Речел хотела пройти мимо мужа, но он остановил ее.
– Позволь мне кое-что спросить у тебя, – сказал он. – Я уверен.., у тебя может случиться психологический срыв. Я говорю это как врач. Я вообще могу молчать. Ты хочешь сама объяснять Елене, что случится, если ее кот заболеет чумкой или лейкемией.., коты часто болеют лейкемией, ты знаешь? А если он станет все время бегать через дорогу… Тогда ты будешь объясняться с Еленой. Речел?
– Дай мне пройти, – прошипела она. В ее голосе еще звучал гнев, но слова мужа заставили ее призадуматься… «Не хочу говорить об этом, Луис, и ты не сможешь заставить меня», – это говорил ее взгляд. – Дай мне пройти, я хочу успокоить Гаджа, иначе он может вывалиться из своей колыбели.
– А может, ты просто должна побыть одна? – поинтересовался Луис. – Ты можешь сказать Елене, что об этом не принято говорить, ведь хорошие люди не говорят об этом, они только хоронят.., ап! Но нельзя говорить «хоронят». Ты выработаешь у девочки комплекс.
– Ненавижу тебя! – зарыдала Речел и метнулась прочь от мужа.
Потом Луис пожалел, но было поздно.
– Речел…
Она грубо оттолкнула его, резко закричав.
– Оставь меня одну! – она остановилась в дверях кухни, отвернувшись от него, слезы катились у нес по щекам. – Я не хочу, чтобы с Элли велись подобные разговоры, Луис. Я это имела в виду. В смерти нет ничего естественного. Ничего. Ты, как доктор, должен это знать.
Она ушла, оставив Луиса в пустой кухне, где вес еще дрожало от их криков. Наконец, он полез в кладовку в поисках метлы. Подметая пол, Луис все время мысленно возвращался к последним словам жены и к их диаметрально противоположным мнениям. Как доктор, Луис знал, что смерть – самое естественное в этом мире, разве за исключением рождения. И как тогда объяснять девочке о налогах? Ведь Смерть гораздо естественнее, чем конфликты между людьми, взлеты и падения общества… И не надо никакой рекламы и фейерверков! Только время неумолимо отсчитывает часы жизни; с течением времени даже надгробия размываются и становятся безымянными… Морские черепахи и секвойи тоже когда-то умирают…
– Зельда, – протяжно сказал Луис. – Боже, именно ее смерть, должно быть, так повлияла на Речел.
Единственное, в чем вопрос: нужно ли ему что-то теперь менять?
Он наклонил совок над помойным ведром, и мука с мягким ф-у-у-у высыпалась в ведро, похоронив выброшенные картонки и пустые банки.
Глава 10
– Надеюсь, Элли не станет долго задумываться над этим, – сказал Джад Крандолл. Не в первый раз Луис подумал, что этот человек любит сыпать соль на раны.
Он, Джад и Норма Крандоллы сидели на веранде и, несмотря на вечернюю прохладу, пили чай со льдом вместо пива. По 15 шоссе горожане возвращались домой после выходных. «Многие понимали, как хорошо провести выходные в одиночестве на лоне природы, раз лето задержалось», – подумал Луис. Завтра он в полной мере ощутит груз ответственности на новой работе. Весь день вчера, да и сегодня, в городок съезжались студенты, наполняя квартиры и коттеджи общежития университета, устанавливая кровати, возобновляя знакомства и, без сомнения, постанывали по поводу еще одного года, когда занятия будут начинаться в восемь, а питаться придется в общественной столовой… Весь день Речел была холодна с Луисом – нет, даже больше подходит слово «заморожена».., и когда Луис ночью перейдет дорогу, вернется домой, он знал: Речел будет уже в кровати, а Гадж будет спать с ней, очень сладко спать, на самом краешке, так что может запросто упасть с кровати. Половина кровати Луиса увеличится на три четверти и будет выглядеть как большая, стерильная пустыня.
