, даже такое злобное, как этот гругаш.
— Тетрадь, — потребовал Кьюмин, нависая над ней.
— Для чего... для чего она тебе? — спросила Джеки, чтобы потянуть время.
В левой руке она сжимала гроздь рябиновых ягод, лежавших на столе.
Гругаш оскалился, словно собака, и с рычанием бросился на нее, но она увернулась и схватила нож. Джеки заметила, как он вошел в занятое столом пространство. Физически для груташа стол не существовал.
Он остановился, увидев нож в ее руке.
— Жалкая тварь, — сказал он, — что ты собираешься с ним делать?
Джеки охватила ярость. Она шагнула вперед и вонзила нож ему в грудь. Кьюмин слегка пошатнулся от удара, но остался стоять, легкая усмешка тронула его губы. Джеки отступила. У нее на глазах он вытащил нож из груди и швырнул его на пол.
— Невозможно убить того, у кого нет сердца, — сказал он.
Для Джеки это было уже слишком. Видеть, как он стоит посреди стола... вытаскивая из груди нож... а в груди нет ни раны, ни крови, ничего...
Она стала пятиться, пока не уперлась в подоконник, дальше двигаться было некуда. Гругаш шел прямо на нее. Теперь вокруг Кьюмина вилась тень, черная аура; казалось, что на его плечах голова черного пса, оскал которого проступал сквозь человеческие черты.
В отчаянии она бросила в него гроздь рябиновых ягод. Гругаш закинул голову и засмеялся.
— Это все, что ты можешь? — спросил он. — Ножик да горстка рябины? Ты в моей власти, детка. И я заставлю тебя открыть мне секреты этой Башни. Я вырву их у тебя, как мои боганы вырвут твое сердце. Ты, разумеется, умрешь, и твои муки будут ужасны...
Джеки оглянулась. Гругаш видел перед собой окно на третьем этаже, а перед ней лежал весь Кинроуван.
— О нет, ты не сделаешь этого! — воскликнул гругаш.
Он бросился к ней. Но было слишком поздно. Взгляд Джеки упал на красную шапку хоба, который вместе с Кейт и какой-то высокой женщиной шел по берегу реки в другом конце парка. Прежде чем гругаш успел поймать ее, она бросилась в окно, выкрикивая имя Кейт.
Джеки услышала, как Кьюмин в ярости зарычал. Он протянул руку, но успел схватить только воздух. Он был не слишком храбр или слишком умен, чтобы прыгать вслед за ней, когда она скрылась из виду.
После работы Хенк заглянул к Джонни, но на стук никто не ответил. Тогда Хенк обошел крыльцо, вынул ключ из-под кирпича и открыл дверь сам. Он сразу понял, что Джонни заходил домой после возвращения из Сэнди-Хилл и снова ушел. Велосипеда не было, и Хенк быстро догадался, куда уехал его друг.
— Господи, Джонни, — пробормотал он, засовывая ключ на место. — Пора бы тебе все это бросить.
Но он слишком хорошо знал Джонни и понимал, что тот не из тех, кто сдается. Какую бы шутку ни сыграла с ним Джеми Пэк, он сделает невозможное, но выяснит все до конца. Хенку уже приходилось с этим сталкиваться.
А какая роль во всем этом отведена ему? На самом деле он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Хенку вовсе не улыбалось ввязываться в подобную историю, но он не мог позволить другу бродить одному по парку Винсент Масси и стучать по камням, навлекая на себя невесть какие неприятности.
Хенк свернул на Бэнк-стрит, сел на первый автобус, который довез его до Биллингз-Бридж. Оттуда до парка было относительно недалеко.
Глава 11
Курган Дженны был гораздо меньше, чем представлял себе Джонни. Он-то мыслил в категориях Старого Света, думая о каменных насыпях на Британских островах и в Бретани. На самом же деле это была лишь небольшая кучка камней на верхушке холма, вовсе незаметная в мире людей.
Джонни взял руку Джеми и сжал ее. Она с благодарностью посмотрела на него, затем вновь взглянула на курган, и в ее глазах сверкнули слезы. Собака с глазами волка ждала неподалеку.
— Это твой питомец? — спросил Джонни. Джеми покачала головой:
— Нет, это Мактри.
При звуке имени силуэт зверя задрожал. Он вытянулся, шерсть исчезла, и волчонок стал принимать узнаваемые человеческие черты... В следующую секунду между камнями на четвереньках стоял ребенок. Джонни вначале показалось, что мальчику около двенадцати. Однако, взглянув этому созданию в глаза, Джонни понял, что Мактри никакой не ребенок. Он был голым, если не считать набедренной повязки, того же цвета, что и волчий мех. Нечесаные космы доходили до плеч, кожа была облеплена листьями и засохшей грязью.
— Ух ты! — вырвалось у Джонни.
Он пока не был готов к подобным вещам. А может, никогда и не будет. С Джеми он уже свыкся, а остальные обитатели Срединного Королевства продолжали вызывать у него оторопь.