– Я сказал, что надеюсь…
– Извините, – перебил Луис. – Я витал в облаках. Конечно, Речел расстроилась. Как вы догадались об этом?
– Вроде бы я говорил о том, что машины идут и идут, – глядя на дорогу, Джад нежно взял за руку свою жену и ухмыльнулся.
– Разве не так, дорогая?
– Машины – стая за стаей, – проговорила Норма. -..А детей мы любим.
– Иногда кладбище домашних животных – их первая встреча со смертью, – снова заговорил Джад, сменив тему. – Они видят смерть людей по телевизору, но они знают, что это – притворство.., словно старые вестерны, которые смотрят по воскресеньям после обеда. По телевизору и в вестернах все хватаются за желудки или за грудь и падают. Кладбище на холме выглядит реальнее для большинства из них, чем все фильмы по телевизору – все вместе взятые.
Подумав, Луис кивнул: «Скажите это моей жене! А почему бы и нет!»
– Кладбище на всех действует одинаково: не все подают вид, хотя, мне кажется, большинство.., как бы сказать.., берут Смерть домой, положив в карман, чтобы снова рассмотреть на досуге, как и многие другие вещи, которые они собирают за долгую жизнь. Но некоторые… Норма, ты помнишь того мальчика из Голливуда?
Она кивнула. Льдинки мягко зазвенели в ее стакане. Цепочка, на которой висели очки, блеснула в свете фар проходящей машины.
– Он видел во сне такие кошмары, – сказала она, – Грезил трупами, встающими из земли и еще невесть чем. Потом умерла его собака… Все в городе решили, что она съела какую-то отравленную приманку, помнишь, Джад?
– Отравленную приманку, – кивнув, согласился Джад. – Так думало большинство людей, да-с. Это был 1925 год. Билли Холловэю тогда было около десяти. Потом он получил кресло сенатора штата, а после баллотировался в Палату Представителей Конгресса США, но пролетел. Еще до Кореи.
– Он вместе с друзьями похоронил собаку, – продолжала вспоминать Норма. – Обычная дворняжка, но он крепко ее любил. Я помню, его родители были против похорон, из-за плохих снов и все такое, но все оказалось здорово обставлено. Двое мальчиков постарше сделали гроб, ведь так, Джад?
Джад кивнул и отхлебнул чай.
– Дин и Дэн Холлы, – сказал он. – Они и еще один мальчик – их закадычный приятель.., не помню его фамилии, но уверен, он один из детей Бови. Ты помнишь семейство Бови, которое жило на Главной Дороге в старом доме Брочеттов. Норма?
– Да! – воскликнула Норма так возбужденно, словно это происходило вчера.., а может, для нес так и было. – Ах, Бови! Мальчика звали Алан или Барт…
– Или Кендолл, – согласился Джад. – Я помню, у братьев нашлись веские причины нести гроб. Но собака оказалась не очень большой, и вдвоем нести ее было неудобно. Сделав гроб, мальчики Холла заявили: гроб нести должны они, потому что они – близнецы, сделанные точно под копирку. А Билли возразил, что они не знали Бовера (так звали собаку) и не могут нести гроб. «Мой отец говорил, что только близкие друзья могут нести гроб, а не какие-то плотники» – вот его аргумент.
Джад и Норма рассмеялись, а Луис лишь усмехнулся.
– Они уже готовы были подраться, когда Манди Холлидей, сестра Билли, принесла четвертый том Энциклопедии Британики, – продолжал Джад. – Ее отец – Стефан Холлидей был всего лишь доктором в той стороне Бангора и этом месте Бакспорта, но в те дни, Луис, только у их семьи – у единственной семьи в Ладлоу, была Энциклопедия Британики: только они могли себе это позволить.
– У них у первых появилось электрическое освещение, – перебила мужа Норма.
– Во всяком случае, Манди прибежала очень возбужденная, этакая восьмилетняя соплячка с большой книгой в руках. Билли и отпрыск Бови, думаю он-таки был Кендоллом, тем, который разбился и сгорел в Пенсаколе, где все они служили в авиации в начале 1942 года, были готовы сцепиться с двойняшками Холла за право тащить бедную, старую, отравленную дворняжку на кладбище.
Луис захихикал. Скоро он громко смеялся. Он живо представил, как все это происходило, почувствовал привкус старины, и напряжение от разговора с Речел спало.
– Девочка сказала: «Подожди! Подождите! Посмотрите сюда!» Все остановились и посмотрели. И, черт возьми, если она не…
– Джад! – встревоженно сказала Норма: – Ты опять чертыхаешься!
– Извини, дорогая, я увлекся рассказом. Ты знаешь, как это бывает.
– Догадываюсь, – сказала она.
– И будь я проклят, если девчонка не открыла книгу на главе: «Похороны». Там есть картинка, где Королева Виктория отправляется в последний «бон вояж»7. Куча людей шествует с каждой стороны гроба, некоторые потеют, с усилием поднимая всю эту хреновину, остальные стоят вокруг в траурных одеждах и гофрированных манжетах, словно ждут, когда скомандуют: «старт!» А потом Манди объявила: «Если церемония похорон официальна, народу может быть сколько угодно! Так гласит книга!»
– Это все решило? – спросил Луис.
– Именно так. Закончилось тем, что собралось ребят двадцать, и, будь я проклят, если они не напоминали картинку, которую нашла Манди, разве что не было гофрированных манжет и высоких шляп. Манди взяла всю организацию похорон на себя. Построив всех, она дала каждому по лесному цветку: одуванчик, венерин башмачок или маргаритку, и они отправились в путь. Господи, я всегда думал, что потеряла наша страна от того, что Манди Холлидей никогда не баллотировалась в конгресс, – старик засмеялся и потряс головой. – Во всяком случае, после этого Билли перестали терзать сны о хладбище домашних любимцев. Он похоронил свою собаку, перестал оплакивать ее и после этого все прошло. Да и мы все именно так относились к смерти.
Луис вспомнил Речел, почти впавшую в истерику.
– Ваша Элли сильнее многих, – заметила Норма, переменив позу. – Вы, Луис, не думаете, что все, вокруг чего мы тут разговариваем, – Смерть – скоро придет за Джадом или за мной, и нам совсем не нравится обсуждать вопросы, касающиеся ее…
– Ну, извините, – проговорил Луис.
– ..но в общем, не такая уж плохая мысль: свести со Смертью шапочное знакомство. В те дни.., не знаю.., кажется, никто не говорил о Смерти и не думал о ней. Смерть из яли из телепpoграмм, потому что решили: разговоры о Смерти могут повредить детям.., повредить их развитию.., и люди захотели закрывать гробы так, чтоб те не выглядели как останки кого-то, и сказать «пока, Смерь!».., похоже, люди просто хотят забыть о Смерти.
– А теперь они показывают все это по кабельному телевидению – Джад посмотрел на Норму и прочистил горло. – Они показывают даже то, чем люди обычно занимаются за опущенными шторами, – закончил он. – Странно, как изменилось отношение к таким вещам с приходом нового поколения, ведь так?
– Да, – согласился Луис. – Я тоже так считаю.
– Ладно, мы пришли из другого времени, – продолжал Джад, и его слова звучали словно извинение. – Мы ближе к Смерти. Мы видели эпидемии после Первой Мировой, когда матери умирали вместе с детьми, умирали от инфекций и лихорадки; в те дни казалось, что врачи только и могут размахивать руками. В те дни, когда мы с Нормой были молодыми, если бы у вас был рак, вы бы точно померли, и быстро. В 1920 году не существовало лечения от рака, этого курса облучений! Две войны, убийства, самоубийства…
Он почувствовал, что пора перевести дух.