— Мактри — друг, — пояснила Джеми. Джонни кивнул.
— Как поживаешь? — запинаясь, спросил он у дикого ребенка.
— Неважно, — мрачно ответил Мактри.
Его голос оказался ниже и глуше, чем можно было предположить у такого миниатюрного создания. Мактри внимательно посмотрел Джонни в глаза, и затем обратился к Джеми.
— Ты созываешь кавалькаду? — спросил он. Джеми покачала головой:
— Сейчас не та Луна. Я созываю войско.
Дикий мальчик усмехнулся, обнажив ряд острых волчьих зубов.
— Это хорошо, — сказал он. — Пора показать Ночи, что мы тоже умеем кусаться.
Увидев его зубы, Джонни бы в этом не усомнился. Оборотень посмотрел на скрипку.
— Ты умеешь играть на ней? — спросил он. Джонни кивнул. Хоть в одном он был уверен. Мактри снова усмехнулся.
— Это хорошо, — сказал он, снова переводя взгляд на Джеми. — Свирель, скрипка и сама Луна. Они пойдут за тобой. Но в начале он должен стать Искусным музыкантом.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джонни.
— Смертные лучше ведут кавалькаду. Не знаю почему, но это так.
— Они как искра в ночи, — сказал Мактри. — Исчезают быстро, но горят ярко.
«Почти афоризм», — подумал Джонни, с уважением взглянув на Мактри.
— А что значит Искусный музыкант? — спросил он.
— Это что-то вроде звания, — объяснил Мактри. — Понимаешь, фиана сидх связывает только музыка и кавалькада под Луной, когда мы питаем свою удачу. Одно без другого невозможно. А музыка всегда притягивает удачу. Искусный скрипач — это как Джек, понимаешь? Мудрец, волшебник, Пэк из смертных. Он не должен служить ни одному двору, только матери Арн, какой бы образ она ни принимала. У тебя хорошее имя, Джонни Фо.
Джонни даже не стал спрашивать, откуда человек-волк узнал его имя.
— Теперь пора, — сказала Джеми, и невысказанный вопрос вылетел у Джонни из головы.
Он открыл футляр и достал оттуда дедовский подарок. Тронув струны, он убедился, что они все еще держат строй, он прижал скрипку к подбородку и вынул из футляра смычок. Подтянув колодочку, он кивнул Джеми.
Она сидела на камнях, достав из кармана деревянный, похожий на флейту инструмент, и смотрела на Джонни. Звук у инструмента был очень мягкий, что-то среднее между гобоем и нортумберлендской волынкой. По его кивку она поднесла флейту к губам и заиграла.
При виде этой картины Джонни охватило умиление: Джеми в своих зелено-коричневых лохмотьях, кожаной куртке с блестящими пуговицами и торчащими в разные стороны розовыми волосами, играющая на пастушеской флейте. Некоторое время он просто любовался ею, забыв про свою скрипку, потом спохватился и провел смычком по струнам.
Мелодия, которую они играли, называлась «Марш Брайана Бору» — старинный мотив, сочиненный, как считалось, в память о битве при Клонтарфе, когда ирландцы под предводительством Брайана Бору остановили вторжение викингов в 1014-м. Еще днем Джеми объяснила ему, что сочинили эту вещь гораздо раньше.
— Настоящее ее название «Бри», слово заимствованное гэлами у народа холмов, — объясняла она. — Это женское начало — луна, земля, то, что дает жизнь. Кроме удачи мы нуждаемся в силах. Эту мелодию мы называем «Бриалл Орт», и значение этого названия можно приблизительно перевести так: ободрись, будь счастлив, оставь свою печаль.
«Название и впрямь подходит этой мелодии», — подумал Джонни. Она всегда была одной из его любимых. В этой древней музыке соединялись радость и печаль, горечь и сладость, так же как в жизни.
В этот вечер, когда над холмами сгущались сумерки, звуки скрипки и флейты слились, словно были предназначены друг для друга. «Марш Брайана Бору» заставлял его дух воспарять, словно церковный гимн, и в то же время его ноги отбивали чечетку. В нем были тайна, волшебство и еще призыв. Вскоре Джонни заметил, что теперь они не одни у могилы Дженны.
Как и в прошлую ночь, фиана сидх приходили по одному и по двое. Только что на вершине холма их было только трое — флейтистка, скрипач и человек-волк, — а теперь на вершине холма собралась целая толпа волшебных существ.
В прошлый раз они пришли на зов кто как, бросив свои занятия. Сегодня они были готовы к войне.
Хобы прискакали на своих лохматых пони, тролли прихватили щиты размером с автомобиль и дубинки с фонарный столб. Оборотни приняли звериное обличье: лисы, волки, медведи и рыси. Три келпи явились в виде лошадей, их черные бока блестели в угасающем свете. Маленькие создания пришли с луками и колчанами, полными стрел, за спинами, отчего стали напоминать ежей-переростков. Лица в боевой раскраске, словно кельты или индейцы. Коренастые гномы в кожаных шлемах сжимали в руках палицы, утыканные серебряными шипами.