– Мы знали Смерть, – наконец продолжил он. – Ее знали и наши друзья и наши враги. Мой брат Пит умер от с перитонитом в 1912 году, когда Тафт был Президентом. Питу только исполнилось четырнадцать, и в бейсбол он играл лучше любого парня в городе. В те дни не надо было учиться в колледже, чтобы изучать Смерть… Острую Приправу, или как там ее еще называют. В те дни Смерть заходила в дом, грубо говорила с вами, порой ужинала, а иногда вы чувствовали, как она покусывает вас за задницу, черт возьми!
В этот раз Норма не поправила мужа. Она просто молча кивнула.
Луис встал, потянулся.
– Пойду я, – сказал он. – Завтра у меня трудный день.
– Да, завтра закрутится карусель, – сказал Джад, тоже поднимаясь. Он увидел, что Норма тоже собирается встать, и протянул ей руку. Она поднялась, но, несмотря на помощь мужа, лицо ее перекосило от боли.
– Плохая ночь? – поинтересовался Луис.
– Не так, чтобы очень, – ответила она.
– Согрейте кровать, прежде чем ложиться.
– Хорошо, – сказала Норма. – Я всегда так делаю. И Луис.., не беспокойтесь насчет Элли. Она отвлечется, займется чем-нибудь со своими новыми друзьями и не станет беспокоиться, вспоминая кладбище. Может, даже однажды дети соберутся и отремонтируют несколько старых надгробий, покосят траву или сорвут цветы на могилы. Когда-нибудь, если у них возникнет такое желание, они займутся этим. И Елене от этого будет только лучше. Тогда она, может быть, начнет иначе воспринимать Смерть.
«Если только моя жена не воспротивится».
– Приходите завтра вечером и расскажете, как оно повернулось в университете, если хватит сил, – пригласил Джад. – Заодно перекинемся в картишки.
– Может быть, может быть, только если вы сначала напьетесь до бесчувствия, – сказал Луис. – Тогда-то я и разделаю вас под орех.
– Док, – очень торжественно сказал Джад. – В тот день, когда кто-нибудь разделает меня под орех за карточным столом.., я позволю такому шарлатану, как вы, лечить меня.
Луис ушел, а Крандоллы еще долго смеялись над шуткой Джада, после того как Луис пересек дорогу.
* * *
Свернувшись на своей половине кровати, словно эмбрион, спала Речел. Она крепко обнимала Гаджа. Все, как предполагал Луис, – в другие времена были другие причины для наступления сезона холодных отношений между ними, но в этот раз получилось хуже, чем обычно. Луис опечалился, разозлился и некоторое время чувствовал себя несчастным, хотел все исправить, но не знал как и не был уверен в том, что первый шаг должен сделать он. Все казалось ему бессмысленным – единственный легкий порыв ветра превратился в ураган. Спор и аргументы.., да.., точно, но все это так же проходяще, как вопросы и слезы Элли. Луис был уверен, что не выдержит такого количества ударов судьбы, похоже, еще немного и его семейная жизнь треснет.., и однажды случится непоправимое. Он прочитал о подобной ситуации в письме одного из друзей: «Ладно, уверен, я могу сказать тебе, до того как ты услышишь это от кого– нибудь другого, Луис: Мэгги и я расходимся…» Или он прочитал это в газете?
Быстро раздевшись до трусов, Луис поставил будильник на шесть утра. Потом он оглядел себя, вымыл голову, побрился и похрустел «ролайдом» перед тем как чистить зубы – ледяной чай Нормы вызвал у него боль в желудке. А может, всему виной Речел, свернувшаяся на своей половине кровати. Кровать – территория, которая определяет все остальное, – не об этом ли он читал в каком– то университетском учебнике?
Пока он закончил все дела, наступила ночь. Луис лег в постель.., но не смог заснуть. Было еще что-то, что-то изводившее его. Последние два дня это крутилось и крутилось у него в голове, так же как сейчас, когда он вслушивался в почти синхронное дыхание Речел и Гаджа. Генерал Паттион… Ганнан – лучшая собака из тех, что когда-либо жили… В память о Марте, нашей любимице– крольчихе… Неистовая Элли: «Я не хочу, чтобы Черч умер! Он – мой кот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот!» Совсем обезумевшая Речел: «Ты, как доктор, должен знать это!» Норма Крандолл: «…никто не говорил о Смерти и не думал о ней».
И твердый голос Джада, очень твердый – голос другого века: «В те дни Смерть заходила в дом, грубо говорила с вами, порой ужинала, а иногда вы чувствовали, как она покусывает вас за задницу, черт возьми!»
И этот голос сливался с голосом его матери, которая наврала ему, Луису Криду, когда разговор зашел о вопросах секса. Тогда Луису было четыре года. Но его мать сказала ему правду о Смерти, когда ему исполнилось двенадцать, когда его двоюродная сестра Руги погибла в автомобильной катастрофе. Она разбилась в машине отца, которой управлял парнишка, обманом раздобывший ключи. Он решил покататься на машине, но потом обнаружил, что не знает, как тормозить. Ребенок сносил только незначительные шишки и контузии; дядя Луиса – Карл Фарлайн оказался полностью деморализован, узнав о смерти дочери. «Она не мертва», – заявил он в ответ на слова мамы Луиса. Луис слышал тот разговор, но не мог понять его до конца. – «Что ты имеешь в виду, говоря, что моя дочь мертва? Что ты знаешь об этом?» Хотя отец Руги, дядя Луиса, владел похоронным бюро, Луис не мог представить, как дядя Карл сам хоронил свою дочь. В мучительном, приводящем в замешательство страхе, Луис рассматривал Смерть как один из наиболее важных аспектов бытия. Настоящая загадка типа: кто стрижет городского парикмахера?
«Ведешь себя словно Донни Донахью, – заявила тогда дяде мать Луиса. Под глазами у нее были синяки от усталости. Тогда мать казалась Луису больной и слабой. – Твой дядя хорошо разбирается в делах… Ах, Луис.., бедная маленькая Руги.., не могу думать о том, как она страдала, умирая.., ты станешь молиться со мной, Луис? Помолимся за Руги. Ты должен помолиться со мной!»
И они опустились на колени прямо на кухне, и молились. Во время молитвы Смерть нашла тропинку в сердце Луиса: если мама молится за душу Руги Крид, значит ее тело мертво. Воображение Луиса тогда нарисовало ужасный образ Руги, оказавшейся в тринадцать лет со сгнившими глазницами и синей плесенью, подернувшей рыжие волосы; но этот образ не столько пугал, сколько вызывал благоговейный трепет.
Луис кричал, объятый Великим Желанием Жизни:
«Она не может умереть. Мамочка, она не может умереть.., я люблю ее!»
И ответ матери, невнятный, но вызывающий яркие ассоциации: мертвые поля под ноябрьским небом, разбросанные розы – лепестки бурые и вялые по краям, лужи, пенящиеся водорослями, гнилью, разложением, грязью.
– Так получилось, мой дорогой. Сожалею, но она ушла. Руги ушла.
Луис вздрогнул, подумав:
– Мертвое – мертво. Это все, в чем вы нуждаетесь?
Неожиданно Луис понял, что он забыл сделать, почему он до сих пор не спит в ночь перед первым днем начала настоящей работы, а путается в старых, неприятных воспоминаниях.
Он встал, направился к лестнице и неожиданно сделал крюк, завернув в комнату Элли. Девочка мирно спала: рот открыт. Она была одета в синюю кукольную пижаму, из которой уже выросла. «Боже, Элли, – подумал он, – ты растешь, словно кукуруза». Черч лежал между ее неуклюжих лодыжек, словно мертвый, извините, за сравнение.