К тому времени, когда сгустилась ночь, у холма их собралось около двух сотен. Когда музыканты наконец отложили свои инструменты, к ним подъехал бородатый хоб. Он кивнул Джонни и обратился к Джеми Пэк.
— Дженна ошибалась, — произнес Дохини Тур, — а я оказался прав, но от этого мне не легче. Она должна была нас послушать. Ей не следовало уходить. Теперь она мертва, а мы на пороге войны, в которой у нас нет шансов победить. Кинроуван — не враг нам, Джеми.
— Дженна погибла в Кинроуване, — возразила Джеми.
— Да будет проклят убийца, но это не подданный Благословенного двора.
По рядам собравшихся пронесся шепот, но Джонни не разобрал, означал ли он одобрение или несогласие.
— Наш враг в Кинроуване, — сказала Джеми. — Они должны выдать его нам.
Вперед выступила черная лошадь, на глазах меняя обличье, и вот рядом с Туром уже стояла Лоириг.
— Я хочу отомстить не меньше, чем ты, — сказала она. — Но Тур прав. Ты можешь назвать нам имя убийцы, Джеми?
Она покачала головой.
— Нельзя объявлять войну, даже не зная имени врага, — сказала Лоириг.
По рядам сидх снова прошел шепот, и на этот раз, без сомнения, одобрительный.
— Это убийство... — начала Джеми.
— Должно быть отмщено! — закончила за нее Лоириг. — Но воевать нужно не с Кинроуваном.
— Долго еще мы будем ждать? — спросила Джеми. — Сколькие еще будут убиты или вынуждены покинуть обжитые места? Мы будем тянуть с кавалькадой, пока нас не останется так мало, что некому станет скакать по лунным дорогам, не то что воевать! Посмотрите на нас. Мы и так потеряли не меньше трети. Пусть лэрд Кинроувана назовет имя нашего врага.
— А если он не знает? — спросил Тур.
— У них тоже не лучшие времена, — раздался новый голос.
Глубокий и низкий, он принадлежал троллю, выступившему вперед и возвышавшемуся над всеми, словно башня.
— В Кинроуване снова появились боганы, — продолжил он, и все взоры устремились на него. — Слоа и прочая нечисть. Почти вся знать уехала на ярмарку по случаю Праздника урожая, а те, кто остался, только-только начинают сознавать, что происходит. Они не могут дать нам то, чего у них нет, Джеми Пэк.
— Если мы отправимся в Кинроуван с такими требованиями, то наживем себе только еще одного врага, — добавил Тур. — Мы обитаем в приграничных землях, Джеми. Между молотом и наковальней. Любой из дворов запросто расправится с нами, если мы станем неугодны. Мы не можем сражаться с Кинроуваном и с Воинством, да еще с этим новым врагом в придачу.
Джонни почувствовал, как приникла к нему Джеми.
— Что же тогда мы должны сделать? — спросил он.
На него устремились сотни взглядов. И Джонни пожалел, что вообще решился заговорить. В глазах сидх горел зловещий огонь: они не питали любви к людям.
— Узнайте имя врага, — устало произнес Тур. — Мы поможем. Каждый из нас станет присматриваться и прислушиваться, но пока мы не поймем, с чем имеем дело, никакой воинственной кавалькады не будет. — Он медленно покачал головой. — Боюсь, что в случае войны мы рискуем навсегда потерять благосклонность Луны, вне зависимости от победы или поражения.
— Но... — начал Джонни.
— Не суйся, головастик, — сказала Лоириг. — Не многие из нас потерпят, чтобы их учил смертный.
— Неужели ваша память так коротка? — спросила Джеми. — Кто может вести кавалькаду лучше смертного?
— Да, но это должен быть Искусный музыкант, — ответила ей Лоириг. — У этого головастика еще нет ни мастерства, ни мудрости. Может, когда-нибудь он обретет и то и другое, но у нас нет времени ждать.
Джеми положила свою флейту на колени Джонни и встала подбоченясь.
— Хорошо, — сказала она. — Вперед! Идите и ищите врага. Может, мы его найдем и отомстим, а может, и нет. Но вот что я скажу вам — тебе, Лоириг, тебе, Тур, и тебе, Гарт. — Она посмотрела каждому в глаза и еще нескольким из числа собравшихся. — Когда все будет сказано и сделано, ни я, ни один смертный от моего имени не поведет кавалькаду. Я сделаю все, что необходимо, ради памяти Дженны, но после этого вы можете созывать собственные кавалькады.
— Ты же знаешь, мы не можем, — сказал Тур. — Нам нужно...
— Не говорите мне о ваших нуждах, — перебила его Джеми. — Когда я попросила у вас помощи, вы отказали. Поэтому не суйтесь ко мне больше со своими проблемами.